Щетинина генеральный директор нередко просил высказать свои соображения по поводу того или иного сотрудника, поэтому тот вопросу не удивился и как работника охарактеризовал Чугунова весьма положительно.

— Это я все знаю, — отмахнулся директор. — Личные качества?

— Личные? — Геннадий Иванович улыбнулся. — Добродушный, отзывчивый, хороший шахматист, много читает. Я бы сказал, очень порядочный парень. Один недостаток — холост.

Это генеральный знал, но удивился.

— Холост? Что так?

— Был женат на умопомрачительной красавице, но уж очень на молодой. Честно говоря, мы никак не могли понять, зачем он на ней женился. Такую не в жены брать, а в витрине выставлять.

У генерального возникло множество вопросов по этому поводу. Все то, что говорил Щетинин, он тоже знал, но в столе у него лежало частное определение народного суда. И поэтому генеральный перевел взгляд на Скоморохова.

— Я могу повторить все то, что сказал Геннадий Иванович. По работе у меня никаких претензий нет. Даже наоборот, — он так быстро и прекрасно усвоил дело, что вполне может самостоятельно руководить отделом. А личные качества? Если человек никому не делает зла, соответственно и не имеет врагов, — это, я думаю, тоже говорит в его пользу.

— Не всегда так бывает, что у человека, не делающего зла, не бывает врагов. Чаще наоборот. А добро он делает?

— Конечно, — воскликнул Скоморохов.

Генеральный печально покивал головой.

— Так, так. А добро меж тем наказуемо. Не слыхали такую вредную поговорку? Короче говоря, Чугунов наш просто голубой ангел, только вот крыльев нету. Так?

«Почему он так подробно расспрашивает о Чугунове? — думал Скоморохов. — Повышение? Но у нас сейчас нет ни одной вакансии. Может, переманивают куда Чугунова? Да нет, он сказал бы. Между нами вроде секретов нет. — И вдруг обожгло: Лариса? Но что может сделать Лариса! Написать генеральному письмо? О чем? Что не женился? Смешно жаловаться взрослой женщине. И потом, с такими письмами обычно обращаются в партийную организацию. — Может быть, сказать о Ларисе? Нет, не имею права, это дело их двоих».

— Так, — сказал генеральный. — Еще у меня один маленький, очень маленький вопросик: почему Чугунов развелся с восхитительной красавицей?

— Почему вас это интересует? Она что, за рубеж сбежала? — засмеялся Щетинин.

— Этого я не знаю, — твердо сказал генеральный. Иногда чувство юмора ему отказывало.

— Бросила она его, — сообщил Скоморохов. — Или, как сам Чугунов выражается, «убежала».

— Почему? Чугунов — завидный мужик.

— Ну молодая очень… Глупая. В другого влюбилась.

— А это чья версия? — спросил генеральный. — В смысле что она его бросила, а не он ее. И почему все-таки бросила?

— Ну это, Алексей Иванович, что-то уж очень личное. Мало ли как: не сошлись характерами. Поди разберись, кто виноват, когда двое разводятся. Я считаю, обе стороны виноваты. Брак — дело серьезное, а в наше время, если честно говорить, отношение к нему легкомысленное. Например, в 77-м году по статистике в стране из ста заключенных браков распалось 46, а в Риге — 56. — Щетинин очень увлекался статистикой. Можно сказать, что это было его хобби.

— Статистику вы мне в качестве оправдания или утешения приводите? — сухо спросил генеральный.

— К слову, — ответил Щетинин обидевшись. И замолчал.

— Ну ладно, — сказал генеральный, — карты на стол! — Достал из стола «частное определение» и протянул Щетинину.

Суть частного определения сводилась к тому, что гр. Чугунов А. А. в свои тридцать два года был уже дважды женат, от одного брака имеет ребенка, вот теперь от фактического (уже третьего) брака имеет еще одного ребенка и что суду представляется, что моральный облик данного гражданина, поскольку он является членом партии, не совсем соответствует нормам. Поэтому учреждению, где он работает, а также партийной организации следует обратить на это внимание.

— Так, — сказал Щетинин. Он был совершенно растерян (и даже не пытался это скрыть), что было ему, человеку очень сдержанному и собранному, совершенно не свойственно.

Скоморохов не сказал ни слова, лишь подумал: «Ну Кольская, ну дает! А он-то, зачем довел до этого, идиот. Лучше б женился. И мне ни слова об этом суде. Да и я хорош, ни разу и не спросил, как дела. Но про частное определение надо было сказать, и не мне, а Щетинину и в тот же день. Теперь каша заварится! Вот дурак!»

Генеральный вздохнул, оглядел Скоморохова и Щетинина и спросил:

— Так что будем делать?

Щетинин покрутил головой.

— Нехорошо получается… Честно говоря, я про этот его первый брак как-то забыл. Он же к нам уже разведенный пришел.

— А что за человек Кольская? Я ее что-то совсем мало знаю. Как Лопатин ее характеризует? — Он обернул лицо к Щетинину.

— Трудолюбива, исполнительна, хороший работник. Ей года тридцать четыре. Живет со стариками родителями. Вообще скромная женщина.

— Чугунов — порядочный, Кольская — скромная, а ребенок родился, — грубо пошутил генеральный. — А теперь серьезно. Вы знаете, как я дорожу кадрами, разбрасываться ими не люблю. К Чугунову как к работнику я до сих пор относился очень хорошо. Но то, что он позволил себе разводить амуры на работе, меня настораживает. Я не знаю, какие амуры он заводит на стороне. Усыновление ребенка — шаг серьезный, это ему плюс, но почему дело приняло такой оборот в суде? Хочешь не хочешь, а эту бумагу мы должны обсудить на партийном собрании…

Нора Ивановна Старцева, заместитель Лопатина, непостижимым образом все новости узнавала первой.

В 12 часов только три человека — генеральный директор Казаньев, секретарь партбюро Щетинин и начальник отдела Скоморохов знали о частном определении. В 12 часов 45 минут об этом знала и Старцева. Она влетела в кабинет Скоморохова, плюхнулась в кресло и сказала:

— Нет, что делается! Что делается? Я всегда подозревала, что Кольская — это штучка! Чересчур тиха. Это надо — такого парня подловила.

— О чем ты, Нора? — Скоморохов изобразил непонимание.

— Не прикидывайся! Я все знаю! Нет, зачем Чугунову понадобилась эта глиста? Ни кожи ни рожи. Скажи мне — зачем? — Сама Старцева была дамой пышных форм и, вероятно, поэтому не выносила худых женщин. Впрочем, если говорить по правде, она никаких женщин не выносила.

— А ты спроси у Чугунова, — посоветовал Скоморохов.

— Может быть, тебе она тоже нравится? — спросила Старцева. — Ладно, шутки в сторону… Я на стороне Чугунова. Я его буду грудью защищать.

Скоморохов покосился на необъятный бюст Норы Старцевой и, усмехнувшись, подумал, что это, пожалуй, для Толи неплохая защита.

— Дай сигарету. — Старцева закурила и быстро продолжала: — А Кольская не юная девушка, в ее возрасте таким образом замуж не выходят.

— Хорошо, Нора, — мягко сказал Скоморохов. — Мы с тобой потом обсудим этот жгучий вопрос. Сейчас у меня дела. Только прошу: не звони по коридорам. Не надо. Придет время — все узнают.

— Ты же знаешь, что я — могила, — сказала Старцева и побежала разносить новость дальше. К концу дня ее знали все. Страсти закипели.

Но напрасно думала Нора Ивановна Старцева, что ее мощная грудь сумеет заслонить Чугунова. Пожалуй, она была единственной женщиной в коллективе, которая взяла сторону Чугунова. Остальные осуждали, клеймили его, а жалели бедную Ларису Кольскую, которая будет теперь всю жизнь маяться одна с ребенком, как маялось большинство разведенных женщин, служивших в объединении. А их было немало. Старший экономист Мирра Скавронская, красивая женщина с огромными скорбными глазами, которая в незапамятные времена развелась с мужем-пьянчужкой и по причине его пьянства не получала от него алименты на двоих детей, возглавила женское движение в защиту Кольской.

В холле, куда ходили покурить из комнат, где курить запрещалось, Скавронская проводила небольшие летучие митинги.

— Я что хочу сказать, — говорила она. — Вот мы без конца повторяем: эмансипация, эмансипация. Но есть предел. Как бы ни была эмансипирована женщина, все равно она нуждается в помощи. Даже эмансипированную женщину нельзя бросать.

Или:

— Я что хочу сказать: Чугунов безусловно порочный человек! Двух женщин бросил… Вы помните эту хорошенькую девочку, его жену? Бросил! Ему нужны постоянные перемены. И эта дурочка Ларка поверила в его любовь. Я что хочу сказать? Верить мужчинам нельзя совершенно, ни единому слову. Развесила Ларка уши и теперь осталась с ребенком.

Или:

— Я что хочу сказать? Мужчины, понятное дело, будут его выгораживать, но наш долг, долг женщин, не позволить восторжествовать несправедливости!

Скавронская ошибалась: отнюдь не все мужчины были за Чугунова. Многие из них были примерными семьянинами, история с Кольской казалась им некрасивой, тем более что подробностей никто не знал, а частное определение, что ни говори, документ серьезный.

Осуждал Чугунова толстый Котиков, который засиделся на должности старшего экономиста и давно ждал, когда появится вакансия заместителя начальника отдела. Если Чугунова из-за его неблаговидного поведения уберут, то, кроме Котикова, на его место назначать некого. Разве только варяга пригласят! Но, впрочем, генеральный директор варягов не любил, он предпочитал кадры выращивать в объединении, считал, что так вернее, потому и принимал на работу только молодых, предварительно тщательно выяснял их возможности. Котиков был на стороне Ларисы, но оттого, что он мечтал о повышении, не считал себя вправе выступать на собрании против Чугунова, боялся, что кто-нибудь сочтет его позицию корыстной.

Скоморохов в конце рабочего дня попросил Чугунова задержаться и, когда все ушли, спросил:

— Почему ты, дегенерат несчастный, никому ни словечка не сказал об этом частном определении?

Чугунов молчал, опустив голову и разглядывая пустую поверхность стола.