А он, шарахнувшись, потребовал – все еще со слезинкой, но дерзко:

– Отдавайте мои штаны и рубаху!

Я посмотрел на Полоза.

– Вы напрасно считаете, что... – начал лепетать он.

– Есть у вас одежда для мальчика?

– Ну... откуда же? В доме нет детей...

– Черт возьми! Хотя бы концертный костюм!

– Но они все в костюмерной... Если хотите, я пошлю Карлушу. Но это будет непросто, потому что...

– Если Карлуша сунется из дома, его пристрелят, – сообщил я. И вынул радиофон: – Юджин! Ты где?

– Только что подъехали. Я, Горский и Виктор. Войти?

– Пока не надо. Никого не выпускайте из дома. В силу некоторых обстоятельств...

– Ясно... – сказал он слегка растерянно.

– Мы скоро сами выйдем, Южик... – Я убрал радиофон, опять сунул "ПП" в брючный карман и скинул куртку. – Петушок, надень пока вот это. – Положил куртку ему на плечо и отвернулся. Спиной загородил Петьку от Полоза. Я ведь помнил, каким стеснительным был в детстве.

Полоз вдруг сказал, дрябло двигая подбородком:

– Зря вы все это. Он... то есть объект ваших забот... протянет не больше десяти минут. И... растворится в пространстве...

Я подошел, остановился перед ним. Между нами был низкий столик. Я уперся в полированное дерево кулаками. Сказал шепотом, сквозь зубы:

– Тогда и ты растворишься. Следом... Клянусь...

Он понял, что я не шучу. Опять посерел...

– Впрочем, не бойся, – усмехнулся я, ощутив толчок ласковой печали. – Никуда Петька не денется.

– Откуда вы его знаете? – прошептал Полоз. – Это невозможно...

Что мне было терять? Да и злость подкатила так, что через край.

– Знаю потому, что ты, сволочь такая, вытащил сюда из прошлого меня самого...

Полоз, наверно, с минуту сидел с отвисшей губой. У меня за спиной суетливо возился с курткой Петька. Мой злой шепот он едва ли слышал. А если и слышал, то не понял.

Полоз опять пролепетал:

– Это невозможно... Это середина прошлого века.

– Вот именно... Тогда мне был двенадцатый год. А потом, через сорок с лишним лет, я ушел в Пространство на "Игле" и вернулся лишь вчера...

Он, видимо, слышал про "Иглу". Как-никак он был связан с темпоральными проблемами, иначе не сумел бы склепать свой хроноскоп. И главное – он сразу поверил.

А поверив, он вдруг приободрился. Наверно, оттого, что разъяснил для себя загадку.

– Кто же мог подумать... господин Питвик. Такое невероятное совпадение. Один шанс из миллиона... из миллиарда. Почти сто лет прошло, да и город совсем другой...

Петька перестал возиться. Я оглянулся. Он, запахнув балахонистую куртку, вопросительно и тревожно смотрел на меня.

– Сейчас поедем отсюда, Петушок... – И я снова глянул на Полоза.

Он сказал совсем уже по-деловому. И примирительно:

– Вы напрасно гневаетесь на меня. Разве я хотел причинить вам зло?.. Это дикая случайность. И я вижу для нее лишь одно объяснение...

– Какое? – спросил я машинально. Вообще-то наплевать мне было сейчас на его объяснения.

– Боюсь, что с научной точки зрения неприемлемое. Но пока единственное... Когда вы увидели мальчика на сцене, то так потянулись к нему... душой, что душа ваша... или частичка ее... если, конечно, вообще верить в существование души... переселилась в него... Этим и объясняется его... гм... стабильность...

Я (видимо, в отличие от Полоза) верил в существование души. И опять оглянулся на "стабильного" Петьку. Снова сказал:

– Сейчас...

А Полоз вдруг совсем тихо, но очень деловито заявил:

– Имейте в виду, мы оба одинаково завязаны в этот узел. И распутывать его надо вместе.

– Нет уж, маэстро! Распутывать... а вернее, выпутываться вам придется одному.

– Значит, вы оставляете мальчика мне? – не то испугался, не то обрадовался он.

– Вы что, рехнулись?

– Но тогда... что вы с ним будете делать?

– Это уж мои проблемы.

– Но... кстати, зря вы пригласили ваших... коллег. Впрочем, они еще ничего не знают. А мальчик... – Полоз вдруг нагнулся ко мне близко-близко. Жилки набухли в белках глаз. Он смотрел снизу вверх, будто из норы. – Это минутное дело. Совсем безболезненная инъекция, и... у меня есть аннигилятор. Никаких следов...

Я подался назад, как если бы мне к лицу придвинули мусорный бачок. И сказал от души:

– Только естественное отвращение мешает мне дать вам по морде. Долго потом отмывать ладонь.

Он поморщился. Ответил пренебрежительно и вроде бы сочувственно:

– Все равно дитя протянет не больше суток. Вы окажетесь в нелепом положении.

– Я уже сказал вам: в этом случае немногим дольше протянете и вы.

– А правосудие? Вы, очевидно, незнакомы с его нынешним уровнем...

– А я и не буду знакомиться! Я всегда могу уйти на "Иглу", и кто достанет меня там? А вернусь, когда нынешнее ваше правосудие канет в историю... Но, думаю, в этом не будет нужды. Думаю, мы с Петькой в любом случае переживем вас...

И я встал. И со злорадством почувствовал, в каком смятении, в какой панике оставляю Полоза.

– Идем, Петушок.

Он не спросил куда, не спросил зачем. Чуть оттопырил губу и мотнул подолом:

– В этой хламиде?

– Мы поедем в машине. К тому же многие мальчишки ходят в таких хламидах, здесь это модно.

– Где это – здесь? – сказал он с прорвавшейся тревогой.

– Я все объясню. Не бойся и пойдем... – Я взял Петьку за плечо.

Он послушался. Мы пересекли холл. От двери – боком, словно краб – шарахнулся и засеменил прочь Карлуша.

Машина ждала нас у ворот. За рулем – Юджин, рядом с ним – Виктор. На заднем сиденье – Митя Горский. Он распахнул дверцу. Я подтолкнул Петьку. Он послушно забрался на сиденье, уселся между Митей и мной.

Поехали.

– Ну? – сказал Юджин.

– Все в порядке, – сказал я.

– Куда прикажете? – спросил он официально.

– Домой.

– Домой ко мне? – шевельнулся Петька.

– Пока ко мне. Твой дом, к сожалению... далеко. Я все объясню...

Объяснять надо было не только Петьке. Я чувствовал, как и Юджин, и Митя, и Виктор прямо-таки излучают вопросы. Тогда я сообщил спине Юджина:

– Полоз держал мальчика взаперти. Я узнал это... в силу некоторых обстоятельств. Подробности потом. Не удивляйтесь.

Митя проговорил, не оборачиваясь: