— Да,сэр.

— Вот так-то. А теперь убирайся. И Мейсон выскочил из кабинета. Выйдя в коридор, он едва не столкнулся с Моури Робертсом.

— Я бегу с 106-А, — затараторил биохимик. — Брайан заглянул туда и сказал мне по телефону, что печень растет как бешеная. Я хочу обрезать ее и уничтожить излишки, а потом… Эл, что-нибудь случилось?

—Да.

— Ты на себя не похож.

— Если бы ты знал, что у меня на душе, — Мейсон махнул рукой в сторону кабинета Хендерсона. — Старик вызывал меня на ковер. Похоже, сегодня утром наши гости сунули нос в 106-А и пожелали узнать, для чего предназначена такая прорва оборудования.

—Нет!

— Да. Командор, разумеется, не мог сказагь ничего определенного и понес какую-то чушь. Но он не уверен, что их устроил его ответ.

— Эл, это ужасно! Что же теперь будет? Мейсон пожал плечами.

— Хендерсон, скорее всего, выкрутится, но после отъезда комиссии нам не поздоровится. Наша идея не пришлась ему по вкусу.

— Так что же нам делать?

— Ничего. Представление продолжается. Ты пойдешь в 106-А и обрежешь печень. А мне пора в теплицу.

Роберте затрусил к помещению 106-А, Мейсон побрел к теплице. Затем остановился, поднял голову и сквозь прозрачный купол долго смотрел на далекую Землю.

И кому нужны эти сенаторы, спрашивал он себя. Ищейки, скупердяи. Сейчас трудности только у командора, но комиссия уедет, и вот тогда они узнают что почем. Свобода творчества — это одно, разбазаривание государственных средств на такие пустяки, как механическая корова, — совсем другое. А если об этом станет известно в Вашингтоне.

Ею пробирала дрожь. Он не мог не признать, что «корова» отбилась от рук. Они и не подозревали, что задача окажется такой сложной.

Тут Мейсон нахмурился. Что там сказал Роберю? Печень росла как бешеная. Он собирался обрезать ее и уничтожить излишки…

Стоп! Стоп!

Моури Роберте хотел подрезать вполне съедобное мясо. А если их «корова» способна давать мясо и молоко?.. Черт, подумал Мейсон, а вдруг мы старались не зря. Почему мы должны прячься? Наша выдумка придется весьма кстати. Но…

Внезапный окрик прервал ею размышления.

— Эл! Иди сюда!

Мейсон повернулся. В дверях столовой стоял Ролли Файрстоун, кок первого класса.

— В чем дело, Ролли?

— Я приготовил тебе сюрприз. Тебе понравится, Эл.

Пожав плечами, Мейсон подошел к коку. Тот провел его на кухню.

— Подожди здесь, — Файрстоун заговорщицки подмигнул.

Мейсон нетерпеливо переминался с ноги на ногу, но ждать пришлось недолго. Файрстоун вернулся со стаканом белой жидкости.

— Ты постоянно клянешь порошковое молоко, вот я и решил порадовать тебя. Только никому не говори. Мейсон взял стакан. Понюхал. Пахло молоком. И внешне белая жидкость ничем не отличалась от молока.

— Чего ты ждешь. — торопил Файрстоун. — Пей. Мейсон пригубил раз, другой, а затем одним глотком хватил полстакана. Молоко. Натуральное молоко. Вкусное и ароматное.

— Где ты его достал? — спросил Мейсон. Их корова еще не работала, да Файрстоун и понятия не имел о проекте «Босси». Но откуда, недоумевал Мейсон, могло взяться на Луне натуральное молоко?

— Личные запасы конгрессмена Мэннерса, — ответил кок — Я подумал, что от него не убудет если ты выпьешь стаканчик Он привез с Земли пять или десять галлонов.

У Мейсона отвисла челюсть

— Привез.. пять или десять галлонов молока? Файрстоун радостно кивнул.

— Я знаю, как ты любишь молоко, и решил побаловать тебя.

— Но зачем. Почему он привез с собой молоко?

— У него язва. Он на молочной диете. Пьет только молоко и почти ничего не ест. С ним у меня никаких хлопот. Залез в холодильник да налил стакан — вот и все дела. А уж с остальными просто беда. Если б ты слышал, что они говорят о сублимированных продуктах!

Мейсон хмыкнул.

— Они сами в этом виноваты Мы едим эрзацы, потому что выделенных ими денег не хватает ни на что другое.

— Да, — кивнул Файрстоун — Вот и попробуй, скажи им об этом

— Я? — Мейсон широко улыбнулся и допил молоко. — Я тут работаю, Ронни. Зачем мне нарываться на неприятности Спасибо за молоко, старик

— Только никому не говори.

— Буду нем как рыба, — пообещал Мейсон.

Два следующих дня прошли без происшествий Мейсон и его друзья по-прежнему заглядывали в помещение 106-А лишь в случае крайней необходимости. Излишки печени теперь не уничтожали, а аккуратно складывали в холодильник. Да и кто в здравом уме мог выкинуть натуральный продукт? После отъезда комиссии они намеревались отдать печень Файрстоуну и закатить пир. Бифштексы из сушеных водорослей порядком всем надоели, и вряд ли кто отказался бы от жареной печенки.

Перед обедом шестого дня пребывания конгрессменов на Третьей лунной Мейсон шел к себе, чтобы переодеться, когда его остановил Ролли Файрсчоун.

— Эл, мне надо с тобой поговорить, — прошептал кок.

— Слушаю тебя. Что случилось?

— Помнишь стакан молока, который я дал тебе пару дней назад? Молока конгрессмена Мэннерса?

— Да, — кивнул Мейсон. — А что?

Файрстоун дрожал от волнения.

— Ты никому не рассказывал об этом?

— Конечно, нет. Неужели ты подумал, что я могу подвести тебя, Ролли?

— Если кто-нибудь узнает, что я дал тебе молоко Мэннерса, — пролепетал Файрстоун, — командор четвертует меня.

— Да? А почему?

— Потому что я только что заглянул в молочный контейнер Мэннерса. Он практически пуст. Молока ему хватит на сегодняшний вечер, а утром он закатит нам истерику.

— Но ты говорил, что он привез с Земли десять галлонов молока. Как оно могло кончиться?

— Он же не считал каждый стакан, — ответил Файрстоун — И кто я такой, чтобы указывать ему, сколько он должен выпивать молока? К тому же я не обращал внимания на то, что оно подходит к концу. А Мэннерс требовал молока, как только у него свербило в животе, пять, шесть, сем раз на день, а то и чаще.

Мейсон рассмеялся.

— Мне это нравится. Конгрессмен, так ревностно урезающий ассигнования на нужды других, не может рассчитать собственные потребности.

— Это не смешно, Эл. Мэннерс будет рвать и метать, но, держу пари, никогда не признается, что сам во всем виноват.