Из стихотворения «Закрытый город» 16-летнего воспитанника детдома Л-417

В столярной — острый запах лака и древесной стружки. За стенами мастерской настырный осенний дождь сечет землю, утоптанную тысячами ног. Утром прошла колонна еще одного транспорта. Из этого транспорта оставили в живых только ювелира, портного и с десяток молодых женщин и детей.

На складе сложили новую пирамиду чемоданов. Выросла еще одна груда одежды. Прибавилось несколько пар костылей и блестящий никелированными частями ножной протез…

Две недели назад, в начале октября 1943 года, таким же транспортом привезли сюда Александра. Пока гитлеровцы хлопотали у головного вагона, шеренги новоприбывших обходила команда людей в полосатой арестантской одежде. Под надзором солдат они отбирали чемоданы и укладывали их на телегу. У Александра ничего не было. Еще в Минске у него отобрали все, даже сапоги и шинель.

Один из команды, проходя мимо Александра, успел шепнуть:

«Запомни, ты столяр!»

Когда переводчик вызывал специалистов, Александр назвался столяром. Его отвели в барак. Потом определили в мастерскую к Науму Григорьевичу — настоящему краснодеревщику.

Уже на второй день стало ясно, что представляет собой лагерь.

— Настоящий караван-сарай. Только выход из него один — к аллаху! — сказал Александру кавказец Али, «старожил» лагеря.

— А может быть, нам еще рано к аллаху?

— Правда твоя. Спешить туда не надо. У нас говорят: «Кого отнесли на кладбище, того обратно не принесут».

— Долго будут нас держать в мастерских?

— Я здесь месяц. Еще на столько же работы хватит. — Али показал насечку по металлу, которую он выполнял для какого-то начальства. — Потом отправят туда… — Он кивнул в окно на приземистое здание, к которому вела мощенная битым кирпичом дорога. — Видишь? На газ дорога.

— Вижу, — тихо ответил Александр. — Да-а… Тут подумать надо…

— Думай скорей. Здесь час за день считать надо. И не забывай, чему тебя учили. — Али потрогал темневшие на гимнастерке Александра следы от погон.

— Плохо вот — людей не знаю… А без них…

— Правда твоя. Но люди здесь есть. Узнаешь. С одним поговоришь, с другим…

* * *

— В такой дождь возить лес для книжного шкафа нельзя — доски отсыреют. Так и передай господину коменданту — сказал Наум Григорьевич переводчику. А когда тот ушел, буркнул Александру: — Спешить некуда!

С Наумом Григорьевичем работалось легко, а понимания не было. Разошлись они, как только Александр заговорил о побеге.

— Выбрось эту дурь из головы, — разволновался столяр. — Нам, слава богу, кушать дают. Держат в тепле. Руки при деле. Живем… А ты — бежать. Да ты что — слепой? Кругом эсэсовцы да вахманы. По три смерти на каждого из нас. Допустим, что у нас выйдет удачно — так выберется десять, от силы двадцать человек. А остальных пятьсот перебьют тотчас же. Тянуть время — вот что нам остаемся. Дожидаться наших. Слава богу, они наступают…

— Нельзя ждать, — убежденно возразил Александр. — Если будем ждать, то все погибнем! Вот вчера женщин оставили. И им дадут еду. И в теплый барак отправили. А что ждет их?

— Мы тоже им нужны. Мы специалисты…

— Мы не только столяры. Мы — свидетели того, что здесь творится. Таких они не оставят в живых.

— Послушай, Александр… Может, ты и прав, но люди здесь до того запуганы, что не поднимутся. Надежда выжить — весом с опилок, тянет пудовой гирей… Мы в глубине Польши. Кругом — немцы…

— Наум Григерьевич, в двух шагах от лагеря — лес. А там ищи нас! Мы поднимемся и всех заберем с собой. Не захотят — силой заберем…

— Нет. Александр! Вас я не выдам, даже если мня живым резать будут. Но то, что вы задумали, — преступление. Спасти себя ценой гибели сотен своих братьев… Но боже мой, почему вы думаете, что спасетесь? Где он, ваш этот шанс на спасение? Я его не вижу.

Так они спорили не раз, и Наум Григорьевич все больше и больше ожесточался…

* * *

Стояло погожее утро. У двери мастерской Александр ожидал прибытия грузовика с досками. Перебирая в памяти разговоры с Али, портным Шлемой, сапожниками Ефимом и Лазарем, Александр весь ушел в раздумье…

Вдруг из барака, что был ближе всех к мастерской, стрелой вылетел мальчик лет шести-семи. Остановился, зажмурился от солнечного света, а потом подбежал к Александру, доверчиво прижался к руке, пахнувшей сосновой смолой.

— Дёре иде, Шани! Дёре иде![10] — раздался женский голос.

Александр засмотрелся на мальчика. На нем была серая, с серебристым отливом, вельветовая курточка, короткие штанишки, серые чулки-гольфы, ботиночки. Рыжеватый, с пушистыми ресницами и густыми веснушками на белом лице, малыш выглядел пришельцем из какого-то иного, далекого мира. На курточке — в два ряда золотые пуговицы. Они притягивали взгляд Александра, мешали сосредоточиться. Новенькая вельветовая куртка… Александр не слышал лепета мальчика. Мысли его унеслись далеко, в довоенное, полузабытое. Когда-то такая вот куртка была мечтой его детства. Однажды Александр набрался смелости и попросил отца купить ему вельветовую курточку. С золотыми пуговицами, с якорями. Ночью Саша невольно подслушал разговор отца с матерью. Они подсчитывали долги…

Ох, как же давно это было…

— Шани! Дёре иде, Шани! — кричала большеглазая женщина, стоявшая в дверях барака. Мальчик побежал к ней.

Видения детства исчезли. Кто-то тронул Александра за плечо. Он вздрогнул. Перед ним стоял человек, показавшийся знакомым.

— Это я вам тогда велел назваться столяром, — сказал он тихо.

Александр кивнул.

— Вы офицер, и я знаю о вашем плане, — продолжал тот. — У меня есть верные люди, они готовы на все. Но время — наш самый страшный враг. В любой момент нас могут пустить в расход… Зовут меня Аркадий, — добавил он, выжидательно глядя на Александра.

— Я тебе верю, Аркадий. — Ответил Александр. — Ты прав — время, время… Все должно решиться в считанные, минуты. Нужны люди, способные действовать не только храбро, но и с головой. План такой… — Он коротко изложил свой план.

— Ладно, передам хлопцам, — сказал Аркадий. — Завтра уточним окончательно. Буду ждать тебя за штабелем трупов у крематория. Неприятное место, но зато фрицы туда не заглядывают. Договорились, товарищ Александр?

Аркадий ушел.

Александр живо представил себе картину предстоящего боя. Коменданту лагеря шьется мундир. Рапортфюреру скоро будет готов стол. Заместитель коменданта придет примерять сапоги. К Али пожалует гестаповское начальство. Собрать их всех одновременно… Пойдут в ход сапожные ножи, топор… А потом будет и оружие.

* * *

В условленном месте Александр ожидал Аркадия. Итак, они уточнят последние детали восстания.

Восстание! Это слово Александр произнес шепотом, как будто мертвецы могли понять все, что оно означает…

Восстание… Мысль о нем отметала остатки сомнений, что точили Александра днем и ночью. Восстание надо было поднимать с людьми, которых он еще не успел хорошо узнать, а многих даже и в глаза не видел. Чудовищными были нарушения конспирации — это огромный риск… Опасность провала постоянно висела над ними, как столб черного дыма над крематорием…