— А та леди, за которой мы едем?

— Что «та леди»?

— У тебя с ней были серьезные отношения?

— В смысле— хочешь знать, спал ли я с ней? Она не из тех женщин, с кем можно переспать.

— Я имею в виду, не подумывал ли ты жениться на ней.

— Она была чересчур молода для меня. То есть с девицей ее возраста очень даже приятно было бы запрыгнуть в постель, но жениться и жить вместе… У меня в то время было полно баб. А уж за несколько лет до того, до Кефовера1, когда у меня была лицензия на фотографирование в гостинице да еще букмекерская контора… Я тебе раскрою один секрет: знаешь, какую курочку я в ту пору щупал? Ивлин, ту, у которой галерея. Она была влюблена в меня по уши.

— Как и все дамы, которым ты меня представляешь.

— Что поделаешь, — вздохнул Морис.

— А сколько лет этой леди, к которой мы едем?

— Джини? Не так уж много. Погоди-ка, в пятьдесят восьмом я уступил ей часть гостиницы— в пятьдесят восьмом или в пятьдесят девятом? Они тогда как раз снимали фильм на побережье, с Фрэнком Синатрой, Эдвардом Робинсоном… Джини пригласили участвовать в картине, потому-то она и приехала, но роль ей так и не досталась.

— Минуточку…— попытался прервать его Ла Брава.

— Они позвали ее, а затем решили, что она чересчур молодо выглядит. Ей было едва за двадцать, и она должна была играть даму из высшего света.

— Джини?

— Да, красивая девушка, очень стильная. Потом она вышла замуж— познакомилась здесь с этим парнем и вскоре вышла за него. Адвокат, очень богатый, работал на крупнейшие отели. Они купили дом на Пайн-Три-драйв — не просто дом, особняк— по ту сторону Индиан-Крик, напротив Элен Рок. Знаешь это место? Возле Артур-Годфри-роуд. А потом у Джерри — его звали Джерри Брин — вышли неприятности с департаментом налогообложения, и дом пришлось продать. Уж не знаю, что он там намудрил с налогами — спасибо, в тюрьму не загремел, — но выпотрошили его основательно. Он лет десять как умер. Джини была актрисой, но когда они поженились, она бросила это дело и ушла из кино.

— Как ее звали до замужества?

— Я чувствую в последнее время с ней в самом деле что-то творится. На прошлой неделе она позвонила мне, начала было рассказывать, что, дескать, у нее неприятности, но тут же сменила тему. Не знаю, что она имела в виду — запой или еще что.

— Ты сказал, она снималась в кино?

— Она была звездой. Ее фильмы и сейчас показывают по телику.

— Она известна как Джини или как Джин?

— Как Джин. Джин — как бишь ее? Черт, я привык называть ее Джини Брин, и все тут. Атлантик-бульвар, — всполошился Морис, тыча пальцем в окно. — Осталось полмили. Перестраивайся. — Он опустил стекло, приготовившись давать указания.

— Джин Симмонс?

— Нет, не Симмонс. — Морис отвернулся, следя за машинами, катившими в крайнем правом ряду. — Я скажу, когда будет можно.

— Джинн Терни? — «Лаура». В этой роли он видел ее, просиживая перед телевизором в гостиной миссис Трумэн. — Как пишется ее имя?

— Джин. Как еще оно может писаться? Д-ж-и-н. Джин Харлоу умерла.

Ла Брава поглядел в зеркальце заднего вида, следя за фарами чуть приотставшего от него, видимо никуда не торопившегося автомобиля.

— Джин Крейн?

— Нет, не Джин Крейн. Приготовься, — предупредил его Морис— Не сразу, а после вон той машины, через одну. Надеюсь, у тебя получится.

Они припарковались в Делрей-бич позади одноэтажного здания на Норт-Ист-стрит, обошли его кругом и вышли к главному входу. Снаружи заведение смахивало на стоматологическую клинику: перекрытия из темного дерева, штукатурка— все по дешевке. С виду прочно, но пуля пробьет насквозь, а ламинированная дверь не задержит взломщика. Ла Брава, бывший охранник президентов и прочих важных шишек, по привычке автоматически прикинул на глазок безопасность этого убежища. Ох, как же его достала эта привычка! В оранжевом свете фонаря они с трудом разобрали прикрепленную к двери карточку размером три на пять дюймов:

Кризисный центр

Скорая психотерапевтическая помощь

округа Саут

Они позвонили в дверь и стали ждать. Морис пофыркивал от нетерпения. Дверь открыла длинноволосая блондинка лет двадцати, и Морис с порога заявил:

— Я приехал за миссис Брин.

— Вы мистер Золя? Здравствуйте, я — Пэм. Девушка впустила их, заперла дверь и повела, плавно поводя широкими бедрами, стянутыми тесными джинсами, через пустую приемную по коридору. Ла Брава, оглядевшись по сторонам, вынес окончательный приговор этому заведению, сироте окружного бюджета: кругом было столько пятен и копоти, словно люди являются сюда только за тем, чтобы извергать на стены свою блевотину и тушить о них сигареты. На грязно-желтой стене виднелись трещины и вмятины, следы ударов. Ла Брава легко мог представить, как пациенты яростно прокладывают себе путь на свободу. Они подошли к двери в палату и чуть приоткрыли ее — внутри было темно.

— Она здесь. Спит.

Морис сунул голову в щель:

— А почему она на полу?

— На матрасе, — поправила его Пэм. — С ней все в порядке, вела себя хорошо. Копы, которые ее доставили, описали ее состояние как «шатается, речь невнятная». Похоже, она не понимала, где находится.

— Были какие-нибудь проблемы? Нарушение общественного порядка? — уточнил Морис.

— Нет-нет. Никаких обвинений выдвинуто не будет. Просто она шла по улице с выпивкой в руках.

— С выпивкой? По улице? — хмуро переспросил Морис.

— Копы сказали, она вышла из бара на Палметто. Они заметили ее на обочине со стаканом в руке,

а когда подошли к ней, она запустила в них этим — в смысле, выплеснула на них спиртное, а не бросила стакан. Похоже, она была вдрызг пьяна, потомуто они и привезли ее сюда. — Пэм махнула рукой в сторону двери. — Вы бы зашли к ней. Проснется и увидит знакомое лицо.

— Лучше поскорее забрать ее отсюда, — откликнулся Морис, но в комнату все-таки прошел.

Ла Брава отправился дальше вслед за Пэм. Они оказались в помещении, залитом флуоресцентным светом, площадью примерно пятнадцать на двадцать футов. На полу два матраса, между ними металлическая парта, вдоль стены ряд металлических стульев, противоположная дверь заперта на двойной засов. Пятен и следов от сигарет здесь было в десять раз больше. Ла Брава заметил тощие щиколотки с подсохшими волдырями— молодая светлокожая негритянка спала на матрасе перед столом. Чуть подальше, на одном из металлических стульев сидел пьяница, наклонив голову набок, точно цыпленок, — грязный от жизни в подъездах, давно знакомый ему тип уличного бродяги с мягким беззубым ртом. Рядом с пьяницей вытянулся, точно оцепенев, немолодой мужчина: рубашка застегнута на все пуговицы, ладони плоско прижаты к костлявым бедрам.

— Вы когда-нибудь видели орла? — окликнул он Ла Браву.

— Уолтер! — остановила его Пэм, устроившаяся за металлической партой и перебиравшая там какие-то бланки и кое-как нацарапанные записки.

— Да, видел, — вежливо ответил Ла Брава.

— У него были волосы?

— У того, которого я видел, были перья.

— О! — буркнул тот и повернулся к Пэм. — А вы когда-нибудь видели орла?

— Прошу прощения, Уолтер, но мне сперва надо закончить с Эрлом, — сказала ему Пэм. — Договорились? Ведите себя хорошо. — Она снова уставилась в свои записи и спросила:— Эрл, если я позвоню этой Эйлин, она приедет за вами?

— Она не умеет дом в чистоте держать, — заворчал пьяница. — Вы бы видели, что творится на кухне… Я ей говорю: Господи Иисусе, ты бы хоть порошок какой купила. Не могу я в такой грязи жить.

Пэм оглянулась на Ла Браву, который так и стоял в проходе:

— Садитесь. Чувствуйте себя как дома.

Он выбрал последний стул в ряду, через два сиденья от пьяницы, который бессильно согнулся, упав грудью на скрещенные ноги. С трудом сфокусировав взгляд, пьяница спросил его:

— Мы знакомы?