Пока я сидел и светился, как фонарный столб, Генрих Модестович перешел к камням. И тут работа, очевидно, затянется. Камушков много, у них разная огранка и величина, так что придется потерпеть. Теперь мне это почти легко давалось, и спрашивать ничего не хотелось, я просто представил себя немым.

Старик периодически поглядывал на меня. Я сидел жутко загадочный, как сфинкс, наверное, и таинственно улыбался.

Антон таращил на меня глаза, очевидно не понимая, что со мной происходит.

Дальше случилось то, чего я меньше всего ожидал. Раздался звонок, и мы втроем: я, старикашка и Антон аж подпрыгнули.

Антиквар закашлялся. Ясно было, что он никого не ждал и пришедший ему явно помешал. По-моему, он раздумывал: открывать или нет.

Следующий весьма настойчивый звонок отвлек Генриха Модестовича от колебаний по поводу откыть-не открыть. Звонок был столь настырным, что сомнений не вызывал: пришедшего придется впустить.

Он посмотрел на меня, потом на Красильникова и сказал:

? Ну что же, пойдемте посмотрим, кто это мешает нам работать.

Он вышел первым, я двинулся следом за ним, последним шел Антон. В этот раз мы прошли все таинственные переходы гораздо быстрее, и все время, пока мы шли, нас сопровождал неугомонный звонок. Я думал о том, кто это может быть, почему это так срочно и что думает, а главное, что сделает с пришедшим Генрих Модестович. Лично я убил бы того, кто меня отвлек и еще звенит, как по мозгам. Позвонил ? подожди, пока откроют. Зачем так издеваться? Человек за дверью трезвонил и трезвонил, чем ближе мы подходили к лавке, тем громче был звонок. Я уже вибрировал всеми внутренностями.

Такое бывает, когда стоишь у большой колонки, включенной на полную мощность.

Наконец мы оказались перед синими бархатными занавесями.

Антиквар почти подбежал к двери, его походка потеряла «кошачесть», которую я отметил сегодня утром. Повернув ключ, Генрих Модестович распахнул дверь.

Мы с Красильниковым так удивились, что глаза аж на лоб полезли. На пороге стояла Ева, она даже руку со звонка не убрала и автоматически продолжала трезвонить. Правда, потом спохватилась, но было поздно ? Генрих Модестович буквально испепелил ее взглядом. Если такое могло произойти в жизни, то Журавлева была бы горсткой пепла.

? Здравствуйте! Извините, пожалуйста, но мне очень нужно Юру видеть, ? сказала она.

? Для этого нужно было поднимать такой шум? Вы, юная леди, могли бы позвонить всего один раз и вам бы непременно открыли. А что сделали вы? Это возмутительно! Просто возмутительно! ? выходил из себя антиквар.

Я понимал, что за Журавлеву нужно заступиться, а то этот старикашка просто проглотит ее.

? Генрих Модестович, она извинилась. Поверьте, Ева просто так не стала бы вас беспокоить.

Старик сверкнул на меня глазами и хотел снова напуститься на Журавлеву, но она начала первой.

? Висела табличка «Закрыто», но я знала, что мальчишки будут у вас, и поэтому трезвонила. Откуда я знаю, слышите вы или нет. Простите, пожалуйста. Просто это, действительно, важно.

Она сказала это «действительно важно» с такой интонацией, что не поверить ей было просто нельзя.

? Можно мы одни поговорим? ? спросила, она глядя на антиквара.

? Не думаете ли вы, молодые люди, что мне интересна тема вашего разговора и что я позволю себе ею поинтересоваться?

Предположить это также возмутительно, как и трезвонить в дверь.

Старик прошел к занавесям и скрылся за ними. Красильников подошел к нам. Ева потянула меня за рукав, но я не понял, что означает этот жест и просто спросил:

? Что случилось?

? Сегодня восьмой лунный день, ? начала она. ? Знаешь, что в такие дни случается?

Вот дает! Ну откуда я могу знать? Я же не астролог. Выходить из себя было бесполезно, достаточно одного антиквара, поэтому я спокойно ответил:

? Конечно, не знаю, а что случилось?

? Это очень плохой день, к тому же мне сон всю ночь снился.

Тоже плохой. Про тебя и эту булавку. Ты ее искал и не мог найти. Как будто в воду канула. И еще какие-то странные люди. Я их хорошо не видела, но человек, не знаю его возраста, был виноват в ее исчезновении.

? Ты думаешь, что снам можно верить? ? спросил Антон.

? Я думаю, что можно верить Еве.

? Давай заберем булавку и пойдем в музей, может, там о ней что-нибудь знают? Юра, понимаешь, мы не знаем, чем все это может закончится. И у меня такое предчувствие, что...

? Да перестань ты, какие предчувствия? ? Красильников говорил так пренебрежительно, что мне и то обидно стало, не говоря уже про Еву.

Я решил, что пойду и заберу булавку. И, как и советовала Ева, планировал пойти в музей узнать у кого-нибудь, что это за вещь.

? Я тоже кое-что выяснил, ? тихо, почти на ушко сказал я Журавлевой. ? И это тоже очень важно.

Я пошел к синей занавеси, надеясь увидеть там Генриха Модестовича, чтобы попросить его вернуть булавку. Он оказался чуть дальше, чем я ожидал, и поэтому мне пришлось его окликнуть.

? Ну что же, молодые люди, вы все выяснили? ? спросил он.

? Да, все. Генрих Модестович, мне хотелось бы забрать булавку, ? начал я.

Но он меня перебил:

? Забрать? Зачем? Ведь мы еще не все выяснили, разве можно останавливаться, когда пройдена лишь половина всего пути?

Конечно, мне уже известен металл стержня, вы, юноша, сами имели возможность наблюдать за этим процессом. Но это самое элементарное! Поразмыслите, разве вам не любопытно узнать, что это за булавка? Мы можем поискать ее в каталогах. Я даже намерен позволить вашей спутнице-смутьянке поприсутствовать при этом. Полагаю, ей это будет небезынтересно. А вы, Юра, как думаете?

У старика такой скрипучий и даже неприятный голос, что в другой раз я бы ни за какие коврижки не принял его предложение. Но его взгляд, такой проницательный, как будто гипнотизировал меня, и я согласился. Понятия не имею, как это все произошло. Просто сказал: «Ладно», и все.

Пошел в лавку, туда, где были Ева и Антон. Они стояли молча и разглядывали вещи, разложенные и расставленные красиво и в каком-то порядке, неуловимом взгляду. Ева возила ногтем по рыжему кожаному креслу.

? Идемте, ? позвал я.

? Куда? ? откликнулись они одновременно.

? Выяснять историю булавки дальше.

Когда мы шли к лаборатории в третий раз, дорога показалась еще короче. Я даже не заметил, когда мы спускались и поднимались, и не мучился подсчетами этажей, как в первый раз. Просто шел за Генрихом Модестовичем и сверлил его затылок глазами. Почему-то казалось, что именно так я и должен делать. Как будто видел все его мысли, читал все его намерения. Наверное, так бывает только в каких-нибудь «Звездных Войнах», не знаю, вообще-то я не киноман.

? Пожалуйте, молодые люди. Однако, должен сообщить вам, что одному из вас, юноши, придется постоять. К сожалению, не могу предложить вам никаких других сидений. Так что решайтесь и мы продолжим.

Мы с Красильниковым переглянулись. Кто-то из нас должен стоять и, значит, смотреть на другого сверху вниз. Но я вспомнил, Антон как-то говорил, что еще начальники сидят перед своими подчиненными, когда особенно хотят показать свою власть. Не знаю, чего я про это вспомнил. Дурь какая-то.

? Я постою, ? наконец сказал я с тоном превосходства в голосе.

? Прекрасно! Ну что же, Ева, садитесь, и мы продолжим работу, от которой вы нас столь неожиданно оторвали.

Надеюсь, никто не последует вашему примеру.

«Вот гад!» ? подумал я, ? «Никак не может не съязвить!»

Антиквар уселся на свой стул, Ева на скамеечку, я склонился над старикашкой, Красильников тоже подвинулся, но ему ничего не было видно, и он тоже решил встать.

Генрих Модестович что-то измерял, проверял, но, видимо, ему не суждено было закончить работу сегодня, так как опять раздался звонок, только теперь телефонный, и антиквар поспешил к аппарату. Он что-то тихо и торопливо говорил в трубку, потом вернулся к нам со скорбным лицом и сообщил, что вынужден прервать наши изыскания. Так и сказал: изыскания. Я еще удивился этому слову, поэтому и запомнил, так обычно Стрижева говорит.