– Сейчас. Сначала ручка. Слушайте, здесь лежала ручка…

– Какая ручка? – заинтересовалась тётя Ядя.

– Красивая. Она была здесь – получилась на твоей фотографии. Признавайтесь, где ручка?

– Никакой ручки я не видела, – сообщила моя мамуся, стоя над своим камнем.

– Я тоже. – Вздохнула Люцина и перестала долбить землю палкой с железным наконечником. – Если бы я нашла красивую ручку, я бы её не выбрасывала, а хорошо спрятала. Там никто ничего не делал.

– Да, но она была здесь, а теперь её нет…

Я спустилась с развалин и посмотрела на снимок, чтобы найти место залегания антиквариата. Я посмотрела раз, потом ещё, сравнила фотографию с натурой и поняла, что что-то не сходится.

– Брешете! – обвинила я их. – Все перевёрнуто и многого не хватает. Что вы здесь делали? Уничтожали семейные реликвии?

Все единогласно присягнули, что до развалин и пальцем не дотрагивались. Никто там ничего не делал, они занимались исключительно свалкой, а развалин никто не трогал.

– Как это не трогал, если они тронуты, причём основательно! Сами посмотрите! Здесь был холмик, а теперь яма, здесь торчали камни, вот… Теперь ничего не торчит, зато здесь завалено…

Люцина первая вырвала у меня из рук фотографию, но насмотреться на неё не успела. Все недоуменно и недоверчиво набросились на неё и начали с интересом сравнивать.

– Она права, – сказала Люцина. – Тут все выглядит по другому. Кто-то здесь рылся.

– Не может быть, никто здесь не рылся! – запротестовала моя мамуся.

– А это что? Само раскопалось?

– А кто рылся? Ты? Я нет.

– Я тоже нет. Тереза, ты рылась? Ядя, может ты?

Тереза очень убедительно возразила. Тётя Ядя с удивлением всматривалась в разницу между развалинами и снимком.

– Ничего подобного! – обиделась она. – Смотрите, какое вещественное доказательство у меня получилось… Действительно, весь этот кусок выглядит абсолютно иначе…

Мы уставились на преобразившиеся развалины, на заросли крапивы и большие запылённые лопухи, открывая все новые различия и не понимая происходящего. Больше всего я жалела потерянную ручку. Люцина показала пальцем на берёзку, которая раньше росла, а теперь лежала.

– Свежая, – заметила она, – ещё не высохла. Её вырвали недавно.

– А эта цепь? – вдруг обиделась моя мамуся. – Мы вытягивали её для того, чтобы здесь бросить? Не удивительно, что свалка не уменьшается, если собственные сестры подбрасывают мне всякий хлам!

– Я никакой цепи не подбрасывала, – с лёгким раздражением запротестовала Люцина.

– Как это нет? На фотографии видно! Теперь не отвертишься!

Я оглянулась. Огромная цепь, которой на фотографии были опутаны Тереза с Люциной, лежала возле развалин, на краю свалки. Тереза обернулась и тоже вытаращилась на неё.

– А это здесь откуда? Я же выволокла её аж туда, под забор!..

Наконец, всем стало ясно, что в работы по наведению порядка вмешалась какая-то внешняя сила. Ни одна из нас не тащила обратно чертовски тяжёлую цепь, которая перед этим была отнесена на добрый десяток метров в сторону. Тётя Ядя засвидетельствовала, что собственными глазами видела, как две взмыленные сестры бросили её возле зарослей акации. Тщательные поиски позволили обнаружить коровью челюсть, которая на фотографии лежала рядом с ручкой, а теперь оказалась в самом центре свалки. Что касается отдельных камней, проидентифицировать их не удалось.

– Похоже на то, что мы убираем, а кто-то приходит и подбрасывает новый мусор, – задумавшись, заметила Люцина. Он берет с развалин что ни попадя и бросает туда. Теперь у нас есть занятие до самого судного дня…

– У меня нет, – сухо прервала Тереза. – Я вернусь в Канаду, даже если здесь будет неубрано.

– Не понимаю, кому может мешать то, что мы наводим здесь порядок, – обиделась моя мамуся.

Я уже открыла рот, чтобы представить свои мысли по этому поводу, но посмотрела на Люцину и прикусила язык. Было похоже, что она думала о том же. Тётя Ядя выдвинула несмелое предположение, что Франек таким тактичным способом пытается дать нам понять, что не желает у себя никаких перемен. Или Ванда – его жена. Или Ендрек – его сын.

– Не может быть, – энергично вмешалась моя мамуся. – Они могут восстановить свалку и после того, как мы уедем. Но я их сегодня же спрошу…

Проведённое вечером расследование доказало невиновность всех обвиняемых. Франек целыми днями работал в поле и не имел времени на глупые шутки. Ендрек не проявлял никакого интереса. Он был чуть живым, поскольку отец запряг его как першерона, о подбрасывании цепей он и думать не мог. Ванду очень смешили чудачества родственников из города, но она не собиралась принимать в них участия, имея достаточно забот по хозяйству и больное колено. Туристов в деревне не было, местное население не проявляло к нам никакого интереса. Короче говоря, преступников не было.

– Значит, завтра берёмся за эту свалку все вместе, – решила я. – Уберём весь мусор до конца и посмотрим, что из этого выйдет. Подбросят новый или нет…

Незадолго до рассвета Люцина проснулась в холодном поту. Ей приснилось что-то ужасное. В темноте, тихо, бесшумно и как-то кровожадно некто крался к развалинам. В его руке была красивая ручка с фотографии. Люцина сидела скрючившись за обломком стены и пыталась не дышать, чтобы некто не догадался о её присутствии. Тучи на небе полностью закрыли луну, почти ничего не было видно. Некто подкрадывался и подкрадывался. Понемногу. Все ближе. Страшное напряжение возрастало. Люцина панически боялась, и окаменела от страха до такой степени, что, даже пожелай, не смогла бы пошевелиться. Некто остановился за заслоняющей её стенкой – на фоне неба выделялся чёрный силуэт. Одной рукой он толкнул какой-то камень, который раскрылся как двери, другой – поднял вверх ручку. В этот момент тучи освободили луну и его лицо осветилось. Он так и замер, освещённый лунным светом. В поднятой вверх руке поблёскивала золотом ручка… Люцина не рассмотрела его лица, зато хорошо запомнила выражение. Это было выражение такого смертельного страха, нечеловеческого испуга и дикой тревоги, что в Люцине что-то сорвалось. Она обрела способность к движению и подскочила, чтобы посмотреть на то, что за камнем…

И проснулась. Мгновение она лежала, приходя в себя и восстанавливая в памяти кошмарный сон, в котором произошло не так уж и много и не так уж и страшно. Подумаешь, подкрался и замахнулся ручкой. Ужас заключался в настроении, в атмосфере, в осознании того, что от вида, открывающегося за камнем, перехватывало дух…

Быть может, она повернулась бы на бок и заснула снова, если бы ей не припомнился другой сон. Тогда она снимала виллу с садом, огороженным сеткой. Её комната была на втором этаже. Ей приснилось, что кто-то зашёл через калитку, прошёл через сад, вошёл в дом и начал подниматься по лестнице. Она отчётливо видела, как он входит на лестничную площадку, тихо приближается к двери, протягивает руку, поворачивает дверную ручку…

Она проснулась, просыпаясь, машинально включила ночник и увидела, теперь уже наяву, как медленно открываются двери её комнаты…

На мгновение все замерло – и Люцина, и двери и, возможно, тот, кто за ними стоял. Потом Люцина вскочила с кровати, схватила халат и, зажигая по дороге весь свет, выскочила в холл. Там никого не было. Она проверила весь дом – входные двери были закрыты. Потушив свет, она отправилась спать. Наутро, при свете солнца, оказалось, что от калитки до окна веранды, туда и обратно, на грядках отпечатались свежие следы мужской обуви…

Под влиянием воспоминаний она не выдержала. В чем в чем, а в трусости её упрекнуть было нельзя. Она тихо встала, одела халат, тапочки и спустилась вниз. Начинало светать, и кое-что уже можно было рассмотреть. Она прошла через двор, обошла вокруг коровника, приблизилась к развалинам, подошла к приснившемуся месту. И увидела то, что там было…

Я проснулась от того, что меня дёргали за плечо. В сером свете начинающегося утра я увидела над собой лицо Люцины.