Мальков отошел в сторонку, поглядывая на неподвижно сидящих «заложников», и решил обратиться с вопросом к Оленеву.

– Игорь, а прямо сейчас нас не штурманут?

– Не должны. – Заместитель начальника пресс-службы сдвинул брови. – Переговоры только начались, они еще попытаются уговорить нас сдаться…

– Ты б хоть намекнул, когда штурма ждать, – попросил Егор.

– Пара-тройка часов в запасе у нас есть. Чем дольше мы здесь сидим, тем больше устаём.

– А ты уже бывал террористом?

– Неоднократно, – ухмыльнулся Оленев. – И террористом бывал, и заложником, и с группой захвата бегал…

– Ну, и чего нам ждать? – с невинным видом спросил Мальков, надеясь на то, что Игорь проговорится.

– Сам увидишь, – хохотнул майор, поймал неодобрительный взгляд Хватова и посерьезнел. – Ты давай не шатайся без дела, а придумывай, как осложнить штурмовикам задачу.

Попытка вытянуть у Оленева подробности предстоящего освобождения захваченного самолета не удалась. Мальков вздохнул про себя и, держа пистолет стволом вниз, отправился в нос, к кабине пилотов.

Дверь в кабину оказалась заперта.

Старший лейтенант потоптался в тамбуре, подергал ручку и присел на откидное сиденье у стойки с кофеваркой.

«Да-а, не выходит что-то каменный цветок, – грустно подумал референт ИАС. – Может, под кресла зашхериться и оттуда по спецназёрам палить? – Егор вытянул шею и визуально оценил расстояние от пола до сиденья. – Не пойдет. Не помещусь… Взрывчатку нам тоже не дали, так что двери не заминируешь. Эх, доля моя горькая… Что ж делать-то, как говаривал товарищ Чернышевский?»

Сияющего золотыми зубами, толстого и слегка неопрятного Романа Борисова в разных местах величали по-разному: в городской администрации – уважаемым коммерсантом и председателем общественных организаций «Союз цыган города Черноморска» и «Угнетенный народ», на страницах газет – «цыганским бароном», в таборах – Герцогом, в милицейских сводках – «лидером преступного сообщества лиц цыганской национальности», старые воры между собой – по забытой давным-давно кличке «Ромка-Лисапед», прилипшей к оборотистому цыгану за удивительную способность в течение одного дня спереть и перепродать десяток педальных машин, причем иногда он воровал велосипеды у тех, кому полчаса назад и продал.

По сути же Борисов был не кем иным, как лидером диаспоры, подмявшей под себя всю торговлю наркотиками в портовом городе и издревле промышляющей мелкими кражами и попрошайничеством.

Конечно же, цыгане никуда не кочевали, представляя собой оседлый клан с отличными от классических традициями. Каждая семья жила в добротном кирпичном доме, мужчины гордо раскатывали на подержанных, но сверкающих лаком «Мерседесах» и «Ауди», многие женщины отказались от цветастых юбок и платков и носили одежду европейского покроя, детей старались пристроить в школу, дабы те получили хоть какое-нибудь образование.

Традиции вспоминались только тогда, когда это было выгодно.

Например, при редких милицейских облавах. Заехавших в «джипси-таун»[58] стражей порядка окружала толпа орущих женщин, оттягивающих на себя внимание для того, чтобы подростки успели перетащить мешки с коноплей и маковой соломкой из выбранного для обыска дома в соседние.

Но милицейские проверки были редки.

Блюстители закона – тоже люди, тоже хотят вкусно кушать и хорошо одеваться, так что с милицейским и прокурорским начальством у Борисова и К° было достигнуто полное взаимопонимание. Дабы не портить показатели отчетности, местному ОБНОНу[59] время от времени сдавали десяток-другой наркоманов, не представлявших более интереса для торговцев зельем по причине финансовой опустошенности. Торчков с шумом задерживали, быстро выбивали признания в соучастии в распространении наркотиков, формировали из числа арестованных две-три «группы» и бодро докладывали наверх о невиданных успехах на ниве борьбы с наркопреступностью. Сверху щедро лился дождь наград и внеочередных званий, а Черноморское УВД регулярно ставилось в пример на московских совещаниях у министра.

Верхушка цыганской ОПГ даже занималась политикой, как представители «угнетенного народа».

Сию светлую мысль в начале девяностых годов подал ближайший помощник Герцога Андрей Мечко, прочитавший многостраничный труд одного исследователя о геноциде разных народов. Борисов согласился с Мечко в том, что цыгане ничуть не хуже евреев, их также преследовали в фашистской Германии и целыми таборами расстреливали и загоняли в концлагеря, и приказал организовать общественное движение, которое будет отстаивать права соплеменников.

Партнеры у свежесозданной структуры, бесхитростно названной «Угнетенный народ», нашлись быстро.

Давно страдающие от скудного финансирования и не пользующиеся массовой поддержкой населения местные отделения «Демократического российского выбора» и «Социал-демократической России» сами обратились к цыганам с предложениями о сотрудничестве, получили милостивое согласие и присосались к ручейку наркоденег, наконец начав издавать собственные газеты.

О Черноморской инициативе узнали в центре, и в город зачастили эмиссары от других политических партий и объединений, почувствовавших запашок легких денег. Борисов принимал всех в шикарном офисе на первом этаже гостиницы «Звездочка», со всеми подробно беседовал, но абы с кем договоры о совместной деятельности не заключал. Его интересовали только те организации, что имели хоть какие-то шансы на присутствие на политической сцене.

Иным мягко отказывали.

Создание фонда борьбы за права «лиц цыганской национальности» приносило свои плоды. Теперь любое задержание наркоторговца, каждый из которых имел в кармане удостоверение общественной организации «Угнетенный народ», превращалось в политическое дело. На защиту интересов задержанного вставали лидеры псевдодемократического движения Черноморска во главе с вице-мэром, бывшим активным членом «Демросвыба», о «ментовском беспределе» вопили все местные газеты, и немногие оставшиеся честными опера и следователи были вынуждены спускать расследование на тормозах, отпуская пойманного с поличным дилера под подписку о невыезде, а затем и прекращать дело в связи с «недостатком улик».

С параллельно существовавшими в том же городе другими преступными группировками цыгане почти не общались.

По причине разных сфер деятельности.

Чеченцы контролировали порт и наркотиками практически не интересовались, разве что для личного потребления, азербайджанцы курировали торговлю продуктами питания и ширпотребом, немногочисленные славянские группировки почитали для себя западло заниматься «травой» и прилагали усилия на ниве «крышевания» бизнесменов и банковских операций.

Поэтому прибытие двух светловолосых дам из Прибалтики, которых вчера встретили и привезли в отель «Предпортовый» ближайшие подельники Турпала-Али Баграева, возглавлявшего чеченскую ОПГ, не могло не насторожить Борисова.

– Ты пей чай. – Роман лично налил душистый «Липтон» в кружку Алика Звездоцветова, принесшего цыганскому лидеру весть о приезде непонятных гостей.

Сидевший напротив Алика Андрей Мечко подвинул глазастому соплеменнику вазочку с вареньем.

– А ты уверен, – Борисов грузно опустился в резное кресло, обитое малиновым плюшем, – что это не проститутки?

– Не похожи, – с должным почтением ответил Звездоцветов, отхлебывая чай и придерживая большим пальцем серебряную ложечку, которая так и норовила попасть ему прямо в глаз.

– Почему не похожи? – подал голос Мечко.

– Они такие… ну, серьезные, что ли. И сам Леший их встречал. А Леший просто так никуда не поедет.

Лёма Атгиреев по кличке «Леший» был правой рукой у Баграева и действительно крайне редко выезжал на малозначительные мероприятия, предпочитая отсиживаться за четырехметровой бетонной стеной своего особняка, по верху которой шла спираль из колючей проволоки. Говорили, что Атгиреев боится какого-то кровника, пообещавшего отрезать Лёме голову за убитого в Дагестане брата. Леший три года воевал против федералов и участвовал в бесславном походе банд Басаева и Хаттаба на Махачкалу, в процессе которого и засветился, расстреляв нескольких милиционеров-даргинцев и получив черную метку от их родственников.