– Лодки? – жадно спросил Лаврик, подсовывая Мазуру запаянную в полиэтилен маломасштабную карту.

– Две штуки, – сказал Мазур, отбросив минутную беззаботность. – Висят на границе слоев. Вот здесь, – ткнул он в полиэтилен кончиком протянутого карандаша. – Нам бы магнит какой-нибудь фантастический, чтоб выдернуть с глубины тепленькими.

– Размечтался… – грустно сказал Лаврик, пялясь в карту. – Нету у нас волшебного магнита… и хрен с ним. У нас и без него кой-чего имеется.

Мазур проследил за его взглядом, исполненным охотничьего азарта. В той стороне, примерно в миле от мнимого «поляка», виднелся длинный хищно-изящный силуэт эсминца «Маршал Ворошилов» – выступавшего, в отличие от тральщика, под своим изначальным флагом. Характерный силуэт с двумя решетчатыми башнями и вертолетом на корме.

– Ага, – сказал Мазур, нахмурясь. – Будем, стало быть…

– Приказ командования, – ответил Лаврик, мгновенно подобравшись и хищно щурясь. – А что, любоваться на них прикажешь?

– Да нет, к чему? – произнес Мазур все так же медленно и серьезно. – Они пакостят, а мы на них любуйся? Ни хрена подобного… А что насчет «ястреба»?

– Куда он денется? – досадливо поморщился Лаврик, шаря взглядом по небу, прикрывая глаза ладонью. – Во-он, поганец, кружит… Ну, и пошел он по тому же адресу…

Мазур проследил за его взглядом. Ну да, конечно. В лазурных небесах, не обремененных ни единым облачком, высоко-высоко кружил аэроплан, в котором опытный глаз моментально опознавал американский «Орион». Ну, ничего не поделаешь: нейтральные воды, ничьи небеса, имеет право, соглядатай чертов.

Уже не обращая ни на кого внимания, Лаврик присел на корточки над стоявшей на банке рацией, вмиг напялил наушники и возбужденно затараторил что-то в микрофон – выкрикивая сплошную цифирь, один лишь раз помянув «квадрат» и дважды «сектор».

Действие это возымело моментально – красавец «Ворошилов» не позднее чем через полминуты снялся с места и малым ходом двинулся на зюйд-ост, к той самой точке, где на водяной подушке расположились две крохотные субмарины. И очень быстро над Красным морем разнесся утробный грохот – рявкнули залпом бомбометы эсминца, оба двенадцатиствольника, и две дюжины дымных струй красиво выгнулись над морской лазурью, противолодочные снаряды в фонтанах брызг ворвались в воду. С похвальной быстротой «Ворошилов» дал второй залп, за ним – третий. Для военного человека зрелище было самое приятное – особенно если учесть, что зритель сам был частичкой той махины, что наносила удар. Бомбы рвались на глубине, взметая скопище белопенных фонтанов, вода кипела и клокотала, как, должно быть, в легендарные времена Великого Потопа, – и Мазур, к сантиментам ничуть не склонный, все же поддался на миг чему-то вроде профессионального сочувствия, представив последние минуты тех, на глубине. Вне всякого сомнения, для тех и в самом деле настали последние минуты. Пережить три залпа на не столь уж большой глубине, пребывая в неподвижности… Нет, не было у них ни единого шанса. Гаснет свет, трещат переборки, лопается корпус хлипконькой, почти игрушечной субмаринки, соленая вода врывается внутрь, валя с ног, захлестывая.

Мазур невольно передернулся – и отвернулся от белопенной кипени разрывов, по какой-то странной ассоциации напомнившей ему цветущий черемуховый сад. Что поделать, такова селяви, таковы суровые мужские игры на свежем воздухе. В конце концов, их сюда никто не звал, не дети малые, знали, на что шли…

– Кранты, а? – спросил Лаврик, отрешенно глядя в ту сторону уже без тени азарта или торжества.

Вопреки расхожим штампам, Лаврик, даром что особист, был не из «береговых сусликов», немало помотался по свету отнюдь не мирным туристом и частенько рисковал башкой бок о бок с Мазуром. Так что многое о жизни понимал, и мысли его наверняка шли тем же курсом.

– Это уж точно, – сказал Мазур хмуро. – Полные и законченные кранты. Звиздец, выражаясь интеллигентно…

Рулевой выполнил лихой разворот, и мотобот аккуратненько подошел к заслонившему для них солнце борту тральщика. Оттуда уже сбросили штормтрап, и Лаврик первым полез вверх с проворством бандерлога.

Мазур поднялся следом столь же сноровисто, радуясь в душе, что щеголяет сейчас в гидрокостюме, который нет нужды приводить в порядок, как это обычно делаешь с мундиром перед тем, как предстать пред грозные очи начальства.

Начальство не заставило себя ждать, встретив у самого борта. На сей раз оно предстало в облике невысокого, крепко сбитого индивидуума лет пятидесяти, со сварливой щекастой физиономией, в которой было что-то неуловимо бульдожье. На плечах у него красовались черные погоны с золотыми полосками – знаки различия польского командора, примерно соответствовавшего советскому каперангу На самом деле, как легко догадаться, это опять-таки был не гордый морской лях, а контр-адмирал Адашев – возглавлявший и руководивший, облеченный доверием и наделенный нешуточными полномочиями. Если без красивостей, именно тот, кто по военно-секретной линии возглавлял здесь подводный отпор проискам империализма и согласно уставу был для Мазура пока что царем и богом.

Мазур видывал всяких начальников, так что мог сравнивать. Этот был не из худших, но и никак не из лучших… а впрочем, существует ли на свете такое начальство, которое человек в погонах любит искренне, трепетно и душевно? Вопрос, прямо скажем, философский…

– Докладывайте, – буркнул Адашев, уставясь столь неприязненно, словно Мазур не далее как вчера свистнул у него золотой портсигар с бриллиантовой монограммой, продал местному старьевщику, а деньги прокутил, как последняя сволочь.

Мазур принял подобие стойки «смирно» (именно подобие, поскольку был все же в гидрокостюме и точная уставная стойка выглядела бы чуточку нелепо), придал лицу должное выражение – смесь тупого усердия со служебным восторгом – и прилежно доложил:

– Находясь на штатном боевом патрулировании, группа столкнулась с пятью подводными диверсантами вероятного противника. В результате боестолкновения противник уничтожен. С нашей стороны потерь нет, раненых нет. Захвачен предмет, несомненно являющийся взрывным устройством.

Говоря без ложной скромности, этот рапорт был не из тех, каких следовало стыдиться, неплохо справились все же. Однако бульдожья физиономия адмирала так и не озарилась той самой отеческой улыбкой, что существует исключительно в воображении авторов убогих батальных романов. Он шумно выдохнул воздух, отер платком лысеющее чело и протянул почти страдальчески:

– Капитан-лейтенант, неужели не могли доставить живым хотя бы одного? Чтобы можно было предъявить поганца по всем правилам…

– Не было возможности, товарищ контр-адмирал! – прилежно выкатив глаза, рявкнул Мазур.

– Да не орите вы так… – Контр-адмирал опасливо огляделся, словно подозревал в ком-то из окружающих шпиона. – Не забывайте о ситуации. Здесь нет никаких адмиралов.

Мазура так и подмывало ответить, что, если уж доводить секретность до полной и законченной скрупулезности, здесь не должно быть также и капитан-лейтенантов, поскольку в польском военно-морском флоте такого звания нет. Однако он служил достаточно давно, чтобы не лезть на рожон. Он просто-напросто повторил тоном ниже:

– Не было возможности, пан командор…

– Возможности… – протянул контрадмирал сварливо. – Вы что, первый год служите? Могли бы и создать возможность… – И он повторил с откровенной мечтательностью: – Чтобы предъявить поганца по всем правилам… Ну ладно, чего уж теперь…

Он неопределенно махнул рукой и отошел в сторону надстройки. Мать твою так, грустно подумал Мазур, а ведь этот, как выражался Атос, еще из лучших. Положительно, кабинетное начальство в адмиральских звездах, пусть даже умное и хваткое, все же – иная форма жизни. Что и кого он рассчитывал предъявить прогрессивной мировой общественности? Неужели всерьез полагал, что при подводном диверсанте сыщется служебное удостоверение с фотографией в военной форме, четкой печатью Пентагона и каллиграфически выписанным местом службы? Всерьез рассчитывал, что захваченный живехоньким признает себя военнослужащим США?