Ульянов еще долго смотрел вслед удаляющейся карете и думал, что природа ошиблась, сделав эту девушку простой служанкой.

Владимир Ульянов несомненно принадлежал к той категории людей, вся философия которых представляет собой некий иллюзорный мир, но в отличие от большинства подобных индивидуумов он не оставался подолгу в плену одних и тех же иллюзий. Едва карета свернула за угол, Ульянов поднял свой чемодан и направился в ближайшую рюмочную.

Узурпатор уже битый час разгуливал по городу, и никто не обращал на него ни малейшего внимания.

Вечер выдался прекрасный — ясный и морозный. Такие дни редко случаются в Петербурге в декабре. Неудивительно, что горожане в изобилии высыпали на улицы, чтобы пошуметь, попьянствовать, поприставать к девкам, а при случае и набить кому-нибудь морду — словом, как следует прорепетировать предстоявшие рождественские празднества. Обстановка в городе не выглядела особо напряженной: после жестокого подавления московского восстания революция в стране пошла на убыль, а что до бесчисленных жертв среди московских рабочих, то петербуржцам по обыкновению не было до этого дела.

Император шел по хорошо освещенным улицам, но никто его не узнавал. Если поначалу он боялся, что его признают, то теперь его раздражало всеобщее невнимание. «Проклятые холопы,

— думал полковник, — хозяина не узнают!» На Марсовом поле два пьяных подростка встретили его вопросом:

— Папаша, закурить не найдется?

«Черт знает что! — подумал император, выдавая ребятам папиросы. — Если уж меня не узнают, то хоть бы полковничий мундир уважили».

Он закурил сам и поспешил к Невскому проспекту. Ему вдруг пришло в голову, что нет ничего удивительного в том факте, что прохожие не знают его в лицо. Его и раньше не знали! Десять лет назад он регулярно посещал бары и кабаки, причем инкогнито, а теперь эта шлюха нагнала на него совершенно необоснованных страхов.

Он вышел на Невский и огляделся по сторонам. Огляделся уверенно, по-хозяйски. Теперь он был уверен, что ничего ему здесь не может угрожать. Едва он окончательно укрепился в этом мнении, как его … узнали.

— Господин полковник! — раздался радостный голос за спиной узурпатора. — Сколько лет, сколько зим!

Император обернулся. Перед ним стоял в жопу пьяный Ульянов с большим чемоданом в правой руке.

— Вот так встреча! — весело вопил Ульянов. — Десять лет не виделись! Что-то вы какой-то хилый, полковник. Когда вы последний раз занимались онанизмом?

— Здравствуйте, г-н Ульянов, — испуганно пролепетал император.

Он тут же понял, что допустил оплошность. Ульянов, однако, этого не заметил. Во-первых, он уже не помнил, под какими именами полковник знал его десять лет назад. Во-вторых, он был уже крепко поддат. Наконец, the last but not the least, Ульянов по-прежнему считал, что имеет дело с обыкновенным полковником, и не придавал этому знакомству серьезного значения.

— Ну, пойдемте выпьем за встречу, — предложил он, — а заодно поведаете мне, почему этот сучий потрох, которого вы, помнится, так любили, до сих пор не произвел вас в генералы.

«В конце концов, выпить можно и с ним,» — подумал полковник Бздилевич. Он уже и сам собирался заглянуть куда-нибудь, снять напряжение.

В этот момент император обратил внимание на какого-то низкорослого субъекта в идиотской красной шапке, стоявшего невдалеке и как-будто наблюдавшего за ним. Император, впрочем, отметил это про себя совершенно машинально и тут же об этом забыл.

Ульянов переложил чемодан в левую руку, а под правую взял полковника и потащил его на Караванную, в любимую розливуху Воровского. Это была типичная петербургская винница с огромным залом в форме прямоугольника, две короткие стороны которого были выкрашены в зеленый цвет, а длинная утопала в бутылках, и вдоль нее тянулась дубовая неполированная стойка. Дым, стоявший коромыслом, не забивал аппетитный смешанный запах портвейнов, многочисленные посетители весело суетились за чрезмерно высокими и оттого крайне неудобными столиками, в углу спал какой-то интеллигент в дешевой шубе — одним словом: было грязновато, хмыревато и славно.

Истинный наследник престола предложил взять водки. Узурпатор изъявил желание ограничиться портвейном. Ульянов не стал спорить, поставил чемодан на пол и отправился к стойке, откуда вскоре вернулся с двумя полными стаканами «Дербента» и парой конфеток.

Полковник держался несколько напряженно. Ульянов выпил (полковник, впрочем, тоже), закусил орешком в шоколаде, помял немного фантик и спросил:

— Разрешите осведомиться, дорогой полковник, а как вы относитесь к режиму?

«Крайне подозрительный тип!» — подумал император и ответил вопросом на вопрос:

— А это так важно?

— От этого зависит все! — безапеляционно заявил Ульянов.

— Режим ниспослан нам богом, а посему мне крайне неприятны любые антирежимные настроения, — нагловато и, в то же самое время, трусовато ответствовал российский самодержец.

— Когда я говорю с вашим братом — я имею в виду аристократов, военных, судейских, купчишек, попов, псевдоинтеллигентов — мне становится страшно за рассудок и нрав! — с болью в голосе произнес Ульянов. — На днях мне даже пришлось начистить рыло одному фабриканту.

«Барсукевич прав, — подумал узурпатор. — Этот субъект действительно очень опасен. Похоже, правда, он не знает — кто я такой, но все равно очень опасный тип. И почему он с чемоданом? Кто это ходит по городу с такими чемоданами!? Он, что, сумасшедший! Не похоже. Тогда что у него в чемодане? Может бумаги, подтверждающие его права? Это очень похоже на правду».

— Еще по одному? — с энтузиазмом предложил Ульянов.

— Да-да! — не без удовольствия поддержал полковник. Желание выпить пересиливало все его страхи. — Только теперь разрешите мне вас угостить.

— Разрешаю! — великодушно согласился Ульянов и похлопал полковника по щеке. — Скоро у нас, вообще, все будет разрешено!

«Что он имеет в виду? — ужаснулся узурпатор. — Очень, очень опасный человек!»

У истинного наследника началась икота.

По пути к стойке полковник Бздилевич внезапно сообразил, что в таком чемодане вполне могла быть бомба. И это было похоже на правду! Или все-таки бумаги? Полковник терялся в догадках, у него даже начали трястись руки, и на обратном пути он едва не расплескал вино.