Естественным результатом было полное истощение армии в течение четырех недель похода. Корреспондент рейтеровского агентства, наблюдавший вблизи болгарскую и румынскую армии, утверждает, что болгарские солдаты после десяти месяцев похода и сражений не выглядели такими истощенными, как румынские солдаты под конец своей месячной «прогулки». А между тем, и у болгар интендантство не было образцовым. В какое же состояние пришла бы румынская армия, если бы дело действительно дошло до войны? Санитарная часть была, если возможно, еще хуже продовольственной. Несмотря на то, что сотни тысяч румынских солдат вступили на территорию, заведомо зараженную холерой, совершенно не были приняты необходимейшие меры предосторожности. Во Враце, несмотря на предупреждения местных болгарских властей, румынское военное начальство допустило расхищение солдатами из военного склада одежды, служившей холерным больным болгарского артиллерийского лазарета. В Орханье командиры сами роздали солдатам вещи болгарских холерных солдат. В этом страшном очаге холеры румынские войска стояли 10 дней, не имея даже микроскопа для лабораторных исследований. Микроскоп выписали из Врацы, а пока его доставляли, солдат, заболевших дизентерией, отправляли прямиком в холерные бараки. Холера сразу развернулась в армии эпидемически. Врачебный персонал, уход, пища, медикаменты — все это ниже самых минимальных требований. Цифры жертв скрываются или нелепо преуменьшаются. Во всяком случае, многие тысячи солдат уже погибли, тысячи больных переполняют лазареты или разносят холеру по стране.

К физическому истощению армии скоро присоединилось нравственное разложение. Отношения между офицерством и солдатами в Румынии, как во всех странах с дворянски-крепостническим складом жизни, враждебные: это — отношения барина и раба. В начале кампании, когда офицеры еще ожидали военных стычек, если не сражений, они старательно приспособлялись к своим солдатам, стараясь не накоплять горючего материала. Но когда выяснилось, что болгары решили не оказывать никакого сопротивления, чтобы не давать бухарестскому правительству повода для повышения своих требований, в поведении офицерства наступил резкий перелом. Чем больше выбивались из повиновения голодные ожесточенные солдаты, тем более крутые меры применялись для поддержания дисциплины. Поход в Болгарию ознаменовался официальным восстановлением в армии телесных наказаний. За малейшие провинности солдат били палками. Нередко провинившегося привязывали к дереву и оставляли в таком положении несколько часов лицом к солнцу. Возвращающиеся солдаты с неописуемым возмущением рассказывают теперь об этих ужасах и пишут о них десятки писем в редакцию здешней рабочей газеты.

Румынский король писал в своем дневнике 9 мая 1868 года: "Князь[49] уничтожает в армии телесное наказание и возвещает об этом в указе на имя военного министра. Чем навязчивее чужие страны вмешиваются во внутренние дела Румынии, тем ревностнее работает князь над своей ближайшей задачей — улучшением армии; а эта задача, прежде всего, повелительно требует повышения солдатского чувства чести и уничтожения варварского телесного наказания". После того прошло 45 лет, полтора человеческого поколения. И когда королю Карлу, на закате своего почти полувекового царствования, пришлось двинуть свою армию против связанного по рукам и ногам неприятеля, в этой армии оказалось невозможным — в течение одного только месяца! — поддерживать дисциплину иначе, как посредством восстановления того самого "варварского телесного наказания", которое основано на попирании "солдатского чувства чести". Этот простой и неотразимый факт с убийственной ясностью раскрывает внутреннюю фальшь всех славословий по адресу румынского прогресса. Нельзя воспитать в солдате "чувство чести", если этого чувства нет в трудящихся массах населения. Закабаленного, темного, пришибленного к земле крестьянина можно еще прельстить на время призраком земельных приобретений по ту сторону границы, но нельзя превратить его в сознательного и самостоятельного солдата. В Румынии, — в стране периодических голодовок, разнузданной и развращенной администрации и политического бесправия масс, — армия не может в решительную минуту не оказаться несостоятельной. И реставрация палки есть лучшее тому доказательство.

Что такая армия, как румынская, заняв чужую беззащитную землю, меньше всякой другой армии способна была в своем поведении давать образцы великодушия и благородства, это ясно само собой. Разумеется, тут не было потоков крови, массовых убийств, истребления сел и городов, ибо не успело и не могло выработаться необходимое для этого остервенение. Но грабежи, побои, насилия шли своим чередом. Инстинкт личного стяжания, захвата, грабежа играет в современных войнах гораздо большую роль, чем можно было бы думать. Человек, оторванный от своей семьи и среды, выброшенный на неприятельскую территорию, попадает во власть тех же самых чувств, которые в XIII столетии толкали какого-нибудь бродягу ко "гробу господню"… Пример подавали румынские офицеры, которые захватывали седла из болгарских военных складов, швейные машины и зеркала из частных домов. По тому же пути шли, конечно, и солдаты, которые захватывали, что могли. Во Враце они учинили разгром порохового склада, вообразив, что болгары спрятали там какие-то драгоценности. Последовал взрыв, уничтоживший нескольких румынских солдат.

Теперь бедные «победоносные» полки возвратились назад, — отощавшие, измученные и ожесточенные. Следом за ними пришла холера. Санитарное ведомство пробует предпринять кое-какие меры предосторожности; их характер лучше всего выражается в символическом побрызгиваньи улиц известью, которое производится в бухарестских предместьях. Но военное начальство знать не хочет санитарных предписаний. Каждый торопится как можно скорее вырваться из зараженных рядов и укрыться в собственной квартире. Наперекор всем запретам, офицеры из вагонов направляются в вокзальные буфеты и, угрожая револьвером, требуют пищи у перепуганной прислуги. Истомленные солдаты не хотят подчиняться карантинному испытанию. Врачебные власти жалуются и грозят отставкой. Министр внутренних дел Таке Ионеску покинул страну, справедливо решив, что холерный период гораздо безопаснее проводить во Франции. Во всем административном аппарате царит полная анархия. А холера, не испугавшись европейски-конституционного фасада Румынии, чувствует себя прекрасно в азиатских условиях, созданных нищетой и тьмой управляемых и преступной беспечностью управляющих. Она не только развернулась веером по деревням, не только кольцом охватила городские предместья, но перенесла уже свои операции и в наиболее благоустроенный центр столицы: были, как известно, смертные случаи на главной артерии города, Calea Victoriei…

Из новой провинции тоже идут недобрые вести. Болгары не хотят верить, что они становятся гражданами Румынии. Им объясняют, что ввиду "ректификации границ" они отныне должны в церквах молиться богу не за царя Фердинанда, а за короля Карла. Но они не верят. Они проливали кровь за освобождение македонских братьев (они-то этому честно верили), многие из них погибли, оставшиеся возвращаются теперь в свои места. И вот им говорят, что «освобожденные» македонцы отошли к Сербии и Греции, а сами они, освободители, отныне, в качестве румынских граждан, лишаются всех политических и национально-культурных прав. Этому, как видите, поверить не легко. И можно предвидеть, что румынское правительство скоро начнет прибегать к таким мерам убеждения, которым нельзя не верить.

Коалиционное консервативное правительство, обогатившее страну новой провинцией и холерой, чувствует себя не на розах. В его собственной среде — жестокий раздор между консерваторами и консерваторами-демократами. Этот раздор все более обостряется, ибо в новой провинции — богатейшие области, годовое производство которых оценивается в 163 миллионов франков, — стоят на очереди тысячи административных назначений, и каждая из клик стремится предоставить новые места своим политическим клиентам. Расколотое внутри, правительство в то же время до последней степени скомпрометировано извне и лишено всякого авторитета в стране.