Нижеизложенное не является специальной клинической работой об истерии; здесь не найдется описания симптомокомплексов, их диагноза и лечения. Истерический тип реакции исследуется больше всего, как психологическая и нервно – физиологическая проблема, взятая притом в широких биологических рамках. При этом подробности, часто очень интересные, но в то же время и очень специальные, касающиеся физиологии рефлексов и вегетативной нервной системы, могут быть затронуты только вскользь с тем, чтоб не пострадало изложение целого.

Я пытался соединить в моем труде наиболее важные и основные мысли новейших исследований по истерии, в особенности Крепелина и Фрейда, с собственными данными. Из моих прежних работ по учению об истерии взяты, с некоторыми сокращениями и дополнениями, значительные главы из «Законов произвольного усиления рефлексов» и «Волевых аппаратов истерика». Другие мысли примыкают к изложенному мною в моей «Медицинской психологии», дополнением которой и служит предлагаемая работа. Там же вкратце даны и практические указания, касающиеся экспертизы и лечения.

Надо подчеркнуть, что изложение строится на клиническом опыте, который показывает нам, что истерические явления, в преобладающей степени, встречаются в виде смутных, инстинктивных реакций, свойственных несложным, примитивным или недозревшим людям и лишь относительно редко наблюдаются они у людей высокодифференцированных, загадочных, со сложным построением переживаний. Мы избегаем касаться тех разнообразных вторичных значений, которые слово «истерический» постепенно приобрело в языке беллетристическом, газетном и популярном; эти значения с их клинической исходной точкой связаны часто очень шатко и подчас прямо неправильно.

Там оно нередко имеет подчеркнутую моральную окраску, обозначая распущенность, что–то чисто женское или отталкивающе-театральное и преувеличенное выражение аффекта. А с другой стороны, истерическая женщина, даже в своих банальных и бедных чувством проявлениях, обладает таинственным завораживающим влиянием на фантазию эстета, а также талантливого поэта и побуждает его к созданию дивных грез. Причудливо–изменчивое трепетание несозревшей, оставшейся в состоянии полудетства эротики и ее импульсивные истерические разряды превращаются фантастическим образом в известную литературную фигуру «темной женщины» с загадочной душевной глубиной. Во всем этом лишь поражающая внешность присходит от истерички, все же остальное от поэта. И еще один вариант, в котором употребляется слово «истерический», – должен быть исключен из нашего рассмотрения, т.к. обозначаемый им тип невротической личности совпадает с нашей клинической областью исследования лишь в пограничных отделах. Это – «паразитический характер», который ныне неправильно называют истерическим» (Klages); «с шумными, но притворными чувствами и крикливыми жестами», – тип человека без внутреннего ядра, стремящегося забыть свою пустоту в постоянно новых ролях; «в богатом плаще безответственных душевных движений скрывается ничто» (Jaspers). Для того типа центр тяжести находится не в формах реакций, которые на врачебном языке называются истерическими, но в только что намеченных образцах социального поведения.

Началом современного учения об истерии можно считать тот момент, когда стали убеждаться, что истерия – не просто клиническая картина болезни, которую бы можно было описать и отграничить по отдельным симптомам и стигмам.

Истерия есть форма реакции. Hoche уже в 1902 г. высказал, что истерия является не картиной болезни, но особой формой психической диспозиции, и дальше формулировал мысль, что при достаточной силе переживания всякий человек способен на истерию. С полной ясностью эта точка зрения разработана Gauрр'ом[1] в его утверждении: «Истерия есть анормальный вид реакции на требования, предъявляемые жизнью». Еще до этого признания стали постепенно убеждаться в том, что истерия даже в ее соматических формах проявления есть нечто психическое, обусловленное аффектом и суггестивной идеей, нечто психогенное: истерия есть психическая форма реакции. Для этого открытия были проложены пути уже данными, относящимися к суггестивному и гипнотическому воздействию на симптомы, а особенно способствовало ему раскрытие отдельных психических связей между телесными истерическими симптомами «Studien ber Hysterie», Breuer und Freud. Но если взгляд – истерия есть психогенная форма реакции[2] – и завоевал себе ныне повсюду признание, то точное определение истерического типа, в отличие от других психогенных видов реакций, пока еще очень колеблется. И здесь постепенно точнее обозначились две важные стороны того общего комплекса, который чисто интуитивно называют истерией. Обе, выходя за пределы чистой клиники, касаются вопросов общепсихологических и биологических. Ведь, клиническое обозначение «истерия» придано известному ядру из следующих групп симптомов: судорог, ступорозных форм и сумеречных состояний, дрожания и тикоподобных подергиваний, параличей и мышечных контрактур, чувствительных расстройств в виде анэстезии и гиперэстезии, равно как известных явлений раздражения и паралича в рефлекторном и вегетативном аппарате в том случае, когда все эти явления вызваны психическим путем. Вокруг же этого клинического ядра группируются различные, менее точные, клинические картины, которые то причисляются к узко взятой истерии, то от нее отделяются. Одна из линий развития учения об истерии, стремящегося за границы чисто клинического описания этих форм, идет, примерно, в следующем направлении: Истерические симптомы суть виды реакций филогенетически предсуществующей импульсивной душевной основы. Они лежат готовыми в сущности в каждом человеке.

Это направление мысли, хотя и различно выраженное в отдельных взглядах и формулировках, встречается, с одной стороны, в психоаналитической школе Freud'a; с другой стороны, имея исходным пунктом дарвиновскую теорию аффектов – в учении об истерии Kraepelin'a, которому решительно последовали Mörchen и др. в специальном вопросе о военной истерии. Другое главное направление в учении об истерии создало постепенно следующую точку зрения: в картине истерических симптомов скрывается известная тенденция, «желание болезни», «бегство в болезнь», нечто «поддельное», «дефект совести по отношению к здоровью».

Bonhoeffer[3] формулирует это определение совершенно ясно, говоря: просвечивание определенного волевого направления в изображении болезни есть то, что нам специально импонирует, как истерическое. Этот взгляд получил широкое обоснование, благодаря накопившемуся материалу военных и рентовых истерий. И в психоаналитической литературе мы находим также целесообразность в болезни, «выгоду от болезни», которое распространено далеко за пределы учения об истерии в узком смысле.

На первый взгляд оба эти воззрения на истерию[4] не имеют между собой точек соприкосновения. Но замечательно то обстоятельство, что большая часть клинических картин, обозначаемых по установившемуся обычаю термином «истерия», подходят с одинаковым успехом под оба определения. Если они явно тенденциозны, то, с другой стороны, они выражаются не в любых вымышленных притворствах, но в определенных, постоянных биологических коренных формах в гипноиде, ступоре, в судорожных и дрожательных механизмах и в других рефлекторных и полурефлекторных проявлениях; следовательно, в коренных формах, которые не являются особенностью одной «болезни истерии», но для которых родственные отношения и аналогичные формы существуют в различнейших областях здоровых и болезненных жизненных явлений: в кататонии, в повышенных нормальных выражениях аффекта и даже в простейших инстинктивных реакциях низших животных.