Истинность фактов, только что описанных на примере коленного рефлекса, может быть многократно подтверждена ежедневными наблюдениями в области других рефлекторных явлений. После утомительной прогулки в горах, после возбуждающей спешки к поезду, у многих людей появляется легкая склонность к дрожанию в мускулатуре ног, особенно заметному в виде стопного клонуса, когда стопа при сидячем положении ставится на пол только передней половиной. Симптом быстро исчезает в покойном положении; но чувство возбуждения в мускулатуре продолжает оставатся еще некоторое время, как признак того, что возбуждение в рефлекторном пути не потухло, но лишь сделалось сублиминарным[16]. В этом стадии удается, в полном соответствии с тем, что мы наблюдали при коленном рефлексе, продолжить существование прекрасного и яркого стопного клонуса при помощи легкой произвольной гипертонизации соответствующих мышечных групп: клонус этот пропадает тотчас же при тщательном выключении всякого волевого импульса, а тем более при легчайшей произвольной задержке. Каждый, кто постарается представить себе подобные опыты, производимые обычно наполовину в шутку в состоянии психического расслабления, заметит тотчас же, что двигательная игра эта в ее настоящей, ритмической форме рефлекса, производимой без всяких усилий, сохраняется лишь в тех случаях, если произвольная поддержка рефлекса дается совсем в легкой диффузной форме, как бы неумышленно или между прочим. Но если мы попытаемся с сознанием цели и с силой подражать определенной двигательной форме стопного клонуса, рефлекс тотчас же нарушается; в последнем случае дело кончается, напр., внезапными перерывами ритмического ранее движения с акцентуированием соседней контракционной волны, т. е. происходит явление, которое можно было бы сравнить с экстрасистолами сердца и которое в нашем случае сопровождается опять-таки чувством двигательного затруднения (в противоположность чувству облегчения при удавшемся стопном клонусе).

Я не хочу наскучить перечислением дальнейших параллелей, которые напрашиваются сами собой у каждого, кто внимательно наблюдает повседневные жизненные явления. Достаточно, например, вспомнить о чудовищном крике, который дети подымают из-за легкой дрожи, если их укладывают спать в нетопленной комнате; крик этот они производят ради собственного удовольствия безо всякого труда и еще долго после того, как настоящий рефлекс на холод уже пропал; или вспомним лишь те пароксизмы кашля, которые звучат вполне, как настоящие, и которые у многих людей вызываются без особенно настойчивого кашлевого раздражения при легком ларингите просто для того, чтобы заполнить стеснительную паузу в разговоре. При целевых рефлексах, подобных рефлексу кашлевому, спайка между произвольным и автоматическим течением вообще уже гораздо более тесная. Мы можем пока следующим образом изобразить в кратких словах закономерности, которые наблюдаются при взаимодействии рефлекса и волевого процесса.

Рефлекторный путь, испытывающий сублиминарное раздражение, может быть приведен в действие при протекании волевого импульса вполне определенного рода, или рефлекс, автоматически – приведенный в действие, можно таким импульсом сохранить и усилить. Возникающее таким образом движение имеет вид настоящего рефлекса и не обнаруживает следа влившегося в него произвольного движения. Усиливающим образом действуют на рефлексы прежде всего те волевые раздражения, которые слабо выражены и направлены лишь на диффузную гипертонизацию двигательных рефлекторных областей.

Субъективное восприятие их произвольности лицом, от которого волевые акты исходят, легко затуманивается из – за психологического соперничества чувствительных следствий двигательного течения.

Сильные волевые импульсы, направленные к определенной двигательной цели, отвечающей смыслу рефлекса, приводят, напротив того, очень легко к разрушению хода рефлекса, а им самим может помешать перекрещивающих их рефлекторный процесс[17].

Какое отношение имеют законы произвольного усиления рефлексов к учению об истерии? У всех у нас такое чувство, будто истерик замешан каким то образом в делах своей болезни, так сказать, в качестве молчаливого соучастника. Вопрос заключается именно в том, как происходит это соучастие; но это как должно быть разложено утонченнейшим образом и исследовано вплоть до укромнейших его закоулков.

До сих пор мнения начали как-будто выкристаллизовываться вокруг следующих трех полюсов. Одно течение уделяет особое внимание соматической части истерических расстройств, предполагает сдвиги в нервном аппарате, чистые рефлекторные процессы и стремится таким образом приблизить, после тщательного исключения всех «идеогенных» моментов к области; органической неврологии чисть явлений, рассматривавшихся до сих пор, как истерические. Этот взгляд нашел подробную разработку благодаря Oppenheim'oвской полемике[18]. Исследователи о более психологическим направавлением разделились в противоположность этому на два резко между собой расходящиеся лагеря. Одна часть старается, по возможности без дальних околичностей, разоблачить в качестве главных виновников всех истерических проявлений сознательные волевые процессы, т. е, сблизить эти явления возможно больше с симуляцией. Этому направлению соответствует, напр., понятие целевого невроза (Zweckneurose) Cimbal'я, и об этом же говорят особенно терапевтические взгляды многих половых неврологов, как это определилось, напр., в полемике Forster'a против R. Hirschfeld'a. Другая часть старается, наоборот, использовать возможно шире допущение бессознательных душевных процессов, которые воздействуют сложными путями на конечный орган. Это направление мысли питается, главным образом, теоретическими возрастаниями психоаналитической школы.

Но значительная часть авторов не примыкает ни к одной из этих чересчур односторонних теорий и ограничивается принятием за истину того, едва ли оспоримого факта, что в области истерии комбинируются в различных соотношениях явления, производящие впечатление рефлекторных, непроизвольных, с явлениями, для которых совершенно несомненной является связь сознательная или бессознательная или, лучше сказать, более рациональная или более инстинктивная, с волей пациента. Но если допустить это, то отсюда следует дальнейший вопрос: Каким образом участвует воля пациента в образовании истерического симптома?

Если при истерических привыканиях ничего не противоречит непосредственному вырастанию истерического состояния из волевых импульсов пациента, то при картинах более рефлекторных мы встречаемся с парадоксальным фактом: тенденциозное участие психики вынуждены мы допустить, в происхождении таких расстройств, проявления которых вовсе в области произвольного не находятся. Например, быстрое, ритмическое и до известной степени постоянное дрожание при нормальных условиях ни здоровыми, ни нервными людьми произвольно вызвано отнюдь быть не может; в этом легко убедиться путем пробного опыта. Если не прибегать к каким-нибудь искусственным приемам, то и те попытки подражания, которые воспроизводят более медленные и не столь равномерные типы истерического дрожания, уже в какие-нибудь четверть или полчаса приводят к такому утомлению опытного лица, что продолжение делается невозможным. Другими словами: при подобных условиях, дрожание не может быть симулировано в течение того продолжительного времени, которое необходимо для того, чтобы оно, благодаря шлифовке его. нервного пути, сделалось рефлекторным.

Обстоятельство это является во многих истерических состояниях главным подводным камнем для воззрения, считающего, что воля непосредственно замешана в их возникновении. В начале расстройства мы постоянно открываем «цель болезни», а в конце последней встречаемся не менее постояннно с, видимо, чистым рефлекторным явлением. Факт этот для большинства врачей – неврологов, включая и приписывающих истерику более или менее сознательный интерес к болезни, является тем обстоятельством, которое заставляет их вводить какое-то мистическое X в свои вычисления, как промежуточное звено между этим волевым направлением и его конечным рефлекторным следствием; это какой – то анормальный внесознательный механизм, который должен сделать логически мыслимым загадочный с виду скачок психофизической энергии с волевого пути на рефлекторный. Притом X это, в зависимости от научного вкуса каждого отдельного врача, представляется то больше в форме бессознательных промежутков процессов психического характера, то больше в форме соматических нервных сдвигов и коротких замыканий центральном органе, – если только не упрощают логической задачи еще более, отрицая всякое целесообразное участие личности и допуская лишь исключительно телесный рефлекторный процесс.