— Генрих де Гиз стоит выше всех. Он — самый лучший мужчина на земле. Его отец — величайший гражданин Франции.

— Измена! — закричал Генрих.

Марго засмеялась.

— Все боятся Меченого.

— Тебя и твоего возлюбленного, Генриха де Гиза, необходимо высечь. Его следует прогнать прочь от королевского двора, а тебя — немедленно выдать замуж за лохматого крестьянина с грязными руками.

Марго презрительно улыбнулась.

— Я никогда не выйду за Генриха Наваррского. Я ненавижу его. Он знает об этом и ненавидит меня. Как я сожалею о том, что он прибыл ко двору со своей матерью на этот Совет!

— Ты должна стать гугеноткой, потому что ты выйдешь замуж за гугенота.

— Я никогда не стану гугеноткой и не выйду за такого человека.

Генрих схватил молитвенник сестры и бросил его в полыхающий камин.

— Я удивлена, — яростно сверкнув глазами, сказала Марго, — что Господь не убил тебя тотчас за это.

— Да? А я удивлен, что он не покарал тебя за приверженность старой вере. Если ты не переменишься, я сделаю так, чтобы тебя высекли. Попрошу об этом маму.

— Она не осмелится выпороть меня за это.

— Думаешь, она не посмеет сделать то, что сочтет нужным?

Марго помолчала, и Генрих продолжил:

— Я сделаю так, чтобы тебя убили, потому что тот, кто держится за ложную веру, заслуживает смерти.

— Отлично, — закричала Марго, — пусть меня высекут. Пусть меня убьют. Я готова пострадать ради спасения души.

Распри продолжались — в покоях детей, в монастыре Пуасси, в несчастном французском королевстве.

Жанна, обманутая жена, королева, супруг которой интриговал против нее и собирался отдать ее королевство, приехала в Париж с двумя своими детьми — Генрихом и маленькой Катрин.

Когда Жанна впервые услышала ужасные сплетни об Антуане, она не поверила им. Она знала, что он слаб, но при всех своих недостатках любит ее. Их союз совершенен и прочен. Мог ли он писать ей о своей преданности, находясь в любовной связи с мадемуазель де ла Лимодьер, которую называли Прекрасной Распутницей? Жанна отказывалась верить в это. Совсем недавно он сообщил ей о том, что другие женщины совсем не привлекают его. Конечно, он не мог так обманывать ее.

Мысль о том, что он вступил в сговор с испанцами, внушала ей ужас. Она считала это более серьезным предательством, чем супружеская неверность — с другой женщиной он обманывал бы только ее, Жанну, но с Испанией он предавал и детей, поскольку готов был пожертвовать их наследством ради собственного возвышения.

Она растерялась, не зная, к кому обратиться за советом и помощью.

Королева-мать предложила ей покои в Лувре, чтобы находиться возле своей дорогой подруги и часто видеть детей, к которым она относилась, как к своим собственным, видя в них невесту сына и жениха дочери. Но Жанна не доверяла Катрин и предпочла остановиться во дворце Конде.

Ее ждали новые открытия. Элеонора, прибывшая на Совет в Пуасси, приняла невестку.

Они обнялись; поглядев на лицо Элеоноры, Жанна поняла, что жена брата также расстроена. Непосредственная Жанна сразу заговорила о том, что волновало ее больше всего.

— Элеонора, скажи мне: это правда? Я слышала ужасные истории. Говорят, что Антуан влюблен в придворную даму.

— О, моя дорогая сестра, увы, это так.

Глаза Жанны сверкнули.

— Я никогда не прощу его. Ненавижу ловеласов! Разве нам больше нечем заняться? Работой? Нашим делом? Тем не менее он обманывает меня. Бросает тень на нашу веру. О, Элеонора.

Жанна закрыла лицо руками; она испугалась, что заплачет. Она не любила показывать слабость, но была очень несчастна.

Элеонора обняла невестку.

— Дорогая Жанна, я сочувствую тебе. Будет лучше, если ты узнаешь все от того, кто любит тебя и страдает вместе с тобой. Тебе известно, что Антуан стал любовником этой женщины. Жанна, моя дорогая, приготовься к испытанию. Несколько недель тому назад у них родился сын.

Жанна вырвалась из объятий Элеоноры.

— Я ненавижу его! — закричала она. — Я не знала, что это зашло так далеко. Он заплатит за все. О, Боже, неужели это произошло с нами? Мы были так счастливы, Элеонора. Я знала, что он любит веселье… забавы… удовольствия… лесть, но не думала, что с нами может случиться такое. О, Элеонора, я так несчастна…

— Сочувствую, моя дорогая, — сказала Элеонора, пытаясь утешить Жанну. — Я тоже сейчас несчастна. Жанна, мне понятны твои чувства — меня также унизили.

Жанна уставилась на невестку.

— Ты хочешь сказать, что Луи тоже?..

— Да, Луи тоже, — сказала принцесса Конде. — Его любовница — мадемуазель де Лимей.

Жанна взяла руки Элеоноры и прижала их к своей груди.

— Я так потрясена своими бедами, что не подумала о твоих! О, Элеонора, если бы я могла быть такой же спокойной, как ты!

— Дорогая Жанна, наши мужья слабы, но мы любим их. Мы должны простить Луи и Антуана.

— Я никогда не прощу Антуана.

— Успокоившись, ты поймешь, что это необходимо. Следует подумать о детях. Мы должны закрыть глаза на грехи мужей. Нас ждут важные дела, мы не можем расходовать силы на семейные ссоры.

— Но я считала, что вы с Луи очень счастливы. Так всегда казалось. Что касается меня и Антуана — о, ты сидишь и безмятежно улыбаешься! Ты можешь простить их. Я же — никогда!

— Но это необходимо. Все подстроили наши враги. Они подбросили наживку, и наши мужья попались на удочку. Мы должны бороться за них… вместе с ними.

— Ты можешь это делать, но я не стану. Я ненавижу Антуана. Не только за измену, но и за ложь… лицемерие.

— О, Жанна, моя дорогая сестра, я хорошо тебя понимаю, но…

— Никаких «но».

Жанна внезапно засмеялась, но в ее глазах стояли слезы.

— Мы с тобой — разные люди, Элеонора. Ты — святая, а я — просто женщина.

Ярость Жанны обрушилась на Антуана во дворце Конде.

— Итак, месье, у вас родился сын. Поздравляю. У него великолепная мать. Я слышала, что она — первая придворная шлюха. Что ждет вашего бестарда? Трон Наварры? Или трон Сардинии? Кажется, вы еще не решили, как вам поступить с моим королевством.

Антуан попытался успокоить супругу.

— Жанна, моя дорогая жена, пожалуйста, выслушай меня. Луиза де ла Лимодьер? Это пустяк. Согласен, я совершил оплошность, но и только. Ты — моя жена, моя дорогая жена. Наша жизнь важнее всего остального. Ты слишком долго жила вдали от французского двора. Твои скромные дворы Пау и Нерака… они, моя дорогая, сильно отличаются от французского.

— Разумеется; мы настолько старомодны и негалантны, что чтим наши брачные обязательства.

— Жанна, я люблю только тебя одну. Неужели ты это не видишь?

— Значит, ты считаешь возможным дарить твоих детей нелюбимым женщинам?

— Я совершил оплошность — простительную оплошность. Все, кроме тебя, поняли это. Я находился вдали от тебя. Я — мужчина.

— Ты — глупец! Тщеславный франт, с одинаковой легкостью одураченный шлюхой и испанским послом.

— Жанна!

— Сардиния! Это, полагаю, тоже оплошность. Простительная оплошность!

Она посмотрела на него, и ей показалось, что она видит незнакомца. Перед ней стоял не юный, а сорокапятилетний мужчина, находившийся в том возрасте, к которому человек уже должен обрести трезвость рассудка и понимать, когда и почему ему льстят. Его борода седела, но волосы были завиты и уложены; одежда Антуана казалась экстравагантной даже по меркам двора. Рукава его камзола были обшиты ярким атласом, на шляпе, украшенной перьями, сверкали драгоценные камни. Он обладал безмерным тщеславием. Был дураком, самоуверенным дураком, неверным супругом. Но она любила его.

Она подавила желание подбежать к Антуану, напомнить ему об их счастливых днях, о радостях простой жизни, которую они вели в скромных дворах Нерака и Пау. О Господи! — подумала она. Тогда мы были счастливы. Я могла делать Антуана счастливым, если бы оставила его возле себя, если бы ему не дали должность наместника при французском дворе, если бы он не представлял интерес для аморальных искателей власти. Но как мог этот красивый, элегантный мужчина, думавший больше о покрое камзола и фасоне шляпы, чем о политике, противостоять лести, которую он выслушивал от использовавших его людей?