— Да, Бережковская набережная, дом… квартира… второй подъезд, третий этаж. Правильно?

— Правильно. Код двести пять. Только вот не знаю, может, вы подниметесь один? А ваш друг подождет?

— Как скажете, Любовь Алексеевна.

— У меня не очень убрано, вы уж извинитесь перед ним, ладно?

— Хорошо. Тогда я сейчас поднимаюсь?

— Поднимайтесь.

Повесив трубку, Миша посмотрел на Луку. Тот спросил:

— Ну что?

— Плохо.

— Почему?

— Позвала, но говорит, чтоб я поднялся один.

— Боится? — Лука несколько раз быстро затянулся сигаретой. — Может, просекла?

— Не знаю. Вообще-то не похоже.

— Д-да… — Лука облизал губы. — Ты не понял, она как — одна в квартире?

— Не знаю. Сказала, у нее не убрано, а там поди пойми.

— Ну что? — Лука посмотрел в упор. — Пойдешь?

— Пойду, что спрашивать. А ты стой, где договорились.

— Хорошо.

Взяв коробку, Миша двинулся к подъезду. Войдя в тамбур, набрал код, затем, поднявшись на лифте на третий этаж, нажал кнопку дверного звонка. Почти тут же дверной глазок потемнел. Еще через секунду дверь открылась.

В проеме стояла женщина со следами былой красоты, которую Миша при всем желании не мог бы назвать старухой. Она была одета в роскошный атласный халат, держалась прямо. От нее исходил запах хороших духов. Но, вглядевшись в ее породистое холеное лицо, он все же понял: хозяйке квартиры далеко за семьдесят.

Увидев Мишу, она приветливо улыбнулась.

— Саша?

— Да, это я. Вот посылка для вас.

— Да входите же, входите, не стесняйтесь. Посылку поставьте… Ну хотя бы вот сюда, на тумбочку.

Поставив посылку, Миша услышал за спиной щелчок дверного замка. Проскользнув мимо, Любовь Алексеевна сказала с улыбкой:

— Саша, я хочу предложить вам чаю.

— Чаю? — Наверняка выпить с ней чаю было лучшим, на что он сейчас мог рассчитывать.

— Да, чаю, вы ведь с дороги. Надеюсь, вы не откажетесь?

— Не знаю даже. — Миша изобразил колебание. — У меня ведь внизу друг.

— Ах да, вы же с другом. Я и забыла.

— Может, я спущусь и предупрежу? Он подождет.

— Зачем же? Не нужно никого предупреждать. Зовите и его сюда.

— А это удобно?

— Вполне. В квартире я немного прибрала, чай готов. Зовите, зовите, а я пока накрою на стол.

Выйдя из квартиры и спустившись по лестнице, Миша выглянул из подъезда. Лука стоял в двух шагах от двери. Увидев его, спросил:

— Впустила?

— Впустила. Зовет нас выпить чаю. Пошли.

Уже в лифте Миша пояснил:

— В квартире кто-то должен оказаться у нее сзади. И шарахнуть. Тянуть не нужно, понял? И не забудь, тебя зовут Антоном.

— Не забуду.

Как только Любовь Алексеевна открыла дверь, Миша облегченно вздохнул: коробка в целости и сохранности стояла там же, на тумбочке. С порога представил Луку:

— Любовь Алексеевна, это Антон, мой друг.

— Очень приятно. Проходите вот сюда, в столовую. Чай готов.

В столовой Миша сразу же оценил обстановку. По одной этой комнате было ясно: квартира богатейшая. Сервант и горка заставлены фарфором и столовым серебром, на стенах висят две большие картины в золоченых рамах, повсюду видны мелочи вроде серебряных фигурок и филигранной эмали. «Да, — подумал Миша, — есть, что взять, здесь хватает и без алмазов».

На накрытом крахмальной скатертью столе стоял серебряный поднос с хлебом и печеньем, тонкие фарфоровые чашки. Любовь Алексеевна поставила на стол чайник.

— Мальчики, берите хлеб, масло, делайте бутерброды. Давайте чашки, я налью чаю. И расскажите, как там мои.

Через какое-то время Миша понял: чем дольше они будут сидеть вот так, попивая чай и отвечая на вопросы Любови Алексеевны о Вике, тем труднее им будет начать. Миша понял это по Луке, успевшему за это время дважды толкнуть его под столом ногой.

Наконец, решившись, Миша отодвинул чашку:

— Любовь Алексеевна, я хотел бы ненадолго выйти. Можно?

— Да, да, Саша, конечно. То, что вам нужно, находится Около кухни. Думаю, вы найдете.

— Прошу прощения. — Выйдя из-за стола, Миша прошел на кухню. Постоял немного — и, войдя в столовую, без раздумий, резко ударил ребром ладони хозяйку квартиры по шее. В удар он вложил всю силу, но сначала ему показалось — Любовь Алексеевна не потеряла сознание. Она начала поворачиваться к нему, схватившись рукой за шею. Лишь когда она сползла на пол и он, присев, всмотрелся в ее лицо — лишь тогда он с облегчением понял: она в отключке.

Подняв глаза, увидел сидящего рядом Луку, сказал, перейдя почему-то на свистящий шепот:

— Эфир, быстро! И тампоны!

Достав из кармана куртки бутылочку и марлю, Лука протянул их ему. Взяв тампоны, Миша зашипел:

— Открой бутылку! И лей на марлю!

Лука выполнил приказание. Подставив тампон, Миша тут же ощутил сладкий приторный запах. Лука перестарался — вылил чуть ли не полбутылки. Примерившись, Миша приложил намокший тампон к рту и носу старухи. Посидел, придерживая его — чтобы не сполз.

— Ты знаешь, сколько держать? — спросил Лука.

— Несколько минут. Пять, десять.

— Десять? А она… не загнется?

— Не знаю! — чуть ли не заорал Миша. — Держи тампон! Пойду поищу веревку…

— Ага… — Лука перехватил тампон. Веревку Миша нашел в ванной. Это был обычный витой бельевой шнур. Присев рядом с Лукой с мотком в руке, спросил:

— По-моему, еще жива?..

— Она и будет жива. Залепляй рот пластырем. А я свяжу.

С делом они управились быстро. Затем, оттащив вдвоем связанную хозяйку квартиры в ванную, вернулись в гостиную. Раздался телефонный звонок. Подождав, пока трели стихнут, Лука сказал:

— Вдруг кто-то придет?

— Как придет, так и уйдет. Начинаем искать. Мы пришли за камнями.

Разбив квартиру на квадраты, они методично начали искать места, где могли храниться алмазы. Проверяли, просматривали и простукивали все, ничего не пропуская, от шкафов и сервантов до антресолей и стен. По очереди, не спеша, они осмотрели дальние углы, взломали замки у шкатулок и отделений сервантов, перерыли белье и одежду, вскрыли два зазора в стене. В некоторых подозрительных местах отковыряли филенку от мебели.

Всем этим шмоном они занимались около двух часов, но никаких следов алмазов певицы так и не нашли.

К концу второго часа Лука подумал: похоже, найти эти проклятые алмазы им так и не удастся. Именно с этой мыслью он прошел в спальню, где увидел продолжавшего поиск алмазов Мишу. Он сидел на полу, обложенный сорванными с вешалки платьями, халатами и прочими предметами дамского туалета. Снова, в который уже раз, зазвонил телефон, и Лука подумал: если допустить, что знакомые хозяйки квартиры встревожатся и обратятся в милицию, их с Мишей не спасет уже ничто.

Будто угадав его мысли, Миша мотнул головой:

— Уходим. Берем, что есть, и сваливаем.

— А алмазы?

— А пошли они… — Сказав это, Миша отвернулся. На какое-то мгновение Луке показалось, что в его голосе прозвучала фальшь. Мелькнуло: может, Миша нашел алмазы и спрятал? Но тут же, отбросив эту мысль, сказал:

— Ладно, Мишань, берем, что есть. Иначе сгорим.

— Давай решим, что брать.

— А что решать? Найдем у нее сумки и сложим, что есть.

— Сумок мы брать не будем, все рассуем по карманам. — Поймав настороженный взгляд Луки, Миша сказал: — Мы должны выйти как есть, без сумок, и обязательно по одному. Если нас засекут с сумками, это привлечет внимание. И нас кто-нибудь срисует. Не спасет и «декор».

— Жаль, товара здесь хватает.

— Самому жаль. Но для дела надо свалить без шухера. Так что давай сотрем пальцы и спрячем, что есть, по карманам. Доставай платок.

Миша отлично понял, что означал настороженный взгляд Луки. Но этот взгляд его нисколько не смутил. Да, он сделал с алмазами то, что хотел, и не раскаивается. Ясно, когда-нибудь, когда придет время, он Луке все объяснит. Когда-нибудь, но не сейчас.

Вытащив носовые платки, они тщательно протерли все поверхности, на которых могли остаться следы их пальцев. Затем, сложив найденное в квартире на одном из столов, бегло просмотрели добычу. На взгляд Миши, самым ценным из найденного были пасхальные яйца, образки, крестики и другие поделки с клеймами Фаберже. Всего таких предметов набралось около тридцати. Были здесь также и золотые украшения. Рассовали все по карманам, остальное из-за громоздкости решили оставить. Перед тем как уйти, заглянули в ванную. Хозяйка квартиры лежала так же, как они ее положили. С залепленным пластырем ртом, связанная. Присев над ней, Миша прислушался. Воздух явно входил в ее легкие. Когда очнется, вспомнит их запечатленными навсегда — в «декоре». Развяжется легко. Связали они ее кое-как. Доза же эфира получилась лошадиной. Ладно. Его совесть чиста.