Итак, в рамках определения Вселенной-Бога понятие эволюции бессмысленно, как для нас бессмысленно понятие эволюции чайника по направлению от носика к донцу.

Поскольку же мы можем мыслить лишь доступными нам пока категориями, можно осмелиться заявить, что Вселенная эволюционирует на наших глазах.

В каком же направлении? От носика чайника к донцу, или же обратно? Это-то нам и предстоит сейчас определить.

Мы заключили, что, во-первых, эволюция Вселенной существует. Мы не являемся распыленной формой энергии. Каким-то образом образовавшиеся атомы материи всё-таки сливаются в образовании всё более и более сложных форм материи. Мы также определили, что эта эволюция протекает в направлении всё большей независимости от самой материи. В первой фазе объекты/системы зависят от конкретных атомов, из которых они состоят. Во второй фазе – жизненных объектов – появляется независимость от конкретных атомов материи, но остается зависимость от атомов вообще.

Третья фаза – возникновения сознания – создает возможность образовывать и передавать образы без привязки к каким-либо атомам вещества, а, наконец, четвертая фаза развития Вселенной, сделанная нашими, а может, и еще каких-нибудь существ зелененькими ручками, – кибернетическая фаза, – не нуждается вообще ни в каких материальных принципах, и в каком бы своде физических законов вы ни пожелали воссоздать определенный образ, всё, что вам потребовалось бы, – это наличие чего бы то ни было и его отсутствие.

О, этот код гораздо совершеннее любых кодов ДНК, зависящих от огромного числа атомов.

Возможно, в своей основе, до которой мы никак не можем добраться, наша Вселенная и является результатом подобного 0-1 принципа. В конечном итоге, если упрощать до конца принципы нашей Вселенной, можно утверждать, что всё, что в ней есть, есть сама она, однородная Вселенная, с участками сгущения и разрежения, которые можно обозначить символами 1 и 0. Далее можно провести дальнейшие линии кодирования элементарных частиц; скажем, электрон: 100111010110111010101110110111100101011011…

Нейтрино: 001100000111100110010100111011…

Или фотон: 0101100110000011110101000100…

Так что же, Бог есть огромное, бесконечное множество единичек и ноликов?

Человек – единственное известное мне явление во Вселенной, которое, встав не с той ноги поутру, может одним словом обложить всю эту вселенную: «Пропади всё пропадом!», – и понесутся во мрак небытия звезды с планетами, шаровые скопления, галактики, метагалактики, еще более супергалактики, и еще более супер-супер-супер…

А потом человек зевнет, выпьет кофе и скажет: «Ладно, хрен с ним, пущай будет…» – и понесутся обратно, причем под ручку с ядреным овощем, а точнее, с корнем хреном, опять супер-супер-супергалактики обратно в бытие, поскольку человек может то, чего не могут все эти супергалактики, – создавать образы сознания, не зависящие от материи.

Этот факт вовсе не значит, что обозначение Бога в 0-1 эквиваленте как-либо оскорбительно для него или для самого человека. Гораздо сложнее с кодом, состоящим из одних только нулей…

Итак, почему же Вселенная эволюционирует в направлении любви?

Потому, что по нашему определению любви как искреннего интереса и осознанного отражения какого-либо объекта в себе, мы с нашими новоявленными компьютерами и являемся наивысшим нам известным субъектом во Вселенной, отражающим в себе саму эту Вселенную и испытывающим к ней неподдельный интерес.

Сколько ни горюй об уходящей свежести дня, ничего не изменится. Уйдет. Сколько ни ворчи о бестолковости настроения, размышлений и мироустройства, – всё так и будет, как заметил еще скорый на женитьбы Соломон. Ах, как бы погрузиться в иное, неизведанное время, но не плоско, как в кино, а реально, более чем реально, почувствовать звуки и скрипы, шорохи и звоны, запахи и просторы… Какое время? Да любое. Только не наше…А были ли красными ткани в средневековье? Как-то трудно себе представить вполне современные облака, текущие по весьма обыденному небу. А там рубятся мечами, и кровь кровава, и смерть ужасна, и горе искренне, громко решаются судьбы тогдашней Европы… И всё серьезно и страшно не на шутку. А где-то в дебрях лесов влюбленные… и тоска расставания, и сухие губы, и тихое дыхание. И всё как теперь, но только тогда. Воображение – это исключительное прибежище поэтов и умопомешанных.

Или погрузиться в классических времен ароматы, портики, распевные голоса широколобых платонов. Поражающее слух восточное звучание греческого, который кажется таким невосточным, когда его не слышишь. Ведь всё это, вероятнее всего, как-то и когда-то так или иначе было. Когда-то случалось, дышало, шевелилось, говорило, являлось что ни на есть самой обычной и текущей реальностью, бесконечно долгой, подчас невыносимо тягучей, но ощутимой, полной красок и бытия былью.

Да, множество раз прокрустово заучено обо всех этих истинах, но когда-то ведь звучали они эвриками? И вокруг античная аттическая ночь. Огромное во все концы небо с недавно названными созвездиями и с уходящей в сужающуюся перспективу колоссальной гулкостью Млечного пути. Распахнутая ночь над портиками, раскрашенными недавно отстроенными колоннами… Точно так же блистающее молодыми Плеядами небо, как выйдешь нынче в темном лесу на поляну – и вот оно тебе – аттическое небо, как тогда, но теперь, без звуков смелых, молодых, звучащих ново, того еще, не торгашеского, греческого языка…

Всё так же, как тогда, и я счастлив дышать воздухом – молекулами тех Афин, а может быть, в нас откликаются ласковые звуки каких-то еще более прежних, абсолютно преданных забвению цивилизаций? Вовсе не надо их знать, чтобы отлично себе представлять, как пахло их вино и как рос их хлеб, как крепли их быки и вращались их жернова. Когда-нибудь и наше мистическое время превратится в тот же самый изумительный танец воображения, которым теперь является любая иная явь.

Иногда просто хорошо быть частью всего этого мира, всех этих времен.

Иногда просто хорошо быть.

От чтения классиков всегда становится спокойно. С чем это связано? Особенно русских: Чехов, Толстой, Достоевский, да и Гоголь. Особенно каких-нибудь записок, писем, дневников. Кажется, пообщался с умным человеком. И не было ему надобности показушничать, умничать, красоваться. Может быть, это благодаря их авторитету? Как знать. А может, просто из-за неторопливости и обстоятельности тогдашней жизни. Уносят куда-то их записки и, хоть и к нынешним мыслям весьма современны, дают отдохновение душе и думе. Да, жаль, что более не прочесть у них ничего новенького.

Люблю я всякое подробное чтение, как то – книжка о земледелии у римлян или вот хотя бы «Остров Сахалин» Чехова. Особенно увлеченно я читал описание отхожих мест в острогах на Сахалине. Что-то приковывает мое внимание к эдаким скрупулезным подробностям.

Всяческое постепенное, накопительное, рутинное действие чрезвычайно эффективно. Пожалуй, бульшая часть вещей в природе имеет именно такую форму – постепенную, накопительную. Мне следует препоручать эти действия другим. Я очень страдаю от необходимости делать что-то повторяющееся, последовательное, накопительное. Действительно приходится делать насилие над собой.

Существует лишь иллюзия покоя и умиротворения. Эта иллюзия часто связана, как неким символом, с временами, местами, определенными людьми, образами или судьбами. Увы, стоит приглядеться получше, вникнуть в мелочи, подробности, и открывается та же унылая картина страхов, недобрых предчувствий, реальных и тайных опасностей… Каким бы привлекательным в своем успокоении сей символ ни был, стоит вглядеться – и не только никакого спокойствия не увидишь, а напротив, сплошные бедствия и неистовства судеб и духа. Вот Л. Толстой почему-то мне служил всегда символом неторопливой обстоятельности, вдумчивого спокойствия, непоколебимого общественного авторитета и уважения. Однако стоило мне вникнуть в подробности гонений и неприятия этого человека окружавшим его при жизни миром, – и след сей иллюзии спокойного созерцания растворился в тот же час.