Как же она всё и вся ненавидела!

Ненавидела убогую комнатуху, тесную и бедную, стыдливую советскую нищету, бьющую наотмашь.

Ненавидела заставленный барахлом общий коридор, где под потолком висело огромное корыто — примерно на слона — в страшных разводах вековой грязи и ржавчины. У комнаты соседей Бунякиных громоздился здоровенный доисторический ларь, об твердые углы которого ежедневно крепко лупилось разнообразное население склочной коммуналки, что каждый раз вызывало к жизни свеженький, полноценный, радостный скандал. Кот Петраковых гадил на коврик у входной двери — башмаков-то никто отродясь за пределы своей комнаты не выносил, а то он и в ботинок бы с удовольствием наделал! Слуцкеры по вечерам пели хором, и как гадко пели! Дядя Володя Круглов из угловой комнаты пил горькую. Он работал в местном ЖЭКе водопроводчиком; видимо, именно поэтому в квартире не было ни одного исправного крана.

У Юли с бабушкой не было ни кота, ни сундука, ни певческих наклонностей. Они слыли в квартире за «малахольных», ни с кем старались не ссориться и безропотно уходили к себе, едва на кухне или в коридоре принимались громко обмениваться любезностями. Они были «слишком умными», и им еще здорово повезло, что не стали объектом веселой коллективной травли. Квартира относилась к ним со снисходительным презрением, но особо не обижала. Юля ещё больше ненавидела ее за это.

Одноклассники вызывали у нее сплошное раздражение и злобу. Ребятня из соседних дворов представлялась девочке убогими, как их грязные дома, как загаженные подъезды с колченогими лавочками у дверей и заваленными гниющим мусором помойками. Детям же их богатых кварталов девочка завидовала так, что у нее темнело в глазах и начинали дрожать руки. Они казались ей непроходимо тупыми, все эти маленькие советские барчуки, их нарядные мамаши и откормленные няньки. Они, чванные и бездарные, имели всё — ей же досталось драить загаженные «места общего пользования».

Непроходимая глупость некоторых преподавателей, самозабвенное лицемерие комсомольских собраний, необходимость делать никому не нужную стенгазету вызывали отвращение.

Ненависть клубилась внутри, быстро ширилась, с каждым днём захватывая всё новые области.

Вскоре девочка поняла, как сильно она ненавидит скучные серые улицы Москвы, грязные пригороды — иногда ей приходилось ходить с классом в походы, — а также вонючие бедные магазины с невкусной едой и уродливой одеждой.

Она терпеть не могла даже собственную фамилию. Юлия Андрюхина — это ж надо было такое придумать! Редкой красоты имечко!

Единственный человек, которого она все-таки любила как могла, была бабушка Аня. Еще до революции бабуля успела закончить настоящую гимназию и ещё какие-то курсы, что впоследствии позволило ей преподавать в сельской школе. После гибели в автомобильной аварии сына с невесткой, кроме Юли у нее никого не осталось. Бабушке и в голову не пришло отдать малышку на государственное попечение, и она отважно взялась воспитывать сироту. Особо возиться с ребенком времени у нее не было, приходилось как-то кормиться самой и кормить внучку, но тем не менее старушке удалось привить девочке хорошие манеры, как их понимали в ее юности, а также дать ей представление о культурном багаже, с которым шла по жизни сама. Ну и, конечно, только благодаря бабушке Юля могла бегло говорить по-французски.

Если бы бабушка узнала, какие цветы произросли в душе ее единственной внучки, она бы умерла в тот же миг.

К счастью, ей не пришлось испить сию чашу.

Все театральные институты и училища Москвы, равно как и прочих городов Советского Союза, должны были бы бороться за право иметь девицу Андрюхину в своих рядах. Никто и никогда даже одним глазом, даже в щелку, не сумел заглянуть в Юлин личный ад и познакомиться с ее личным Дьяволом.

Девочка довольно рано осознала главную цель своей жизни. Любой ценой она обязана вырваться из того мерзкого смрадного болота, в котором по уши сидела. Только для этого она просиживала ночи над учебниками, выступала на комсомольских собраниях, драила полы в кабинете физики, — зубами выгрызала медаль, возможность поступить в престижный ВУЗ, оторваться от трущобного детства.

Юля, собственно, была не одинока в этом желании. Многие девочки, жившие по соседству, были готовы принести любые жертвы для того, чтобы превратиться из Золушки в принцессу, причём дурочки вовсе не пытались скрыть свои желания. Они всерьез рассчитывали на свои хорошенькие свежие мордашки, стройные ножки и модные юбочки из дешевой ткани. Главное — суметь подцепить мальчика из «приличной» семьи, быстренько забеременеть, женить его на себе, а дальше всё будет чрезвычайно хорошо!

Сколько глупышек потом в одиночку воспитывало непризнанных молодыми папашами и их состоятельными семьями отпрысков! Сколько плакалось на несправедливую судьбу! Мечталось об ужинах в «Метрополе» и поездках в Сочи и Ялту, модных нарядах и наборном паркете в просторной квартире. В реальности же получалась грязная коммунальная кухня, сопливый, вечно хнычущий ребенок, кусок тюля, периодически выносимый под юбкой через проходную фабрики, на которой приходилось трудиться, ранние морщины, да одинокие ночи.

Юле было даже дико представить, что можно быть столь наивной и глупой. Для себя она совершенно точно решила, что только хорошее образование и престижная денежная работа помогут ей расстаться с привычным образом жизни. Пока ее ровесницы самозабвенно хороводились с перспективными кавалерами, первая красавица класса корпела над учебниками, зубрила формулы и даты, читала дополнительную литературу.

Конечно, выгодный брак ей тоже будет необходим — потом, со временем. И уж, конечно, ровесники-юнцы, маменькины сынки, слабые и распущенные, ее не интересовали. Очень юная девушка уже прекрасно знала, что с ее умом и внешностью окрутить дурачка из советской элитной семейки не проблема. Но войти в такую семейку нищей простушкой? Это только Золушку король после свадьбы с его сыном не попрекал бедностью и незнатностью. Или попрекал? Сказка об этом умалчивает.

Нет, ей не нужен никчемушник из числа золотой молодежи. А уж обращать внимание на соседскую бедноту, рассчитывая на то, что солдат сможет стать генералом, если очень захочет? Ей это надо? Да ни за что в жизни!

Нет уж, умной Юле нужен человек состоявшийся, самостоятельный, добившийся всего сам, а не сорящий родительскими деньгами и связями. Именно такой должен почитать за честь взять ее в жены. А для этого — учиться, учиться и учиться, как где-то там брякнул пресловутый вождь мирового пролетариата! И главное: никто не должен даже и близко догадываться о ее сокровенных мыслях, о том, какое самозабвенное и разрушительное чувство является главным, могучим двигателем, так сказать, локомотивом, тянущим за собой поезд ее жизни.

Получив вожделенную, потом и кровью политую, медаль, блестящую характеристику и все мыслимые и немыслимые рекомендации, Юля с первой же попытки поступила в престижный и почти недоступный для простых смертных Институт иностранных языков, легендарный Иняз, на факультет английского языка. На французское отделение было бы, наверное, проще (спасибо, бабуля!), но девушка намеревалась выжать из института все возможные знания. Позже, когда их группе в качестве второго изучаемого языка достанется именно язык Дюма и Бальзака, студентка Андрюхина решительно отправится в деканат, побеседует на хорошем французском с грозной деканшей и легко добьется перевода в другую, «испанскую» группу.

Бог знает, как Юля сумела не умереть с голоду за годы учёбы.

Конечно, как круглая отличница, она получала повышенную стипендию, но прожить на такие медные копейки было решительно невозможно. Бабушка умерла, едва успев порадоваться за поступившую в институт внучку. Помощи ждать было неоткуда. Вся надежда — только на себя.

Конечно, Юля подрабатывала — мыла полы в подъездах, разносила рано утром почту. На более серьезную работу, приносящую побольше денег, устроиться никак не получалось: утром и днем девушка должна была посещать занятия, выполнять обширные домашние задания, на которые не скупились преподаватели, а также участвовать в ненавистной общественной жизни родного института. А как же? Вуз непростой, идеологический, так будьте любезны, извольте-ка ежедневно и ежечасно предъявлять доказательства своей политической зрелости и лояльности к курсу партии и правительства! Драгоценного времени на подобную ерунду уходило море, а никуда не денешься. Для возможности подработать оставались лишь вечера да раннее утро.