Раз в трое суток Арья просыпалась спозаранку. В этом проблемы не было, она любила вставать с рассветом. Проблемы начинались, пока она шла по дорожке от офицерского общежития к казармам. Ей в очередной раз предстояло «выпасать» свое отделение.

Вопрос «зачем?» сверлил виски. «Я штурман, — рассуждала Арья, — а, значит, у меня есть определенные инструкциями обязанности. И в воздухе, и на земле. Следить за уборкой ангаров, водить солдат в кино и наблюдать за репетициями их театрального кружка в круг обязанностей штурмана экипажа не входит. Теоретически. Практически — вот, пожалуйста, приказы 301-А и 402-С… А за пренебрежение пропесочат, как простого ротмистра. Да кто я, штурман или мамка?».

Все эти занятия нисколько не утомляли. Арье нравилось и бегать по утрам, и участвовать в отработке приемов рукопашного боя, и помогать студентам-заочникам решать задачи по известным ей предметам. Молодые парни и девушки, кто младше, а кто и постарше поручика Новак, безукоризненно слушались, и, вероятно, относились к командиру с естественной, а не деланной симпатией.

Удивления и недоумения, постоянно преследовавших ее, это не отменяло. Состав солдат — слишком уж часто он меняется. У ребят контракты на два или три года, но в гвардейском полку имени Ставровской они служат, скажем, год. Три месяца учебки, девять месяцев службы, а потом перевод в другую часть. Зачем? Солдат он и есть солдат, в чем смысл таких перемещений? Десятником или четаржем он может стать и на месте, тоже мне, немыслимое повышение, требующее всех хлопот, связанных с переводом…

Ротация офицеров не так заметна, но если присмотреться и посчитать, то получается, что за три года состав механиков, безопасников, снабженцев обновляется полностью. Летного состава это касается в меньшей степени, но добрая треть перешла в другие гвардейские полки «на повышение». Это идет вразрез со всеми традициями армии Вольны. Перевод в другие части практикуется достаточно редко, большинство заканчивает службу там, где начали. Перспективы для службы не самые радостные — но так уж сложилось с первых дней существования армии.

Арья не понимала, что происходит вокруг. Неясно было, для чего нужно носиться со своим отделением и «всемерно способствовать выработке позитивного отношения к военной службе». Особенно если речь идет о контрактниках. Негативное отношение? Иди мимо, на твое место найдется куча желающих из срочников, и без того с каждым годом понижается процент подлежащих призыву на обязательную службу, а потому «бедненьким» срочникам дается право выбора. Типа, не повезло деточкам, попали в сети военкоматов, так нате вам конфетку, чтоб жизнь совсем уж горькой не казалась.

Должно быть, обласканным не менее офицеров, хоть и согласно положению, солдатам в других полках приходилось туго. Что такое обычная военная часть, Арья отлично знала. Система, где каждый, от командира полка до новобранца-контрактника, в первую очередь интересуется, что ценного, полезного и приглянувшегося можно перевести из государственного имущества в личное, и как за это не поплатиться. Система, в которой довлеет специфический «этикет» под девизом «хорошо отбитая голова не болит», а потому кромешная нецензурщина, рукоприкладство и унижения уже не только никого не ужасают — воспринимаются нормой.

Ротмистр каждое распоряжение сопровождает пинком или подзатыльником? Все нормально, так быстрее дойдет, считает его непосредственное начальство. От легкого удара ботинком по заднице еще никто не умер, а эффективность повышается многократно. Поручик взял ротмистра за шиворот и макнул мордой в жидкую и подгорелую кашу, которую настряпали на полевых учениях его подчиненные? Торжество справедливости: он раздает пинки, а его самого — по морде. Старший по званию орет на младшего, и так по цепочке до новобранца-воина, которому орать уже не на кого, а потому он с особой яростью лупит боксерскую «грушу», тем самым повышая обороноспособность армии Вольны.

Если бы Арья дала кому-то пинка или отвесила оплеуху… Пожалуй, вышло бы ЧП. Денежное взыскание, понижение в звании, еще пяток неприятностей. Для нее, разумеется, а не для нерадивого солдата. Начни Мася Ковальска разговаривать с подчиненными матом — не видать Масе капитанских погон, как своих ушей…

С одной стороны — служи и радуйся. Арья и радовалась, потихоньку забывая порядки в училище и учебную практику. С другой — все время казалось, что вокруг происходит нечто сомнительное, и, вероятно даже, противозаконное. Арья всю жизнь отличалась ненормально острым обонянием, могла ориентироваться в толпе с закрытыми глазами и находить нужного человека по запаху. Сейчас ей казалось, что в полку имени Ставровской попахивает заговором. Подготовкой к военному перевороту или чем-то в этом роде. Однако ж, никаких очевидных признаков она найти не могла. Просто бродило по голове такое смутное подозрение.

На все подозрения полагалось жаловаться майору-безопаснику, а уж ежели была возможность, так и генералплуковнику Кантору, но Арья с трудом представляла себе, что может сказать. Впрочем, один раз она попыталась.

— Мне кажется, здесь творится что-то… не то, — сказала она во время обычного трепа с приезжавшим раз в три месяца в часть Кантором.

— Что именно? — с интересом обернулся он, швырнув сигарету в форточку.

Глаза блеснули в полумраке: закатный луч отразился в небесной голубизне радужки, и Арья вздрогнула. Показалось, что во взгляде мелькнули азартные алые искорки, не сулившие девушке ничего хорошего. «Наш полк — его любимая игрушка», вспомнила Арья давешние слова Маси. Она описала свои наблюдения и логику рассуждений, постепенно все ниже опуская голову. Девушка прекрасно понимала, что полезла не в свое дело и, скорее всего, поплатится за это.

— Ну что ж… — кивнул он наконец. — Глаза у тебя на месте. Твои выводы?

— Обработка кадров. Для кого-то… Для тебя?

— Допустим… — протянул Анджей. — И что тогда?

— Ничего… не знаю… это было бы хорошо. Люди за тобой пойдут. Все. Нет, ну не все, — Арья вспомнила Аннуша: тот ненавидел и самого Кантора, и всех, связанных с НТР. — Но почти все. Куда скажешь, туда и пойдут. И если их много, по разным полкам, это же прекрасно. Ты только прикажи… Ребенку же понятно, за кем стоит идти, а кто — фуфло…

— Отлично, — кивнул генералплуковник Кантор. — Так и запишем, что двадцать первого серпня восемьсот девяносто второго года гвардии поручик Арья Новак, находясь в состоянии легкого алкогольного опьяненья, призывала меня к противозаконному захвату власти…

Арья открыла рот, потом закрыла его и прикусила губу. Да уж, прослушай кто-нибудь запись разговора, ей головы не сносить. Трибунал обеспечен. Да и Анджею такой милый эпизод добра не принесет, потому что его повышенное внимание к нескольким полкам легко можно назвать именно подготовкой переворота или чем-то в этом роде. Поболтали, ничего не скажешь.

— Поняла? — спросил внимательно следивший за сменой выражений на ее лице Кантор, и тут же кивнул:

— Вижу, поняла. Дальше думай сама.

Девушка кивнула, потом растерла покрасневшие от стыда щеки. Все она поняла — и по чьему приказу или намеку все делается, и кто без особых колебаний пожертвует ей для сохранения секретности. Арья не могла его осуждать. Если делается большое дело, то нельзя допускать, чтобы оно провалилось из-за одной болтливой дуры, вовремя не сообразившей, о чем запрещено говорить даже наедине.

Уже позже, лежа рядом, с очередным бокалом вина в руках, Арья вдруг вздохнула:

— Ингу все-таки жалко…

Анджей дернул плечом — излюбленный жест, выдававший умеренное раздражение. Девушка осторожно поставила стакан и опустила ладони ему на спину. Так, изображая массаж, она могла надеяться на то, что ее хотя бы выслушают. На самом деле получалось у нее неплохо, всем нравилось, один только Анджей воротил нос и жаловался, что после ее разминки спина болит сильнее, чем до того.