Затем она вышла и сполоснула горшок в ванной комнате, смежной с палатой Фицдуэйна, и опустилась на койку рядом с ним.

Их беседа началась с того самого места, на котором прервалась в прошлый раз. Так случалось с ними уже не впервые. Ни один из них не спрашивал себя ни о причинах, ни о том, куда ведет этот разговор. Обоим были дороги простое человеческое тепло и ощущение близости.

Прошлой ночью они говорили о ее неудавшемся замужестве. Это был классический случай сексуальной несовместимости. Теперь настала очередь Кэтлин задавать вопросы.

Фицдуэйн весьма ее интересовал. Всю свою жизнь Кэтлин провела в безопасной Ирландии, занимаясь врачебной работой. Он же был человеком, который объехал весь мир и близко познакомился с опасностью. Кэтлин видела перед собой ласкового и доброго человека, которому случалось убивать.

Фицдуэйн откинулся назад на подушки, и Кэтлин посмотрела на него. У Фицдуэйна было волевое, но чувственное лицо, странным образом сохранившее свою свежесть, несмотря на возраст. Глаза его были необычного зеленовато-серого оттенка, а в самой их глубине плясал и подмигивал веселый огонек. Волосы серебристо-стального цвета были подстрижены “ежиком”.

Раненый и ослабевший, он все равно выглядел довольно внушительно; тело его было крупным, мускулистым и поджарым. Волосы на груди тоже были седыми. Иными словами перед ней был человек, повидавший в жизни все: и хорошее, и дурное.

Кэтлин очень хотелось спросить об Итен, но начала она с другого. Несмотря на возникшую между ними доверительность, она чувствовала, что вопрос о матери Бутса может оказаться запретной темой. Кэтлин решила дождаться, пока Фицдуэйн сам захочет поговорить об этом, и уж тогда она воспользуется благоприятным моментом.

— Как ты познакомился с генералом Килмарой? — спросила она.

Фицдуэйн посмотрел на нее с довольным видом, словно почувствовав, что Кэтлин хотелось задать вовсе не этот вопрос.

— Он был моим командиром, — объяснил Фицдуэйн. — Давно, в начале шестидесятых. С самого начала он показался мне больше похожим на сражающегося солдата, чем на политика, одетого в форму, однако бывают такие времена, когда солдаты тоже нужны.

— Конго? — спросила Кэтлин. Фицдуэйн кивнул.

— Теперь это называется Заир. Знаешь, это даже смешно: когда люди узнают, что ты сражался в Конго, они решают, что ты был наемником. Мало кто знает, что там были и войска ООН и что ирландские солдаты входили в контингент миротворческих сил.

— Конго — давно забытая история, — улыбнулась Кэтлин. — Я тоже почти ничего не знаю об этом.

— Ну а я это не скоро забуду, — негромко возразил Фицдуэйн. — Там погибла моя жена.

Кэтлин взяла его за руку, но молчала. Через минуту или около того Фицдуэйн продолжил; похоже, сегодня он был расположен к разговору.

— Анна-Мария была медсестрой, — сказал он. — Ей хотелось набраться кое-какого жизненного опыта и сделать немного добра людям. То была эпоха идеализма. Я встретил ее в полевом госпитале в районе Камины — она была высока ростом, стройна, рыжеволоса и очень красива. Через несколько недель мы поженились. Пару месяцев спустя после нашей свадьбы группа повстанцев-симба захватила несколько заложников и собрала их в Камине, угрожая убить неповинных людей, если кто-нибудь попытается на них напасть. Их никто не трогал, но нескольких заложников все равно пытали и убили в первые же дни…

Тогда мы организовали спасательную миссию, и нам удалось провести в Камину небольшое разведывательное подразделение. Нас было всего двенадцать человек среди тысяч и тысяч повстанцев, и поэтому строгий приказ, который мы получили, гласил: не открывать огня до подхода основных сил. Отряд разместился на верхнем этаже здания, выходившего на площадь, на которой были собраны заложники. На протяжении восьми часов мы вынуждены были смотреть, как их мучают и убивают одного за другим, и… ничего не могли сделать. В конце концов, какой-то подросток-симба — вряд ли ему было больше тринадцати лет — выволок Анну-Марию на свободное пространство и отрубил ей голову одним ударом. Это случилось милосердно и быстро.

— Я не могу даже описать, что я тогда чувствовал, — продолжал Фицдуэйн. — Нас разделяло всего каких-нибудь пятьдесят метров, а в бинокль я видел все так близко, что казалось, протяни руку — и дотронешься до нее. Помню, меня стошнило, а потом навалилось какое-то отупение. Довольно скоро началась атака главных сил, я убивал и не мог остановиться. Пулемет, автоматическая винтовка, гранаты, удавка, штык — всем этим я без устали работал день напролет, но от этого мне было нисколько не легче.

— Ты ничего не мог изменить, — подсказала Кэтлин.

— Мне говорили это много раз, — ответил Фицдуэйн, — но я никак не мог этого понять. По злой иронии судьбы срок службы Анны-Марии истек; если бы она не вышла за меня замуж и не подписалась на второй срок, чтобы быть рядом со мной, она бы вернулась домой задолго до мятежа симба.

Фицдуэйн задумчиво посмотрел на Бутса, который спал теперь на правом боку, подложив руку под щеку.

— И теперь я продолжаю подвергать опасности тех, кого я люблю.

— Чувство вины не самое конструктивное чувство, — заметила Кэтлин.

Фицдуэйн улыбнулся.

— Я больше не чувствую себя виноватым, — сказал он. — Я достаточно много узнал о том, как соотносятся между собой случайность и смерть, чтобы чувствовать себя лично ответственным за гибель Анны-Марии. Я примирился с се смертью, однако с опасностью, которая грозит моей семье, я смириться не могу. В этом вопросе, вне зависимости от того, есть тут моя непосредственная вина или нет, я чувствую свою ответственность.

— А как тебе кажется, есть ли твоя непосредственная вина в этом случае? — спросила Кэтлин, указывая на Фицдуэйна и Бутса.

— Есть ли непосредственная вина? — ответил ее же словами Фицдуэйн. — Может быть, нет. А может быть, и есть, если рассматривать все случившееся как последствия моих действий и моих поступков.

— Я не совсем понимаю… — начала Кэтлин.

— Примерно три года назад, — сказал Фицдуэйн, — я обнаружил на своем острове тело повешенного юноши. Я мог бы сообщить об этом полиции и на этом остановиться. Вместо этого я попытался разобраться, что же, собственно, случилось. Одно цеплялось за другое, и в конце концов я докопался до сведений о причастности к этому делу некоего террориста. В результате его дальнейшие планы были сорваны, а сам он — убит.

— Это ты убил его? — негромко спросила Кэтлин. Фицдуэйн немного поколебался, но потом кивнул.

— Да, это я убил его.

— Он был террористом, убийцей, — сказала Кэтлин, но в голосе ее прозвучала неуверенность. Для нее это был незнакомый, чужой мир. — Разве ты можешь винить себя за это?

— Дело не в вине, дело в ответственности, — объяснил Фицдуэйн. — То, что я сделал, было необходимо, этого никак нельзя было избежать. Но человек, которого я убил, несомненно, имел сторонников и друзей. Это что касается причин, следствий и последствий. Может быть, я и поступил правильно, однако своим поступком я поставил самого себя и дорогих мне людей на линию огня.

— И ты думаешь, что в тебя стреляли… друзья того террориста? — спросила Кэтлин.

— Ну, мне хотелось бы думать, что это не было дурацким совпадением, — заявил Фицдуэйн. — Я предпочитаю, чтобы в меня стреляли по какой-нибудь веской причине.

— Разве есть какая-то разница? — удивилась Кэтлин.

— Разница заключается в том, хочешь ли ты, чтобы подобное случилось с тобой в следующий раз, — сказал Фицдуэйн назидательно. — А мне что-то не хочется повторять недавний опыт.

До Кэтлин постепенно доходило, что она подвергает себя опасности, даже оставаясь где-то поблизости от этого человека. Несколько мгновений она тщетно пыталась представить себе, как это — чувствовать себя под постоянной угрозой.

Ощущение показалось ей жутким.

Протянув руку, она погладила Фицдуэйна по щеке, затем подалась вперед и поцеловала его. Прежде чем он успел ответить ей, Кэтлин отпрянула. Кончики ее пальцев пробежали по губам Фицдуэйна, потом скользнули по тонкому больничному покрывалу к его чреслам.