Парк Годвин
Парк Годвин
МЕЛОЧЬ
“Мне всегда везло находить пенни и пятаки, иногда четвертаки и, однажды — десять долларов, оброненные на тротуар. В последние несколько лет я задавался вопросом: что, если какой — нибудь парень мог бы получить все это? Сколько денег он собирал бы за один день? Одну неделю? Один год? Это должна быть солидная часть мелочи, незаметно звенящей по тротуарам Америки. Поскольку эта идея никак не уходила прочь, в конце концов я ее записал.”
— Парк Годвин
Вопреки своему имени, Гонвилль Лемминг ни для кого бы не кинулся со скалы вниз головой, даже ради своего друга детства, Хибберта Снодграсса. Ради Дешевки Лемминг даже с тротуара не сошел бы, побоявшись упустить потерянную монетку. Оба были заядлыми коллекционерами, хотя их вкусы различались уже вначале. Снодграсс неудачно начал в десять лет со спичечными этикетками и собрал впечатляющую коллекцию, прежде чем его энтузиазм увял. В тринадцать он предвидел отсутствие перспектив в этой области — но его судьба была запечатлена, когда он шаркал по улице с Леммингом по дороге на субботний утренний сеанс “Я гуляла с зомби“ [1], Снодграсс, ухватил с тротуара недавно выброшенную, все еще ароматную обертку мятной жвачки Ригли. Одновременно, Лемминг обнаружил десятицентовик, тусклый и истертый, едва заметный на бетоне, где он лежал.
За несколько лет каждый стал мастером выслеживания в своей определенной области. Избегающий скоплений людей, Снодграсс мало думал о деньгах, но мог определить обертку от жевательной резинки за тридцать шагов: новые, старые, с отпечатками ног, грязные или размокшие от дождя, они добавлялись в его растущую орду.
“Найденный пенни — заработанный пенни”, — утверждал Лемминг, более бедный, но столь же остроглазый. Ни небрежно оброненная монетка, ни улетевшая банкнота не избегали радарного сканирования его неустанных поисков. В его кармане постоянно звенело медь и серебро, хотя он принципиально никогда их не тратил без глубокого кризиса. Он развивал зрение хищника, целый город был его полем охоты, где он мог обнаружить темный стальной пенни 1943, заметьте, сам по себе раритетный — на новом тротуаре того же самого оттенка, на расстоянии в пятнадцать ярдов.
Со временем и зрелостью, Снодграсс и Лемминг дошли от практики до высокой теории. Лемминг никогда не мог убедить Снодграсса, что обертки от жвачки не имели подлинной ценности даже в тайном мире коллекционеров. Пресыщенный, небрежный, Снодграсс искал новых высот. Spearmint, Juicy Fruit, Beeman’s, PlenTipak, Carefree и Cinnaburst [2] он рассматривал только, как прелюдию к окончательному триумфу. Он слышал о похожем энтузиасте оберток, живущем за тысячу миль и в течение года, договаривался с ним по почте о покупке коллекции, предлагая значительную цену, поскольку она содержала один из немногочисленных граалей этой узкой области: обертки с военными открытками 1938 года, почти недоступные при любых условиях. Предложения Снодграсса прошли путь от смешных до невероятных, но владелец непоколебимо отказывался от продажи. Когда же Снодграсс наконец приобрел это сокровище и продолжил намечать краеугольные камни своей карьеры, в пыльных местах собраний коллекционеров при его виде начали мрачно перешептываться.
Подумайте о произведениях искусства, настолько редких, что они, по слухам, существуют, как материал для легенд. Настоящая бочка, в которой когда — то хранили мирру, подаренную восточным царем младенцу Иисусу, горсть могильной земли Влада Колосажателя, кусочек Животворящего Креста — они стоят в одном ряду. Для Снодграсса таким были поиски Fleer Flickers, обертки от шариков жвачки, приблизительно 1940 года, с полоской комиксов, напечатанной на внутренней стороне каждой. Ему, конечно, завидовали… но коллеги сплетничали о его методах и подходах, в которых цена для Снодграсса не имела значения.
В сорок лет, одержимый, пренебрегая унаследованным бизнесом, пока он не прогорел, Снодграсс был вынужден выставить свои сокровища на продажу, чтобы только выжить. Бесполезно и слишком поздно. Только горстка коллекционеров специализировалась на обертках жевательных резинок, и ни один не мог дать и части стоимости его легендарных сокровищ. Он умер сломанным человеком, не утратив свою трогательную веру во Fleer Flickers, прижимая самую редкую из них к своей груди, когда испустил дух.
Относившийся к более жесткой породе, Лемминг никогда не давал взаймы одного пенни, чтобы не вернуть два. В благодушном настроении он мог бы дать девять процентов чаевых официантке, но такое великодушие рано увяло и умерло, как и его любовь к найденным монеткам, под конец возведенная в Абсолют его поисками влажной двадцатидолларовой банкноты в мужской уборной на отвратительном этаже YMCA [3]. В отличие от покойного Снодграсса, это было не высшей кульминацией сущности Лемминга, а новой дверью, открывающей широкую панораму блеска гения. Он дрожал от своих видений. В любой день он мог найти монету на любой улице. Умножьте это на целые районы, города, всю страну: состояние, ежедневно падающее везде незамеченным на тротуары. Сегодня Америка, завтра весь мир…
Если он мог бы как — нибудь все это сметать каждый день. Невозможно, разумеется, но, если предположить…
Амбиции Гонвиля Лемминга не исчезли, но выросли. Обширная, неиспользованная сетка улиц, городов и штатов, где потерянные монеты лежат, словно звезды, рассеянные по бетонному космосу, мерцающие в воображении, заполонившие его ночные сновидения.
Предположим…
Крылья Икара должны были в конечном счете привести от фантазии к факту; видение Лемминга нужно было привести от химеры к свершившемуся факту. Как это, по слухам, сделал Снодграсс — он перепрыгнул от человеческих возможностей к возможному любой ценой. У сатанистки на пенсии, которая отказалась от черного искусства, чтобы выйти замуж и заботиться о церковном органисте — алкоголике, Лемминг купил гримуар, гарантированно содержащий нужные заклинания, загадочный том, переплетенный в свиную кожу, с листами из пергамента. В счет его непомерной цены, бывшая госпожа теней дала практический совет.
“Некоторые из этих заклинаний коварны, и все они опасны. Когда вы будете читать вызывание, я советую запастись большим асбестовым ковриком”.
Лемминг практиковал, Лемминг углублялся в изучение, воспламененный бесспорной истиной, что, пока он учился, остроглазые дети, побирушки, презренные бездомные, все и каждый ежедневно пожинают его законный урожай. Его первые призывания были полностью неудачными, разочаровывающими промежуточными стадиями. В своем круге он изумлялся тому, что, несмотря на быстро приобретенное мастерство, зачастую, при вызове одной сущности, к нему являлась другая, подобно мексиканской телефонной связи. Теневые биржевые маклеры, спекулянты недвижимостью, коллекторы, вялые и андрогинные калифорнийцы, придерживающиеся здоровой пищи, даже саентолог, приверженец движения за жизнь после жизни, который призывал Лемминга присоединиться. Многие недели и месяцы тянулась эта агония неудач, освещенных только далеким мерцанием выгоды.
Затем, однажды, поздно вечером в безлунной темноте, когда сильный туман покрывал улицу и мораль Лемминга, внезапно на асбесте высоко взвилось пламя. Его ноздри уловили не ожидаемый сильный запах серы, но более тонкий аромат дорогого лосьона после бритья, вместе с несколькими тактами магазинной музыки — и аккуратный молодой человек в немодном костюме с узкими лацканами из шестидесятых и тонком траурном галстуке всмотрелся в него из — за черных ультрасовременных очков в роговой оправе. Его фальшивая Улыбка Бизнес — Ланча вспыхнула в тридцать два остроконечных зуба. Он приветственно поднял наманикюренную руку. Ролекс, украшенный драгоценными камнями, блеснул под платиновыми запонками на манжетах.
“Эй, парень. Сегодня тебе повезло. Зови меня Дж. Б.”.
Лемминг почувствовал себя как человек, много часов колотивший в дверь, которая неожиданно открылась, бросив его вперед его же порывом. “Мм… да”.
“Раньше BBD&O”, — оживленно сказал его посетитель. “Я сменил название. Не хочу вводить вас в заблуждение, но я — тот парень, который думает об оптимизации чародейства. Жаль, что прохождение к этому отняло у вас так много времени. Я отклонял вызывания, но Администрация полностью согласна с вашими усилиями. Вы хотите изучить варианты, или мы сократим это до согласия и сделки?”
Человек, который способен обнаружить стальной пенни 1943 года на темном бетоне, не может надолго потерять присутствие духа. Когда Лемминг пришел в себя, он представил свою стратегию. Каждая оброненная монета в каждом штате (для начала считая сорок восемь; позже он мог бы расшириться), каждый день всю оставшуюся часть его жизни. Доставка в полночь в бумажных банковских упаковках, ежедневный отчет включен. Новаторство, конечно, но они ведь могут сделать это, да или нет?
Дж. Б. — даже он, который вставлял шутки в туалетную бумагу и эротизировал крем для волос на телевидении — был впечатлен. Остроконечные зубы вспыхнули в улыбке, которая увела бы Магдалену от Христа.
“Хорошо?” — Лемминг ждал. “Это можно сделать?”
“Подведем итог, Г. Л.? Это нечто большое. Подавляющее. Вдохновляющее”. Пламя взметнулось и исчезло вместе с ним. Лемминг волновался и бормотал целый час, в убеждении, что он навсегда потерял Эльдорадо. Он уже уселся, чтобы почитать бестселлер, украденный из местной библиотеки, когда Дж. Б., без огня или музыки, внезапно появился в воздухе перед ним. Лемминг почувствовал небольшое раздражение. “Эй, как — нибудь предупреждайте. Вы не всегда появляетесь в пламени?”