Жители Эрсилии, определяя отношения, управляющие жизнью города, протягивают меж углами зданий нити — белые, черные, серые, черно-белые, в зависимости от того, обозначают ли они родство, обмен, власть или представительство. Когда нитей делается столько, что меж ними уже не пробраться, жители уходят, разобрав свои дома, и остаются только нити и держатели для них.

Разместившись лагерем со всем своим добром на косогоре, беженцы глядят на возвышающееся на равнине нагромождение опор и нитей. Там по-прежнему Эрсилия, а они теперь — ничто.

На новом месте они возводят новую Эрсилию. Сплетают похожую фигуру, стараясь сделать ее посложнее и при этом правильней, чем прежняя. Потом, покинув и ее, перебираются со всем хозяйством дальше.

Поэтому, путешествуя по территории Эрсилии, встречаешь руины городов, где нет ни стен — недолго простоявших, ни праха прежних жителей, гонимого ветрами,— только паутина запутанных и силящихся обрести какую-нибудь форму отношений.

Прошагав семь дней лесами, тот, кто шел в Бавкиду, не увидит гОрода, придя в него. На изрядном расстоянии друг от друга видны лишь тонкие ходули, уходящие в заоблачную высь,— на них и держится Бавкида. Поднимаются туда по лесенкам. На землю горожане наведываются нечасто: все необходимое есть наверху, поэтому они предпочитают не спускаться. Город не касается земли ничем, за исключением этих длинных, точно у фламинго, ног и — солнечной порою — дырчато-остроконечной тени от листвы.

О жителях Бавкиды существуют следующие предположения: будто они ненавидят Землю; будто относятся к ней столь почтительно, что избегают всяких соприкосновений; будто они любят ее такой, какой она была до них, и неустанно разглядывают в телескопы и бинокли лист за листом, камень за камнем, муравья за муравьем, зачарованные собственным отсутствием.

Городу Леандра покровительствуют боги двух родов. Те и другие столь малы, что недоступны взору, и столь многочисленны, что их не счесть. Первые живут в домах у входа, рядом с вешалкою и подставкой для зонтов, и при переездах сопровождают хозяйскую семью, вселяясь в новое жилище в момент вручения хозяевам ключей. Вторые обитают на кухне, прячась большей частью под кастрюлями, в чуланах, где хранятся метлы, или в дымоходах; эти божества — часть дома и, когда семья переезжает, остаются и продолжают жить в нем с новыми людьми; может быть, они там обретались, когда не было еще и дома, среди сорняков или в заржавленной жестянке, а если дом снесут и вместо него выстроят барак на пятьдесят семей, они, размножившись, поселятся на кухнях каждой из квартир. Чтобы различить их, первых назовем Пенатами, вторых же — Ларами.

Нельзя сказать, что в доме Лары водятся лишь с Ларами, Пенаты — лишь с Пенатами: они бывают друг у друга, любят вместе погулять по гипсовым карнизам и трубам парового отопления, обсудить семейные дела, нередко ссорятся, но вообще-то могут жить в согласии годами; если выстроить их в ряд, то тех от этих и не отличишь. Лары видывали в родных стенах Пенатов самого разнообразного происхождения и привычек; Пенатам тоже выпадает жить бок о бок как с исполненными важности Ларами прославленных домов, переживающих упадок, так и с Ларами трущоб — обидчивыми, подозрительными.

Истинная суть Леандры — тема бесконечных обсуждений. Все Пенаты, даже прибывшие в город только год назад, полагают, будто именно они являются его душой и, если эмигрируют, увезут его с собой. Лары же считают, что Пенаты — просто беспардонные незваные гости и настоящая Леандра — город Ларов, определяющий обличье всего, что в нем заключено, Леандра, которая стояла здесь до этих самозванцев и останется, когда они отсюда уберутся.

У Ларов и Пенатов есть общая черта — что бы ни случилось в городе или в семье, они всегда находят повод поворчать: Пенаты — вспоминая дедов, прадедов и прочая — семью в былые времена, а Лары — окружающую среду, какой она была до той поры, пока ее не загубили. Но не скажешь, что они живут воспоминаниями: одни (Пенаты) гадают, кем будут дети, когда вырастут, другие (Лары) — каким бы стал такой-то дом или район в иных руках. Если прислушаться — в особенности ночью,— то в домах Леандры слышно, как они лопочут что-то быстро-быстро, друг на друга шикают, пикируются, фыркают, хихикают.

В Мелании, выйдя на площадь, непременно слышишь чей-то разговор: например, солдат-бахвал и прихлебатель, выйдя из дому, встречают молодого мота и потаскуху; или жадного отца, с порога дома дающего последние наставления любящей его дочери, прерывает дуралей-слуга, идущий отнести записку сводне. Приезжая в Меланию через годы, слышишь продолжение того же разговора; тем временем не стало сводни, прихлебателя, папаши-скупердяя, но их место заняли любящая дочь, солдат-бахвал, глупец-слуга, которых, в свою очередь, сменяют лицемер, осведомительница и астролог.

Население Мелании обновляется: собеседники по одному уходят в мир иной, тем временем рождаются другие, те, кто позже примет участие в разговоре, выступит в какой-то из ролей. Когда один из них меняет свою роль, покидает площадь навсегда или вступает на нее впервые, происходит вереница перемен, пока все роли не распределятся по-иному; между тем рассерженному старику все отвечает молодая языкастая служанка, ростовщик все так же не дает покоя молодому бедняку, кормилица, как прежде, утешает падчерицу, хоть у всех у них уже иные голос и глаза, чем в предыдущей сцене.

Порой один беседующий исполняет сразу две, а то и несколько ролей: тирана, благодетеля, посланца; а бывает, одна роль, наоборот, раздвоилась, размножилась, распределилась между сотней, тысячей обитателей Мелании: три тысячи играют лицемеров, тридцать тысяч — прихлебателей, сто тысяч — обедневших принцев крови, ожидающих признания.

С течением времени претерпевают изменения и сами роли; безусловно, действие, в развитии которого они участвуют при помощи сюжетных поворотов и сценических эффектов, движется к развязке и тогда, когда интрига вроде бы запутывается и осложнения растут. Кто появляется на площади не раз, чувствует: от акта к акту диалог меняется, хоть жизни обитателей Мелании слишком коротки, чтобы заметить это.

Описывает Марко мост, за камнем камень.

— И какой же из них держит мост?— интересуется Кублай.

— Мост держит не какой-то камень,— отвечает Поло,— а образуемая ими арка.

Молчит Кублай-хан, думает. Потом осведомляется:

— Тогда зачем ты говоришь мне о камнях? Меня интересует только арка.

Поло отвечает:

— Без камней нет арки.