Один из строителей почему-то повадился время от времени дремать на подоконнике за тяжелыми бархатными портьерами, и люди, подходившие подышать воздухом и полюбоваться видом исторического центра Москвы, с приглушенным криком отшатывались, натыкаясь на согбенную фигуру, безжизненно привалившуюся к окну.

- Чего они пугаются, - возмущался директор, - может, это наша национальная достопримечательность - рабочий за портьерой! Показывают же в Англии в семейных замках фамильные привидения. Там жизнь аристократическая и привидения поэтому соответствующие, а у нас символом потустороннего мира может быть только этот строитель.

Почему-то у директора взыграл запоздалый квасной патриотизм. Приближенные к нему люди судачили, что, очевидно, он просто не знает, что делать с этими "шелковыми". Наконец Александр Виленович решил из "шелковых" сделать "блестящих". Он распорядился закупить в провинциальных театрах по недорогим ценам старые театральные костюмы и облачить в них представителей строительно-монтажного управления № 15. С тех пор по залам Дома актерской гильдии слонялись маркизы и графы в расшитых позолотой камзолах. Они, когда их никто не видел, сплевывали на пол и вытирали париками вспотевшие лица. Дело было в том, что директор строго-настрого запретил им снимать парики, вплоть до увольнения, так как он хорошо понимал, что лысины и бобрики никак не вязались с историческими одеяниями. Правда, тому, кто любил спать на подоконнике, "повезло" особо. Ему достались одежды францисканского монаха, как было написано на длинном черном балахоне. Ну, монах так монах. Балахон был слишком велик, и представитель СМУ № 15 частенько приподнимал его, обнаруживая перед случайными посетителями кривые ноги в голубых носках.

По Москве широко пронесся слух о том, что директор Дома актерской гильдии насквозь проникся современным концептуализмом и смелыми авангардными акциями. "Это наш Кулик", - с гордостью говорили заезжим гостям московские театралы. Беда состояла в том, что Кулика не знали ни те ни другие, поэтому им приходилось еще дополнительно объяснять смелые эпатажные выходки известного московского зоофила.

Сегодня Катя с восторгом рассматривала лепнину на потолке и широкую лестницу, покрытую темно-бордовым ковром. Контрамарку у Лариски приняла женщина, одетая в костюм придворной дамы XVIII века. Окрыленный своими театральными изысками, Александр Виленович решил облачить весь обслуживающий персонал Дома в театральные одеяния. Верхом его "концептуальности" была буфетчица, сновавшая от прилавка к витрине в "босяцком" костюме. Глядя на потрепанный чепчик и залатанную рубаху, всем хотелось поскорее взять побольше еды и утешить себя тем, что "слава богу, я еще не голодаю". Расчет был верным. Выручка буфета резко пошла вверх, а директор довольно потирал руки. Катя с Ларисой не-ожиданно для себя взяли по два пирожных, по жюльену, бутерброду с красной рыбой и мороженому "Мистер Бин", а также по бокалу шампанского и стакану сока. Сосредоточенно жуя, они огляделись и увидели вокруг себя таких же серьезных людей, с невероятной быстротой поглощавших стоявшую перед ними еду. Прозвенел звонок, и они пошли в зал.

Выступивший перед началом директор говорил бодро и уверенно. Он предрекал расцвет театральной жизни в XXI веке, появление актеров, которые обойдут по популярности "троллей и медведей". "В конце концов, товарищи, он тут же поправился: - господа, мы с вами живем в стране с богатейшими культурными традициями". Он призвал отнестись к молодым актерам доброжелательно и непредвзято. Директор замолчал, очевидно, ожидая "бурных и продолжительных". Раздались нестройные хлопки.

Повернув голову вправо, Катя увидела Максима Переверзенцева, сидевшего недалеко от нее. Он сосредоточенно смотрел на сцену, и Кате показалось, что театральный критик даже шевелит губами, повторяя слова за Александром Виленовичем.

Молодые актеры разыгрывали на сцене отрывки из пьес Шекспира, Мольера, при этом еще иногда несли веселую отсебятину. Полтора часа пролетели быстро.

В гардеробе Катя наткнулась на Переверзенцева, стоявшего перед зеркалом. На его голове кокетливо красовался черный бархатный берет, расшитый по краям мелким жемчугом и с белым пером. "Уж не тот ли это берет, о котором упоминала костюмерша "Саломеи?" - ахнула Катя. И другая мысль пронзила ее: "Значит, он мог одновременно стащить и голубой шарфик, который висел на шее убитого в партере, значит..." - Она испуганно зажала рукой рот и отчаянно замотала головой в ответ на Ларискины расспросы.

- Нет, нет, со мной все в порядке, - наконец выдавила Катя, - не беспокойся, сейчас пройдет.

* * *

Ураган налетел внезапно. Слепой вихрь пронесся по Москве, рикошетом ударяя в окна домов и витрины магазинов. Ураган напоминал гигантского осьминога, случайно разбуженного в океане. Медленно поворачиваясь, он все проворнее и проворнее шевелил своими щупальцами, пытаясь проникнуть ими в каждый закоулок города. Вырванные с корнем деревья, искореженные машины, выбитые стекла окон. Несколько рекламных щитов, как обыкновенные белые листы бумаги, рухнули на тротуар и автостраду... Катя забилась в ванную, сидела там, не зажигая света, и не заметила, как уснула.

Проснулась она от того, что у нее затекли ноги. Она открыла глаза и с удивлением обнаружила, что сидит скрючившись на полу в ванной на маленькой коричневой подушке. Она пыталась вспомнить, что же случилось, и в памяти тут же воскресла картина дикого урагана. Катя тряхнула головой, как бы окончательно прогоняя остатки ночного кошмара, и медленно поднялась, держась за края раковины. Выглядела она неважно. Под глазами залегли тени, а цвет кожи был неправдоподобно белым, словно она припудрила ее мукой.

"Надо бы подкраситься, - подумала Катя, смотрясь в зеркало и поворачивая голову то вправо, то влево, - в таком виде даже ведро выносить не пойдешь: подумают, что мертвец ожил и выполз на свет божий. Все-таки у нас в доме народ пожилой живет, нехорошо его пугать..."

Минуту спустя Катя выглядела как какая-нибудь Катя-сан из Японии: на белом лице выделялись два лихорадочных пятна румян, а стрелки на веках делали глаза по-восточному раскосыми.

Деревья вокруг дома напоминали картину "Мамай прошел": одни из них раскололись пополам, другие усеяли сломанными ветками тротуар.

Катя купила в киоске газету "Совершенно секретно" и вдруг ахнула, глядя на себя. Под влиянием гнетущих ее мыслей, а также ночи, проведенной в ванной в позе узника, томящегося в подземелье, она вышла на улицу в том, в чем спала, то есть в пижаме. Правда, пижама была в авангардном стиле: красно-синие кольца сменялись желто-белыми полосками. Осознав это, Катя приободрилась: "В конце концов, может, это пляжный костюм, может быть, я только что прилетела с Сейшельских островов и не успела переодеться". И Катя нахально улыбнулась какому-то небритому типу, пристально разглядывавшему ее. Обмахиваясь газетой, она бодрым шагом направилась к своему дому. Но как только вошла в подъезд, сразу сиганула по лестнице вверх. "Тьфу ты, скоро нагишом стану выходить, совсем крыша поехала. Есть же люди, - с тоской думала Катя, - которые работают в приличных конторах, сидят за чистыми столами с навороченными компьютерами, а не носятся по всей Москве в поисках сумасшедшего убийцы. Найду его - задушу собственными руками. Столько крови выпил, нервов вымотал, ну, попадись мне, живым не выпущу!" - распалялась она.

Войдя в квартиру, Катя с разбегу вспрыгнула на кровать и разразилась слезами. Затем встала и побрела на кухню. Посуда не мылась уже три дня. "Купить бы посудомоечную машину" - такие сибаритские мысли лезли в голову при виде сваленных в раковину грязных чашек и тарелок. Пузатые кастрюли, наполненные водой "для отмокания", стояли рядом на столе. "Лучше вообще не есть, - философствовала Катя, - чем посуду мыть. Надо повесить плакат на кухне: "Помни, что каждый кусок еды оборачивается грязной тарелкой, экономь посуду и время!"

Мысли ее вернулись к театру "Саломея". Может быть, кто-нибудь видел хоть что-то подозрительное на том злополучном спектакле. Неужели нет ни одной, даже самой малюсенькой ниточки или подсказки? Но как теперь найти этих зрителей? Раньше, лет девяносто назад, можно было дать в газете объявление типа: "Всех, кто был такого-то числа на спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь", убедительно просим откликнуться и прийти по адресу..." Сегодня это выглядело бы абсурдом. "Переверзенцев, - мелькнуло в голове. Как аккуратно выяснить у него, был ли он там?"