Он покачал головой.

Не думаю, что это хорошая идея.

Я одинок. Пожалуйста. Мне хочется узнать, что это такое.

Я мысленно обсуждал мудрость решения связываться с таким нуждающимся молодым человеком. И вспомнил свой первый раз, когда я был еще зелен и глуп, пытался найти слова, чтобы объяснить, чего же я хотел. А хотел я посвящения в мир геев, не обязательно отношений, хотя тогда я думал, что влюблен во взрослого мужчину, с которым встречался. И я не хотел просто секса, хотя тот у меня и был. Я хотел кого-то, кто мог взять меня за руку, провести через это, избегая чувство неловкости. Я хотел наставника. Я хотел... друга.

Ты уверен? — спросил я.

Он с охотой закивал.

Посидев тут, поговорив об этом, подумав, взвесив все "за" и "против", посмотрев в прекрасные карие глаза Хуана, настолько полные жизни и чистых эмоций, подумав о загорелой коже под его футболкой, я вдруг очень возбудился.

Проводив его в свою спальню, я закрыл за нами дверь.

Вечером в пятницу, пока Ной играл в Xbox, я взял гитару и сел на стул в кухне. Я больше не играл. Не пел. Во всяком случае, не так, как раньше. Мои пальцы вспомнили знакомые аккорды, которые я стал наигрывать и тихонько напевать себе под нос. Гитара была серьезно расстроена. Благодаря давней привычке я настроил ее на слух. Мне нужно было практиковаться, готовиться к акции протеста.

Одна из песен, написанных мной в юные годы, называлась "Милашка", и я до сих пор отчетливо слышал ее у себя в сознании. Она была одной из самых популярных песен во времена, когда я играл в "Южных ночах".

Можешь поиграть у меня в саду

Мне все равно, что скажут люди

Потому что у меня разбито сердце

А ты украл мое дыхание...

Ко мне подошел Ной и приложил ухо к моей спине, слушая вибрации голоса.

Я пел ему.

Ты хороший любовник, самый лучший для меня

И я не хочу никого другого...

Ты же знаешь, что ты милашка, и знаешь, как сделать мне приятно....

Жаль, что сын не слышал меня.

Мне было не важно, слышали меня мама или Билли, да кто угодно; важно было то, что в целом мире был глухим тот, кто был не способен услышать ни единой пропетой мной ноты, ни единого сказанного мной слова. А я так хотел, чтобы он услышал. Хоть одно слово. Хоть одну песню. Хоть одну фразу "я люблю тебя" или "я думаю, ты замечательный малыш" или "я так счастлив и горд быть твоим отцом".

Пустота.

Ноль.

Он мог только догадываться, как звучит мое имя, как звучит мой голос, как звучит его собственный голос. Он был заперт внутри, в своем Мире Глухих, в который мне никогда не войти и не стать его частью. Он никогда не услышит, как я скажу ему, что считаю его умным, талантливым, смешным, красивым, милым, моим драгоценным мальчиком. Он никогда не услышит, что я скажу ему, как сильно его люблю и буду любить, несмотря ни на что.

Я замолк, приложив ладонь ко рту.

Что не так, папочка?

Покачав головой, я попытался улыбнуться.

Он прикусил губу.

Я спел еще один куплет.

Можешь воспользоваться моей кухней

Можешь взять все, что у меня есть

Приготовь мне что-нибудь вкусное

И останавливаться не смей...

Пока субботним утром мы ждали Джексона, который должен бы заехать за нами на своем Джипе, я смотрелся в зеркало у себя в комнате, а Ной наблюдал за мной, закатив глаза.

Я хорошо выгляжу? — спросил я.

Нормально.

Может, лучше надеть брюки?

Ты же не носишь брюки.

Я хочу хорошо выглядеть.

Ты хорошо выглядишь в шортах.

На мне были шорты и майка с Элвисом. Но я бы не сказал, что выглядел сногсшибательно. Я снял шорты и надел джинсы.

Лучше?

Он раздраженно закатил глаза.

Я просто хочу хорошо выглядеть!

Ты уже хорошо выглядишь. Что с тобой не так?

Чувствую себя тупым и страшным.

Ты не тупой. И не страшный.

Я посмотрел на себя в зеркало, качая головой. В джинсах я выглядел еще более незаметным и легкомысленным, особенно в той паре, у которой на коленях протертые дыры. Я снял их и продолжил рыскать в шкафу, желая, чтобы у меня были деньги, и я мог время от времени тратить их на покупку новой одежды, как нормальный человек.

Моя одежда не шла ни в какое сравнение с той, элегантной, что носил Джексон Ледбеттер.

Раздался звонок в дверь.

Я поспешил надеть шорты, с которых и начал примерку.

Это Джей. Скажи ему, что я буду через минуту.

Пап?

Что?

Ты хорошо выглядишь.

Он взял меня за руку и потянул.

Я позволил ему отвести меня в гостиную.

Веди себя хорошо! — прожестикулировал я Ною и пошел открыть дверь.

Он улыбнулся, показывая свои неровные зубы.

Я потряс сжатым кулаком у него перед лицом.

Он толкнулся на него подбородком, как будто говоря "ну, давай же, дохляк".

Ной распахнул настежь дверь и пригласил Джексона войти.

— Привет, — сказал я, в животе заурчало от нервов.

Боже, как он выглядел. Волосы подстрижены идеально, зачесаны идеально и выглядели идеально. На нем были хорошо сидящие брюки-милитари и неоново-розовая футболка-поло. Ровные, белоснежные зубы, подтянутые мышцы и плоский живот. Должно быть, у него в роду не знали проблем с прыщами, целлюлитом и растительностью на спине. А с момента, как он последний раз рыгнул или пернул, вероятно, прошли годы.

Так что же его могло зацепить во мне?

— Все готовы? — спросил он, пытаясь подражать южному акценту.

— Ну, погнали, — сказал я, пытаясь говорить уверенным тоном. Взяв камеру и кошелек, по дороге к мебельному рынку на Коли-роуд я показывал Джексону куда ехать.

Мы рассматривали кухонные столы, кровати, диваны, кресла и комоды. В отличие от местных геев, Джексон не пытался слиться с обстановкой. Он был слишком хорошо одет, ухожен, выбрит и не почесывал то и дело задницу, чтобы напомнить миру, что он мужик по велению Господа, и только посмейте об этом забыть.

Мы хорошенько повеселились, а наша компания из двух мужчин и глухого мальчика, со смехом проверяющих кровати на предмет "подходящих" стала причиной более, чем пары приподнятых бровей.

Следующим пунктом нашего расписания, после того, как он выбрал то, что хотел и договорился о доставке этим же вечером, был ланч.

— Я прислушаюсь к твоему мнению, — сказал Джексон, имея в виду выбор ресторана.

— Я слышал в "Атланта Брэд" довольно неплохо, — высказал я свое наилучшее предположение.

— В "Атланта Брэд"? — повторил он недоверчиво.

— Я редко ем вне дома, — признался я, чувствуя, что краснею от внезапного смущения. — Это немного нам не по карману.

— Но ты же все равно, куда-нибудь да выбираешься.

— Только не в "Ширли"*, — отозвался я. — Иногда мы ходим в "Соник"**.

* Ширли — фешенебельный ресторан авторской кухни.

** Соник — американский ресторан фаст-фуда.

— Это там, где можно заехать на парковку и взять еду с собой? С автокассой?

Я застенчиво улыбнулся.

Что не так с "Соником"?

— Я слышал хорошие отзывы о некоторых мексиканских ресторанах, — произнес я, пытаясь зайти с другой стороны, чувствуя все больше волнения. — Но там дороговато.

— Насколько дорого?

— От десяти до двадцати долларов за порцию.

— Всего-то?

— Я работаю неполный рабочий день и зарабатываю по минималке. Сам посчитай.

— Как ты живешь на это? — спросил он. Но затем Джей увидел расползающееся на моем лице выражение смущения. — Извини, — сказал он. — Я не это хотел сказать... вообще-то, не знаю, что хотел сказать. Но я не хотел тебя смутить.

Пока Джексон Ледбеттер прикидывал последствия знакомства с кем-то, кто существует за порогом бедности, использует продовольственные талоны, никогда не носил короны и вряд ли когда-нибудь будет, наступила неловкая тишина.