Я включил заднюю передачу и как можно быстрее уехал.

На обратном пути в Тупело у меня зазвонил телефон. Посмотрев на экран, я увидел, что это Жасмин, активистка, выступающая за права геев, которую я встретил на нашем собрании унитарных универсалистов (УУ)*.

*Унитарианство (Унитарианская церковь) — движение в протестантизме, основанное на неприятии догмата о Троице, учения о грехопадении и таинств. Имеет антитеистический характер, что делает возможным его сочетание с пантеизмом и деизмом.

— Вилли, ты мне нужен! — воскликнула она энергично с придыханием.

— Ты же знаешь, я не танцую, — сказал я.

— Мне нужно, чтобы ты спел, — ответила она.

— Снова?

— Первого сентября мы выступаем против Ассоциации Американской Семьи. Ты сможешь присоединиться? Принести гитару? Мы хотим, чтобы ты спел "Хорошо быть геем", всем нравится эта песня.

— Мне это льстит, но ты же знаешь, что я не люблю петь на публике.

— Ну, пожалуйста, дорогой.

— Жасмин...

— Пожалуйста-пожалуйста, мой милый сладкий мальчик, ты же настоящий друг, правда?

— Когда ты говоришь так...

— Я знаю, что ты скажешь "да". С тобой все просто.

— Очевидно, ты еще не пыталась залезть мне в штаны.

— И никогда не стану, дорогой. Как ты?

— Хорошо, — сказал я.

— А как Ной?

— Замечательно. У него скоро день рождения.

— Серьезно?

— Мы будем отмечать четвертого июля. У него день рождения пятого, но четвертого у Мамы дома всегда праздник. Ты должна придти.

— Приду. Я же пришла в прошлом году, помнишь?

— Конечно, — сказал я.

— Тебе снова нужно описать мне маршрут. Хотя, нет. Думаю, он сохранился у меня на электронной почте. Я проверю. Так, значит, ты споешь для нас?

— Ты же знаешь, как я это ненавижу, — произнес я.

— Но ты хорош, Вилли. Честное христианское! Не думаю, что будет больше двадцати-тридцати человек, как в тот раз. Было весело. Помнишь?

— Помню, — согласился я.

— Окей, любовничек. Буду держать тебя в курсе. Не смей подставлять меня!

— Постараюсь.

— Не надо мне твоих этих "постараюсь-пошмараюсь". Если мне придется заехать к тебе домой и вытащить твою задницу и гитару на встречу, я так и поступлю. И ты это знаешь.

О да, я знал.

— А у тебя как дела? — спросил я. — Давненько мы не разговаривали.

— И кто в этом виноват? Мы скучаем по тебе в УУ. Почему вы с Ноем перестали заходить?

— Мы ходим на мессу.

— Не начинай при мне этого. "Ходим на мессу". Пожалуйста! Это же все равно, что спать с врагом.

— У меня не настолько серьезное отношение к этому, — сказал я в свою защиту. — Мы католики. Мы ходим на мессу. Вот и все.

— Когда-нибудь ты вернешься на светлую сторону, — произнесла она с надеждой.

"Прекрасно", — подумал я, вешая трубку. Еще один способ позлить маму и Билли: спеть на митинге и взять с собой Ноя. В прошлый раз они меня чуть не распяли.

Как только мы сели ужинать тем вечером, раздался звонок в дверь. Наш дверной звонок оборудован мигающей лампочкой, чтобы Ной мог видеть, когда кто-то стоит за порогом.

Он подпрыгнул.

Кто-то пришел, — просигнализировал он.

Иди и посмотри кто это.

Он пошел к двери и открыл ее. Я ничего не услышал, но увидел, как он жестикулировал. Я встал, подошел к двери и обнаружил там Хуана с довольно робким видом.

Заходи, — показал жестом я.

Он зашел внутрь, смотря на нас, как мне показалось, с опаской.

Ты в порядке? — спросил я.

Мне просто хотелось тебя увидеть. Надеюсь, я тебя не отвлекаю.

Совсем нет. Есть хочешь?

Немного.

Это мой сын Н—о—й.

Мы уже встречались, — сказал он, с улыбкой глядя на Ноя.

Хуан так уминал жареного цыпленка и овощи, что казалось, будто он не ел несколько дней.

Ной посмотрел на меня с лукавой улыбкой.

Ешь! — приказал я строго.

Он ухмыльнулся.

Когда Хуан утолил острый голод, я спросил его, где он живет.

Я живу с мамой, — сказал он неопределенно.

И откуда ты родом?

Мама привезла меня сюда, когда мне было пять. А родился я в М—е—х—и—к—о.

Ты здесь не законно?

Он пожал плечами.

Испанец владел языком глухонемых не в совершенстве. Понять его было можно, но на этом и все, выглядело так, словно ему почти не с кем практиковаться.

Где ты научился языку жестов? — спросил я.

Я учился сам по книгам. У меня была глухая подруга из Америки. Кое-чему меня научила она. Но я так и не выучился, как следует.

Нормально, — успокоил я его.

Нет, не нормально.

Мы тебя хорошо понимаем.

Вы делаете это из вежливости.

Ты работаешь?

Этим летом я не смог устроиться.

Когда Хуан увидел в моих глазах вопрос, то добавил:

Все уехали в Алабаму, кроме меня и мамы. Она осталась со мной. Отец не хотел, чтобы я ехал.

Не хотел, чтобы ты ехал в Алабаму? — спросил я, уточняя.

Сюда. В Америку. Я глухой. Он сказал, что у меня не получится найти работу. А мама сказала, что не поедет без меня.

Я чувствовал горечь в том, как он доносил жестами до меня эту информацию.

А что там, в Алабаме? — спросил я.

Сбор... еды.

Он пожал плечами, показывая, что не знал нужного ему слова, обозначающего "капусту" или "хлопок", или что-нибудь такое. Кроме того, были рабочие места по забою птицы, и Бог знает что еще.

Можно мне зайти в туалет? — спросил он внезапно.

Я покажу, где он находится, — прожестикулировал Ной, поднимаясь на ноги.

Вернувшись, Ной просигнализировал: Он странный.

Он хотел есть, — противопоставил я.

Он тебе нравится?

Я его не знаю. Мы встретились в магазине.

Сын задумался.

Мне нравился Хуан на чисто физическом уровне. В нем была освежающая сладость, некая ранимая честность. Бедность сточила острые углы.

Он взял вторую, а затем и третью порцию цыпленка и пюре, каждый раз виновато и застенчиво улыбаясь при этом. Они с Ноем долго говорили — обо всем на свете, он вел себя открыто и легко, так, как если бы Ной был его младшим братом. Ной часто исправлял его жестикуляцию, но Хуан, казалось, не возражал.

После ужина Ной показал ему, как играть в Xbox, в который, к огромному удивлению Ноя, Хуан никогда не играл.

Когда сын отправился спать, Хуан сел на мой диван и посмотрел на меня глазами, полными молчаливой мольбы, возможно, надеясь провести здесь ночь, а, возможно, надеясь на что-то большее.

Утром мне на работу, — сказал я.

Можно мне остаться на ночь?

Я виновато улыбнулся. Несмотря на то, что притяжение между нами было очевидным, он не отметил его, даже ни разу не намекнул.

Я гей, — показал я ему.

Знаю.

И на этом он замолк.

Можешь спать на диване, если хочешь. Я принесу покрывало и подушку.

Я хочу спать с тобой.

Я не знаю...

Пожалуйста?

Он посмотрел на меня взволнованными, голодными глазами. Ему было нужно, чтобы кто-то подарил ему хоть немного любви, и он решил, что этим "кем-то" буду я.

Я не знаю тебя, — сказал я.

Пожалуйста?

Ты хочешь секса?

Он кивнул.

Прости, — извинился я.

Он сник.

Я попытался объяснить ему знаками так, чтобы он понял: Я хочу узнать тебя, прежде чем мы займемся сексом.

Теперь ты меня знаешь.

Я не хочу заниматься ничего не значащим сексом, — сказал я.

Он не понял слово "ничего не значащий", а я не мог придумать, как ему его объяснить.

Я хочу, чтобы ты стал моим другом, — произнес от просто, — научил меня.

Научил чему?

Как.

Я приподнял брови, выражая непонимание.

Я никогда этим не занимался.

Никогда?