— Но, мам!

— Не мамкай!

— Но, мам!

— Я хочу жвачку, — объявил другой ребенок.

Третий сидел на краю тележки, мешая ей, пока она пыталась выложить продукты на ленту.

— Дети, ведите себя хорошо! — нетерпеливо воскликнула она с досадой.

— Мэм, может, мне позвонить в полицию, чтобы этих ребят арестовали? — спросил я очень громко.

— А вы можете? — отозвалась она с намеком на улыбку на губах.

— Мама! — ахнул старший.

Они быстро притихли.

— Нам уже пришлось арестовать сегодня несколько детей, — сказал я, не обращая внимания на их испуг.

Я пробивал товары в ожидании, пока дёрганая женщина достанет кредитную карту.

Когда я взглянул на следующего покупателя, то сильно удивился; это была миссис Уоррен.

— Вилли, — сказала она вместо приветствия.

Она выглядела взволнованной, нервной. Миссис Уоррен улыбнулась, когда я начал пропускать через сканер кучу ее покупок.

— Как вы? — спросил я.

— Я думала, смогу ли поговорить с тобой, — негромко сказала она. Постоянный писк и клацанье вокруг меня мешало её как следует расслышать.

— Конечно, — произнес я.

— Мой муж ничего не должен знать.

— Окей.

— Он убьет меня, если...

— Сомневаюсь, — сказал я, — но мой рот на замке.

— Это о Ное. Я хотела узнать... можно мне с ним увидеться?

— Конечно. Когда?

Она огляделась по сторонам, словно боялась, что кто-нибудь из ее соседей в Нью-Олбани мог приехать в центр Тупело за продуктами и подслушать ее.

— Когда тебе удобно? — спросила она.

— Завтра после работы мы будем в библиотеке. Вы знаете, где она находится?

Она кивнула.

— Мы туда ходим по субботним вечерам, — сказал я. — Пробудем там около трех часов. Вам подойдет?

— Да, — ответила она. — Замечательно. Спасибо, Вилли. Пожалуйста, не говори никому, что видел меня.

Я провел указательным и большим пальцем вдоль своих губ.

"На замке", — молча говорил я.

Она улыбнулась слабой, нерешительной улыбкой, подхватила свои два пакета и поспешила прочь, словно ей было стыдно, что ее могли увидеть за разговором со мной.

На следующий день, после того, как закончил работу, я вырвал Ноя из когтей Кики и мы поехали в публичную библиотеку Тупело — одно из наших любимых мест. Ной вернул «Железного человека» и другие свои задолженности, а затем незамедлительно направился в отдел комиксов, который находился прямо рядом с DVD-прокатом. Он мог бы провести всё время, разглядывая тот или другой.

В ожидании наступления трех часов, я сел за ближайший стол с развращённым романом Фолкнера, который, я не был уверен, что стоит покупать, потому что не мог представить, что смогу на самом деле его прочесть. Я и без того был достаточно мрачным, тусклым, повреждённым и подчёркнуто-депрессивным.

Ровно в три появилась миссис Уоррен, на ней были солнцезащитные очки и светлый брючный костюм.

Как и полагается джентльмену, я встал.

 — Как вы?  — спросил я.

 — Хорошо,  — ответила она тихо.

Она оглянулась на отдел комиксов, где поглощенный какой-то книгой, на полу сидел Ной.

 — Вы не против присесть и поговорить?  — предложил я.

Она подвинула свой стул так, чтобы сидя могла наблюдать за внуком.

Миссис Уоррен представляла собой пережиток южной аристократии. Без сомнений, она дебютировала на балу загородного клуба, была королевой бала, вышла замуж за капитана футбольной команды, родила идеального ребёнка и теперь пела в хоре, была и остаётся во всех смыслах столпом общества, членом партии «Объединённых дочерей конфедерации», такой же прямой и узкой, как её спина, пока она неподвижно сидела на стуле передо мной, нервно переплетая пальцы. По крайней мере, она представляла из себя всё это до того, как её дочь родила внебрачного метамфетаминового ребёнка от гомосека  — ребёнка, которого затем бросила, чтобы заняться карьерой осуждённой преступницы и наркоторговки.

Раз уж это было её шоу, я ничего не говорил.

 — Вилли, я очень попрошу тебя никогда не говорить об... этом... моему мужу.

 — И что же такое... "это"?

Она облизнула губы и звучно сглотнула. Миссис Уоррен так долго молчала, что я начал переживать за нее.

 — Мистер Уоррен человек твердых убеждений,  — сказала она.

 — Да вы шутите,  — хохотнул я.

 — Если он узнает, что я...

 — Вообще-то, у меня нет его номера на быстром наборе.

Казалось, её это убедило. Она долго смотрела на Ноя, её нежный взгляд упивался им. Её рука поднялась к горлу. Она поджала губы.

 — Он подрос,  — сказала она.

 — В следующем месяце ему исполнится десять.

 — Он не должен был выжить,  — напомнила она мне.

 — Да, не должен.

 — Но... он с нами.

 — С вами все порядке, миссис Уоррен?

Она повернулась ко мне и медленно покачала головой.

 — Что случилось?  — спросил я.

 — Я не знаю, как тебе это объяснить, Вилли. Не прошло и дня, чтобы я не думала о нём. Он мой внук. Мой единственный внук. У меня может их больше не быть. Мой муж...

Мне хотелось поспешить и закончить за неё предложение, и в точности объяснить, кто её муж.

Я хранил молчание.

 — Знаю, я, возможно, многого прошу,  — сказала она,  — но ты позволишь мне... навещать его... время от времени?

 — Я вовсе не возражаю. И даже думаю, что Ной будет счастлив познакомиться с вами поближе.

На нее снизошло несоизмеримое облегчение.

 — Вы его бабушка,  — обратил я внимание.  — Я бы хотел, чтобы он узнал вас. Вам его позвать?

 — О, нет,  — быстро произнесла она.  — Пока нет. Не думаю, что я готова. Я не знаю, что ему сказать.

 — Он глухой, вы не так уж много можете сказать ему,  — произнес я с нажимом.

 — Но он может читать по губам, разве нет?

 — Всё не так, как рисуют в фильмах, — сказал я. — По мнению некоторых, понимание чтения по губам среди глухих около десяти процентов.

 — Только десять процентов могут читать по губам?

 — Нет. Читая по губам, они понимают только десять процентов из всего вами сказанного.

 — Я думала, цифра будет в разы больше.

 — Только тридцать-сорок процентов английских слов можно различить по визуальным подсказкам, так что велик шанс ошибок и недопонимания.

 — Ох.

 — Язык жестов не такой уж трудный,  — сказал я.

 — Но я могу так никогда ему и не научиться.

 — Раз вы хотите разговаривать с ним, у вас нет выбора.

 — Но я не знаю с чего начать.

 — Как и я, когда он был маленьким.

 — Тебе, должно быть, было тяжело...

 — Было,  — сказал я.

 — Расскажи мне о нем. Пожалуйста.

 — Он удивительный, — сказал я. — Он милый, он забавный, и хотя так не кажется, он сильный. Он маленький боец. Ещё он любвеобильный. Он любит людей, любит находиться среди них, любит заводить друзей, любит разговаривать с друзьями. Ну, я бы сказал, жестикулировать с друзьями. Он очень счастливый и уравновешенный. Очень ласковый. Не думаю, что в его теле есть хоть одна злая кость.

 — Кажется, он замечательный малыш.

 — Он и есть замечательный малыш. У него свои недостатки и неудачи, конечно же. Как и у всех метамфетаминовых детишек. Он иногда становится очень злым, истерит и бросается вещами. По большей части это раздражение, потому что он не может общаться или чего-то не понимает, или злится сам на себя и начинает себя корить.

 — Но почему?

 — Дети много над ним издеваются. Они заставляют его чувствовать себя глупым. А иногда он и правда так считает, из-за того, что они продолжают его в этом убеждать.

 — Какой ужас.

 — Он ни черта не слышит. Знаю, это очевидно, но если вы немного об этом подумаете, то поймёте, что всё не так просто. Он должен стараться угадывать, что происходит. Это может очень раздражать. Приучение к горшку, к примеру  — это был полный ад. Я не мог просто сказать ему, чего и почему хочу, и почему он обязан делать это так, как хотел я. Ему потребовалось долгое время, чтобы уловить смысл. Он писался в штаны и прятался, потому что знал, что я разозлюсь, но не понимал почему, и я не мог сказать ему, почему злюсь. Я не мог сказать ему, что произойдёт, если он пойдёт в школу и насрет в штаны, что сделают другие дети, как они будут издеваться над ним, что это всё ему на пользу. Всё в таком духе. Это может очень выбешивать. Иногда всё это раздражение выливается в большую истерику.