Я замолчал, чувствуя, что сказал слишком много.

— Может быть, медбрат тоже одинок, — предположил Джексон. — Может быть, он искал кого-то, с кем провести свою жизнь, состариться, кого-то, кого можно уважать и оберегать. Может быть, он чувствует, что никогда не встретит правильного человека. Может быть, он вроде как сдался, но затем однажды встречает красивого мужчину, отца-одиночку... и что-то происходит, а затем они влюбились, заключили однополый брак и жили долго и счастливо.

— Это было бы действительно интересно, — признал я.

— Каковы шансы, что такая история сбудется? — спросил он.

— Ты упустил часть о восьми детях.

— Разве?

— Это самая важная часть. Ты не хочешь детей?

— Я никогда не думал об этом.

— Я всегда хотел больше детей.

— Почему бы тебе не усыновить кого-нибудь?

— Сначала мне нужно выйти замуж, найти хороший дом и устроить карьеру, найти, что ещё я могу предложить. Мне нужен как минимум один горшок, чтобы в него мочиться.

— А если бы у тебя все это было?

— Ну, я всегда хотел дочку, так что пришлось бы начать с этого. Потом, думаю, мы бы усыновили восемь или девять детей, просто в довершение. Один из них, вероятно, оказался бы гомосексуалом, и этого мы бы выбрали любимчиком и отправили бы его или её в колледж. Как только они стали бы подростками, мы бы отправили их в пансион, потому что я не собираюсь иметь дело с таким дерьмом, через которое сам заставил пройти свою мать, когда был подростком. Затем мы бы решили, которого оставить. Я не знаю. Может быть, мы бы оставили их всех, если они будут хорошими. Или, может быть, мы могли бы продать парочку на еВау и возместить некоторые из своих вложений.

— Звучит так, будто ты всё это распланировал.

— В этом моя проблема. То, чего я хочу, никогда не произойдёт. У меня всегда такое чувство, будто я родился не в то время, не в том теле. Я был бы отличной мамашей, знаешь ли. Я бы хотел возиться с детьми, проводить дни, утирая носы и вытирая детскую рвоту, пока мой муж ходит на работу и приносит домой бекон. Я бы великолепно проводил время в шестидесятых со всей этой свободной любовью — я был бы замечательным хиппи. Я бы расхаживал по Сан-Франциско с цветком в заднице и членом наперевес и был бы более чем счастлив жить в коммуне*. Еще маленьким, я мечтал быть мальчиком-индейцем, кататься на своём пони, стрелять из лука, свободно жить под солнцем. У меня всегда такое чувство, будто я должен быть где-то в другом месте, заниматься чем-то другим, быть кем-то другим.

*Коммуна хиппи — главная форма их самоорганизации, где хиппи могут жить на собственный лад при поддержке общества, и где соседи терпимо относятся к ним. Обычно это незаселённые и пустующие дома в городах, либо усадьбы в лесах вдали от цивилизации.

— Что не так прямо здесь и сейчас?

— Если бы другие люди позволили мне жить своей жизнью, всё было бы не так плохо.

— Почему тебя это волнует?

— Из-за семьи. Не могу убить их добротой. Не могу воспользоваться молотком, хотя бы потому, что от этого будет чертовски большой беспорядок. Уборка — настоящая сука, мне ли не знать. Так что ты просто вроде как застреваешь с ними. В любом случае, это напоминает мне о разнице между северной сказкой и южной сказкой.

— Что это такое? — спросил он.

— Северная сказка начинается со слов: "Жили-были" и всё такое. В южной мы начинаем со слов: "Вы не поверите в это дерьмо!"

Он рассмеялся.

— Эй, — внезапно произнёс он.

Его удочка дёрнулась.

— У тебя клюёт, — сказал я.

— Хорошее дело!

В воскресенье утром мы отправились обратно, совершая лишний объезд на квадроциклах через лес, так как Джексон уже решил, что ему нравится кататься, и захотел провести побольше времени на колёсах.

К десяти мы были вымыты, одеты и готовы пойти с мамой к половине одиннадцатого на мессу в церкви Святого Франциска в Нью-Олбани. Джексон никогда не был на мессе, поэтому не знал, чего ожидать. Дед больше не ходил на мессы, открестившись от тех, кого называл "проклятыми безбожными католиками".

Хоть у меня и было много тёплых воспоминаний о церкви Святого Франциска, в целом это была однообразная сцена мучительного заламывания рук и бесконечных нравственных головоломок.

Мы нашли пустую скамью. Мама села с одной стороны, Джексон — с другой.

Мы с Ноем немного постояли на скамейке для коленопреклонения, произнося молитвы, ведя себя набожно. На самом деле я не читал молитвы, просто соблюдал формальности и надеялся, что какой-то Бог, который был там наверху, был добрым и милостивым Богом, а не ужасным старым мудаком, который раньше пугал меня до смерти, а теперь только навевал скуку.

На нас смотрели. Много смотрели.

Моя мама была счастлива, что на Ноя смотрят, и тихо переговаривалась, когда подходили её друзья и знакомые, устраивая суматоху из-за него. Однако то, что она получает взгляды посторонних из-за близости со мной: мужчины с длинными волосами, неподобающим поведением, отсутствием всяческого уважения, а еще и в компании симпатичного парня, который сидел рядом и явно чувствовал себя не в своей тарелке, ее радовало куда меньше.

То, что я педик, стало обычной новостью, которую должны были узнать все прихожане. Всё остальное дополняли их воображение и возмущение. Глаза, которые смотрели на меня, кажется, желали, чтобы я каким-то образом взял себя в руки, перестал заниматься сексом, быть мальчиком-геем и позорить свою бедную маму и семью. Возможно, я читал в них больше, чем там было. Возможно, нет. Ощущения отрицания не появилось.

Однако, младшие члены церкви Святого Франциска были несколько иного склада ума, и некоторые из них улыбались мне. Некоторые улыбки были весёлыми, ободряющими или просто дружелюбными. Некоторые — выражали любопытство.

Я был счастлив видеть суматоху вокруг Ноя. Мы приходили достаточно часто, чтобы большинство постоянных прихожан узнавали его, замечали, или хотя бы слышали о нём. Не нужно быть гением, чтобы понять, кто он, с задержкой роста, лишним мизинцем, случайным гудением или криком. Ещё у него были синяки под глазами, которые легко можно распознать, будто он не получал достаточно витаминов или мало спал. Когда сын открывал рот и демонстрировал проблемные зубы, второй ряд вдоль нижней челюсти — на все вопросы находились ответы.

— Миссис Оппи сказала мне, что её дочь называет Ноя «Мальчик, который выжил», — прошептала мне мама и неодобрительно нахмурилась.

— Это отсылка к Гарри Поттеру, — объяснил я.

— Всё равно, — ответила она.

Перед мессой новый священник, отец Гиндербах, прошёл к алтарю и по-особенному поприветствовал Ноя. Я ещё не слышал этого священника. Маме он нравился, что могло означать только то, что я возненавижу его. Но он удивил меня, повернувшись к Ною и идеально заговорив на языке глухонемых:

Добро пожаловать, Н—о—й. Мы счастливы, что ты пришёл.

— Хах! — счастливо прогудел Ной. Он повернулся посмотреть, видел ли это я. Я ободряюще улыбнулся.

Спасибо, — прожестикулировал он в ответ. — Я люблю Иисуса! — добавил он, используя специальный жест для "Иисуса".

И он любит тебя, — ответил священник.

Вы знаете язык жестов?

Да. У меня глухая сестра.

У меня нет сестры.

У тебя много братьев и сестёр в церкви, Н—о—й. Благослови тебя Господь!

— Ты знала, что он умеет жестикулировать? — спросил я.

— Понятия не имела, — ответила мама.

— Он сказал, что у него глухая сестра.

— Думаю, он из Мемфиса. Его прислали сюда пару месяцев назад. Я не знала, что у него есть сестра.

— Он кажется милым, — признал я.

— От тебя это высокая похвала.

— После отца Джорджа, даже Саддам Хусейн покажется милым.

— Будь милым, Вилли. Хоть раз. Пожалуйста!

— Он был придурком, — прошептал я.

— Не ругайся в церкви. Ты меня провоцируешь?