С Джексоном всё происходящее было знойным.

Ной проснулся, прошагал к камням, его кожа была красно-золотистой. Он сел рядом со мной, проверяя, улыбаясь.

Ты хочешь есть? — спросил я.

Он покачал головой.

Хорошо спалось?

Он кивнул.

Хочешь пойти поплавать?

Его лицо засветилось.

Мы забрались в воду и долго плавали.

Когда он устал, я взял его на руки и зашёл в воду глубже. Затем он забрался за меня и держался за мою шею, пока я плыл дальше, по-собачьи, наслаждаясь тренировкой. Затем я развернулся и проплыл по-собачьи весь путь обратно к берегу, где мы сели на песок, пока с наших тел капала вода.

Из палатки появился Джексон, скрылся в деревьях, вернулся и глупо нам улыбнулся.

— Хорошо спал? — спросил я.

— Без задних ног, — признал он.

— Ты знал, что пердишь во сне? — спросил я.

— Не правда! — произнёс он, возмущённый, обиженный и не уверенный, верить ли мне.

Я помахал рукой перед носом, и мои глаза расширились.

— Ты такой лжец! — воскликнул он.

— Спроси Ноя. Он не слышал, но точно чувствовал запах. Нам пришлось проветрить палатку.

— Не правда.

— Ну, смотри сам.

— Ты такой плохой человек, — сказал он. — Но мне нравится, как ты говоришь.

— Это хорошо, потому что я часто так делаю. Ты говоришь, как чопорный британский трансвестит.

— Нет!

— Нет! — произнёс я, подражая ему, но вульгарно преувеличивая эффект.

— Я так не говорю!

— Я так не говорю!

— Прекрати!

— Прекрати!

— Я тебе покажу! — поклялся он.

Он сбросил свои шорты и трусы.

Я встал, смеясь.

— Я надеру тебе зад! — сказал он.

— Ты и какая армия Севера? — спросил я, ускользая в глубокую воду, смеясь.

Ной издал звук гудка.

Джексон прыгнул в воду за мной, с выражением решимости на лице.

— Давай, цыплёнок! — крикнул я.

Я поплыл к глубокому краю. Он отправился следом, потащил меня назад. Началась неразбериха. Он топил меня. Я топил его. Мы буянили. Затем принялись поднимать Ноя и подкидывали его так высоко, как могли. Он брызгался в воде и смеялся от удовольствия. Снова и снова, мы подбрасывали его, Джексон усмехался, Ной гудел и кричал, а я влюблялся в этих двух мальчишек слишком сильно, чтобы знать, что с этим делать.

Затем я услышал вой квадроцикла.

— Подожди! — воскликнул я, поднимая руки вверх, чтобы создать тишину.

Врррр!

— Вот чёрт, — сказал я, спеша к берегу.

— Что? — крикнул Джексон.

— Это мама. Не дай ей тебя увидеть! У неё будет чёртов инфаркт.

Я как можно быстрее поплыл к берегу, но она приехала к месту лагеря раньше, чем я успел надеть шорты. Она хорошо разглядела моего Вилли и была в ярости.

Ной счастливо закричал:

— Баба!

Он побежал к ней с широкой улыбкой, вместо одежды.

Где твоя одежда? — сердито поинтересовалась она.

Он пожал плечами.

Я поспешно натянул свои шорты, схватил шорты Ноя и помог ему одеться.

Джексон оставался в воде, присев, чтобы спрятать свою наготу, как Адам в Эдемском саду.

— Чем вы занимаетесь? — требовательно спросила мама, глядя на меня.

— Купаемся нагишом, мама, — сказал я.

— Вилли, у вас рядом ребёнок!

— Не думаю, что его это сильно заботит.

— Что подумают люди?

Я довольно тяжело вздохнул.

Мы вчера вечером поймали три рыбы, — прожестикулировал ей Ной.

Иди поиграй, — жестами показала она, с лицом, полным злости.

Он нахмурился.

— С тобой у меня ум за разум заходит, Вилли, — сказала она, глядя на меня тяжёлым взглядом.

— Это просто купание нагишом, мама.

— Мне плевать, чем ты занимаешься, когда делаешь это один, но не вовлекай в это своего ребёнка. Что с тобой не так? Этот мужчина может быть педофилом! — последнее она сказала очень тихо.

— Я в этом сомневаюсь.

— Я не хочу, чтобы ты подвергал моего внука этому... образу жизни. Я не приму этого. И уж точно не на моей территории. Одному Богу известно, что еще ты демонстрируешь моему внуку.

— Он и раньше видел мой член, мама.

— Для тебя это шутка, Вилли?

— Не уверен, что в этом есть что-то большее.

— У тебя нет никакого стыда?

— Я преодолел его.

— Ты невозможен!

— А ты нервная ханжа. Но спасибо, что заскочила.

— Я знаю, что вы с Билли приезжали сюда купаться нагишом, когда были детьми, — сказала она, в её голосе звучал намёк на то, что в этой истории есть нечто большее.

— И что? — спросил я, хватая наживку.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что, может быть, из-за этого ты сейчас такой испорченный?

— Я гей потому, что ходил купаться нагишом с Билли, когда нам было по десять лет?

— И ты видел вещи, которые, может быть, тебе не следовало видеть...

— Я видел пенис Билли. Ничего себе! Да, это причина того, почему я гей. Я увидел маленькую пи-пи своего брата, и зажегся огонь.

— Правильно, издевайся надо мной, как делаешь всегда.

— Если это правда, мама, почему Билли тоже не гей? Он видел мою пи-пи. Мы спали в одной комнате, пока росли. Не похоже, что на него это сильно повлияло. Иисусе, мы вместе принимали ванну!

— Некоторые дети могут с этим справляться, — чопорно заявила она. — Некоторые — нет. Для некоторых детей это очень травматично.

Я не хотел этого, но рассмеялся ей в лицо.

— Посмейся, — сказала она. — Ты будешь смеяться всю дорогу до вечного ада. Но будь я проклята, если ты утянешь моего внука с собой.

— Ты сумасшедшая, мама. Видела бы ты, какая ты смешная.

— Я очень серьёзна.

— О, я это знаю. Поэтому и смеюсь.

— Я устала от того, как ты высмеиваешь нашу религию!

— Разве я это делаю?

— Вся твоя жизнь — это глумление над нашей религией, Вилли.

— Мне следует на это надеяться, — серьёзно сказал я. — Нужно жить свою жизнь так, чтобы священник не спал по ночам, вот, о чём я говорю.

— Ты не дослушал до конца, — поклялась она, тыкая пальцем мне в лицо. — Если бы твой отец, упокой Господи его душу, был всё ещё жив...

— Что ж, спасибо Богу за малые благодати.

С её губ с пыхтением сорвался пропитанный злобой воздух, когда она развернулась и зашагала прочь.

— Надеюсь, это не станет сценой одной из твоих книг, — сказал Джексон, ссылаясь на визит моей матери.

Мы сидели на камнях и рыбачили. Я бренчал на гитаре, пока мы ждали поклёвки. Ной смотрел на воду с крайней серьёзностью, будто мог одним взглядом заставить рыбу клюнуть на его крючок.

— Я могу придумать более интересную историю, — сказал я. — Похотливый отец-одиночка встречает горячего медбрата из далёкой, дикой, голубой страны Янки. Они целуются на берегу реки. Они влюбляются, усыновляют восемь детей и становятся первой парой в штате Миссисипи, которая заключает законный однополый брак. Это могло бы сработать.

— И всё это из-за купания нагишом?

— Мне пришлось бы добавить, что у медбрата добрые глаза. Не с прищуром и насмешкой. Не дерзкие и похотливые. А добрые глаза. Как будто он добрый человек. Ещё у него гладкое, сексуальное тело, словно он часто делает приседания или что-то ещё, для чего писатели слишком заняты. Ещё у него потрясающий член. В общем и целом, он выглядит так, будто мог бы быть атлетом в какой-то другой жизни, одним из тех греческих парней, которые бегали голыми на первых Олимпийских играх.

— А что бы ты сказал о похотливом отце-одиночке?

— Я бы сказал, что он был немного не в порядке. Одинок и в поисках чего-то, что, кажется, не мог найти. Всё, к чему он прикасается, превращается в дерьмо. Он саркастичный, потому что постоянно злится. Но на самом деле он не знает, на что злится. Ему почти тридцать три, и его это пугает, потому что он чувствует себя неудачником. Всё, что у него есть, — это его ребёнок, но у этого ребёнка много проблем со здоровьем, и иногда он немного устаёт от заботы о нём, но никогда не признается в этом, так что...