— Ничего особенного.

— А луна!

— Какая луна? Это фонарь углового кафе.

— Все равно, очень красиво.

Тут Галли заметил, что крестник странно побулькивает, словно кофеварка, которая вот-вот закипит. В прежнее время он, не раздумывая, приписал бы это обеденным возлияниям, но Джон совершенно не пил, как и подобает молодому адвокату.

— Что это с тобой? — спросил Галли. — Выиграл, что ли?

— Еще как! — отвечал крестник.

— Сколько?

— Тысячу к одному.

— Что ты порешь?

— Галли, я женюсь!

— Что?!

— Да, готовьте подарки. Скоро свадьба.

Старый холостяк должен бы поджать губы и покачать головой; но Галли был человек чувствительный, как ни отрицали это сестры его Констанс, Шарлотта, Джулия, Дора и Гермиона. Когда-то и он любил. Долли Хендерсон пела в Тиволи именно ту песню, которую он недавно мурлыкал.

Ничего не вышло, викторианский отец отправил его в Африку, Долли вышла замуж за капитана по фамилии Коттерли, больше он ее не видел — но помнил, а потому сочувствовал влюбленным.

— Очень хорошо, — сказал он. — Расскажи как следует. Когда это случилось?

— Сегодня. Вот сейчас.

— Кто она?

— Ее зовут Линда Гилпин. Галли нахмурился.

— Гилпин… Я знаю такого Рикки Гилпина. Племянник Данстабла. Они в родстве?

— Брат и сестра.

— Значит, она тоже племянница?

— Да.

— Ты видел герцога?

— Нет. Скоро увижу. Какой он?

— Противный.

— Неужели?

— Хуже некуда. Я его знаю очень давно. Хотел вступить в «Пеликан», но куда ему! Цилиндр чуть не лопнул от черных шаров. Штук двадцать положил твой папаша. Мы гадов не принимали.

— А что с ним такое?

— Не спрашивай. Я не психиатр.

— Чем он плох? Что он делает?

— Ничего особенного. Деньги любит. Женился на девушке, которая купалась в золоте, — ее отец был из этих, с Севера, фабрика всяких чашек. Оставила ему состояние. Потом он унаследовал титул, землю, то-се, так что денег у него хватает. Но ему все мало. Если надо пробежать милю в тесных ботинках, чтобы выручить два пенса, он тут как тут. Не понимаю, что такое видят в этих деньгах!..

— Ну, без них трудно.

— Но, если они есть, зачем суетиться? Не выношу я Данстабла. Ты подумай, Джонни.

Крестник напомнил, что женится не на герцоге, а на его племяннице, и Галли согласился, что смысл в этом есть, но все ж неприятно до конца жизни называть такого гада дядей Аларихом. Джон ответил, что любовь поможет ему.

— Да мы и не будем видеться.

— Не скажи. А на свадьбе?

— Я впаду в транс.

— Это верно. Помню, твой отец побелел, как известь, и очень дрожал. Если бы я, по долгу шафера, не держал его за фалды, он бы убежал не хуже кролика.

— Дрожать я буду, но не убегу.

— Надеюсь, а то все расстроятся. Какая же эта Линда?

— Не искушайте меня, я не остановлюсь!

— Красивая?

— Правильно.

— Высокая? Маленькая?

— Такая, как надо.

— Стройная?

— Еще бы!

— Глаза?

— Голубые.

— Волосы?

— Каштановые. Такие рыжеватые. Бронзовые.

— Конкретней.

— Ну, каштановые!

— Не сердись. Мне же интересно. Я тебя знал вот таким.

— Качали на колене, а?

— Ни за что на свете! Ты был отвратительным ребенком. Вроде яйца всмятку. Да, вижу, она ничего… Крестный тебя благословляет, если это нужно. Куда вы поедете после свадьбы?

— На Ямайку.

— Дороговато.

— Да, говорят.

— Вообще, как у тебя с деньгами? Дела вроде бы хороши, но на семью хватит?

— Все в порядке. Вы знаете галерею Бендера?

— В каком смысле «галерею»?

— Картинную.

— В жизни не слыхал.

— На Бонд-стрит. Небольшая, но в самом лучшем стиле. Я теперь — партнер Джо Бендера. Делать ничего не надо, просто я вложил деньги, тетя оставила.

— Все?

— Почти все.

— Не прогадал?

— Нет. Джо — деловой человек. Роговые очки, то-се. Разбогатеем.

— Это кто говорит?

— Гадалки. Джо затеял большое дело. Вы слышали о Робишо?

— Нет.

— Такой француз. Из барбизонцев.[3]

— И что же?

— Идет в гору. Так всегда с этими французами. Джо говорит, при жизни еле крутятся, а потом — слава и слава. Когда-то Ренуара продавали по пять франков, а посмотрите сейчас! Чтобы его купить, надо продать фамильные бриллианты. Вот так и Робишо. Года два назад его бы даром не взяли, а сейчас начинается бум. Джо продал вчера его картину за такие деньги!

— Дураков много. А кто ее купил?

— Вы не поверите. Мой будущий дядя. Галли недоверчиво фыркнул.

— Герцог?

— Да.

— Не верю.

— Почему?

— Он картин не покупает. Открытка с видом — это еще туда-сюда.

— Наверное, принял за открытку. Во всяком случае, купил.

— Странно. Напился?

— Вроде нет. Я спрошу.

— Не стоит. Ты говоришь, бум?

— Цена поднимается. Галли покачал головой.

— Все равно не понимаю. Про другого я бы подумал, что это — спекуляция, но твой дядя Аларих деньгами не рискует. Нет, напился. Кто же это? — спросил Галли, услышав телефонный звонок, и вышел в переднюю, оставив Джона с мыслями о прекрасной Линде.

Ухаживал он за ней долго и осторожно, объяснился — внезапно, в такси, отвозя домой из гостей, и счастье его омрачалось тем, что они толком не поговорили.

Сейчас он думал о том, насколько Линда выше тех жалких девиц, в которых он считал себя влюбленным, и благодарил ангела-хранителя за хорошую работу. Тут Галли вернулся.

— Какое совпадение! — сказал он. — Это мой брат Кларенс, он тоже говорил про Данстабла. В замке Бог знает что творится. Моя сестра Конни привезла из Америки подругу, для Кларенса этого бы хватило, а тут еще герцог с племянницей. Приезжают послезавтра. С племянницей… это не твоя Линда?

Джон очень удивился.

— Линда ничего не говорила.

— Когда?

— В такси.

— Не знала, наверное. Он ей потом сказал.

— Мы собирались пойти в кафе часа в два.

— Раньше не увидитесь?

— Я занят в суде. Кто-то на кого-то наехал.

— Что ж, значит, в кафе не пойдете. Я тоже собираюсь в замок. Как-никак, брат зовет на помощь.

Чтобы доехать до Маркет Бландинга, откуда добираются к Бландингскому замку, надо прибыть на Паддингтонский вокзал — и в одиннадцать двенадцать следующего дня Галли курил у входа в купе, удовлетворенно оглядывая любимый перрон.

Любил он его за утонченную тишину, столь отличную от суматохи вокзала Ватерлоо. Здесь, словно в соборе, царил мир. Поезда пыхтели сдержанно; носильщики поспешали куда-то с учтивостью второстепенных министров; сторожа, если свистели, то почти неслышно; и даже какой-нибудь коккер-спаниель, возвращающийся в Вустершир или Шропшир, откладывал лай до дома, чувствуя, что здесь это — дурной тон.

Однако вскоре оказалось, что змеи проникают и в этот изысканный рай. Один из них, с моржовыми усами и большим пакетом, шел по перрону, отгоняя, как мух, мужчин с таксами и женщин в английских костюмах. Завидев его, Галли юркнул в купе и прикрылся журналом.

Но тщетно. Никто еще не сумел избежать Алариха, герцога Данстаблского.

— Так и думал, что это ты, — сказал герцог. — Года два не виделись.

— Какие годы!

— Э?

— Я хотел сказать, как я рад тебя видеть!

— А!

— Кларенс говорил, у тебя пожар.

— Да. Провода загорелись.

— И ты едешь в Бландинг.

— Не выношу Лондон.

— Конни приютила бездомного?

— Э?

— Пригласила тебя в замок? Герцог засопел, он обиделся.

— Что ты говоришь! Я позвонил и сказал, что приеду.

— Вон что!

— Странно, что она там. Я думал, ответит Эмсворт. Почему она приехала, не знаешь?

— Понятия не имею.

— Прихоть. У женщин так всегда. Ну, через неделю передумает. А ты зачем едешь?

— Кларенс зовет.