— Это пройдет, Эмилин, — шепчу я, срывающимся голосом. — Подожди.

Ее пальцы впиваются в мои руки.

— Подожди, — вновь шепчу я, готовая прождать с ней до тех пор, пока яд распространится и спасет ее от смерти.

Ее пальцы расслабляются, и руки опускаются по бокам.

— Эмилин? Эмилин! — восклицаю я.

Я накрываю ее своим телом, пока вокруг продолжается бой. По запаху, я понимаю что Дэниэл рядом, разрывает любого Мракоходца, который подойдет близко.

Мои рыдания разносятся по всему поселку, смешиваются с криками, воплями, визгом и борьбой. Пожарки опустели и из них вытекает тонкая струйка, создавая лужу на земле. Проходит минута, и кажется, что война никогда не закончится.

Сторожевые собаки рычат, но и их убивают наши враги. Я думаю обо всех сразу, но наши силы ничего не значат.

Дэниэл встает на колени рядом со мной и берет мое лицо в свои ладони. Тени от вспыхивающих пожаров, мерцают на его красивом лице, и люди, и Ходоки бегут позади, словно в замедленной съемке. Еще больше перелезает через стену. Мы теряем поселение.

Мракоходцы перелезают через ворота, направляясь в сад Матери, который символизирует мирную часть моего детства, ломая стебли и разбрасывая лепестки в грязь.

— Все кончено, — говорю я.

В такие моменты, мне хочется плакать.

— Не сдавайся, — говорит он. — Не время сдаваться.

Но потом, звуки вокруг нас меняются.

Аплодисменты.

Я слышу аплодисменты и крики восторга.

Дэниэл отходит к стене и открывает ворота.

Я не успеваю спросить его, чем он занимается, когда река бессмертных врывается во двор. Не на нас. Не на людей, не на раненых, а на ошпаренных Мракоходцев, кто сражается за Генриха.

— Они сделали это! — восклицает Дэниэл, со светящимися глазами. — Илана вернулась!

За несколько минут, формируются груды мертвых Мракоходцев.

— Ганон! — говорит Дэниэл, указывая на гигантского человека с длинными, темными волосами, и с плечами шире, чем у моего отца.

Дэниэл продолжает защищать меня, пока я нависаю над телом Эмилин.

Ночь утихает и Илана шагает внутрь селения, держа за шею Генриха. Она бросает его на землю, и он падает на колени. Он смотрит на груду мертвых Мракоходцев верных ему. Илана выпрямляется.

— Ты опозорил наш род, Генрих. Опозорил наши законы, и цена за это – смерть.

— Я сражался за бессмертных, — выплевывает он. — Это должны увековечить, что Генрих стал мучеником за свободу.

— Станет известно только то, что Генрих сгубил тысячи бессмертных, — говорит Илана. — Будет известно, что ты стал причиной второго падения. Ты был алчным и коррумпированным. И ты послужишь уроком навечно.

Отец шагает вперед, со стоном заносит топор и отрубает голову Генриха.

Преданные Каи и новые обращенные, подбадривают Ганона, когда тот бросает тело Генриха в кучу. Дэниэл обливает их последними удобрениями, а я бросаю факел. Они загораются, а выжившие танцуют и поднимают руки в знак победы.

Рука сжимает мою. Я оборачиваюсь и вижу Клеменса с Лукасом, оба улыбаются. Я обнимаю их, рыдая счастливыми слезами, что они живы.

— Эмилин! — зовет Клеменс. — Эмилин! — Он смотрит на меня, потом на отца. — Где она?

— Я пыталась обратить ее ...

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Клеменс, шагнув ко мне.

— Клеменс. — Раздается нежный голос.

Мой брат оборачивается и видит свою жену, стоящую перед ним. Ее воротник пропитан собственной кровью, но шея девственно чиста. Она исцелилась. Я обратила ее.

Клеменс обнимает ее.

Я обнимаю ее.

Отец обнимает ее.

— Мы сделали это, — говорит Дэниэл. — Это новая эра. Мы вступаем в мирное время.

— Перемирие, — соглашается Илана с улыбкой.

Дэниэл прижимает меня к себе и оставляет свой фирменный поцелуй на моих губах. Я переплетаю свои пальцы на его затылке и притягиваю ближе.

Люди медленно выходят из сарая и домов, и широко раскрытыми глазами, смотрят на пепел.

Наши лица покрыты сажей так, что ни один смертный или бессмертный не может определить, кто есть кто, только лишь, по глазам. Мы единый народ, сплотившийся перед лицом уничтожения.

Джоанна Вэйланд стоит позади, ее лицо покрыто сажей, но с человеческими глазами. Она смотрит на Лукаса, надеясь поймать его взгляд, но он не может оторваться от Иланы.

Она направляет неумолимые взгляды в мою сторону, но Джоанна Вэйланд незначительна на фоне всего, что произошло в моей жизни, с тех пор, как я умерла.

Илана украдкой смотрит на Лукаса, и хотя мое сердце не бьется, но оно едва не взрывается. Там что-то есть. Они были вместе в Лесу, и мы вольны любить, кого хотим. Теперь, когда глаза каждого цвета открыты, всё должно стать иначе.

Когда восходит солнце и огонь превращается в угольки, люди возвращаются в свои дома, а бессмертные обратно к деревьям.

— Они больше не должны прятаться в Лесу, — говорит Отец.

Илана улыбается.

— Это дом, для многих из нас. Это займет некоторое время, особенно для тех, кто не видел, что здесь произошло. Нам понадобятся люди, чтобы рассказать об этом. Некоторым нужно будет показать, что им нечего бояться.

Отец кивает.

— Будет сделано. — он смотрит на меня, с надеждой в глазах. — Эрис? Где твой дом?

Я смотрю на Дэниэла.

— Там, где Он.

Утреннее солнце обнажает руины битвы, на которых мы воевали. Мать спит в своей опочивальне, но нам требуется всего несколько часов для сна, поэтому остальные пытаются разгрести обломки прошедшей битвы.

— Жаль, что Джонатан не увидел этого, — вздыхаю я.

Улыбка Лукаса не остается незамеченной, и я обнимаю его.

— Ему бы это понравилось, — соглашается Лукас.

— Я хочу, чтобы он мог испытать это. — его глаза остаются сухими, но естественными, даже без слез.

Я сжимаю его крепче.

Медленно, один за другим, на залитый солнцем двор, из сарая выходят люди. Снег покрыл самые жуткие достопримечательности, и от кучи Мракоходцев не осталось ничего, кроме золы.

Надежда в их глазах, утешает. Они проходят мимо нас, пожимая руки или даря объятия.

Маленькая девочка, тянет меня за пояс.

— У тебя красивые глаза. — в ее ярко-голубых глазах нет страха.

Как и она, следующее поколение не будет иметь никаких предрассудков, никакой лжи и страхов.

Я опускаюсь на колени рядом с ней.

— Спасибо. Мне твои тоже нравятся.

— Они всегда были такими? — спрашивает она.

Я чувствую, как у меня за спиной, Дэниэл треплет каштановые волосы.

— Нет. Они были голубые. Как твои.

Ее отец подхватывает ее на руки, награждает резким взглядом неодобрения и покидает подворье.

— Это не произойдет в одночасье, — говорит Дэниэл, потянувшись за мной.

Я беру его за руку и встаю.

— Можно подумать, с тех пор как мы спасли их жизни ...

— Они, в течение нескольких поколений, боялись нас. Это может занять много времени.

— Страх – опасная вещь, — говорю я.

— Худшее мы отвоевали.

Мы с Дэниэлом идем обратно в гнезда с Иланой и Ганоном. Они рассказывают о том, как она нашла их, скрывавшихся в пещере близ Скорана. Она уже почти перестала надеяться. Никто из нас не скучает на пути, она говорит о Лукасе, и о его обещании посетить наш клан.

Когда мы возвращаемся в гнезда, уже тихо. Трон Эвандера пуст. Нас осталось трое, из десятка Оны, кто выжил. Мы рады видеть несколько оставшихся, скрывающихся со своими детьми и отказавшихся принять чью-то сторону.

Ганон и Илана прощаются и он уходит на свою территорию. Его ожидают несколько бессмертных, но не намного больше, чем когда мы пришли в наш.

Мы с Дэниэлом направляемся к реке, держась за руки, переплетя пальцы. У берегов, река покрыта тонкой коркой льда. Водопад замедлил ход, а его края замерзли. В центре, все еще, течет река. Я раздеваюсь, снимаю верхнюю одежду и улыбаюсь, когда лед хрустит под моими босыми ногами. Я вздрагиваю, вода ледяная, но комфортная. Она чувствуется лучше, освежающе. Я стираю сажу с кожи и откидываюсь назад, глядя в небо, пусть солнце освещает меня своими лучами, сквозь серые зимние тучи.