Рисунок был такого же размера, что и фотография. Я удивленно смотрела на него. Годы, добавленные художником, сделали это красивое лицо даже еще более утонченным. Набросок имел определенное сходство с фото, но то неуловимое, что казалось мне хорошо знакомым, покинуло его.

– Как вы, вероятно, заметили, на наброске у него глаза карие, – медленно сказал Жосси, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Я кивнула:

– Вижу. Хороший рисунок. Очень хороший, месье.

– Но вы не встречали этого человека? Вы не смогли узнать в нем никого из Токсена или Замка грифов?

Я засмеялась:

– Месье, у друга вашего отца поразительное лицо. Если бы я увидела мужчину, похожего на него, я бы непременно запомнила. Ни в Токсене, ни в замке вы не найдете никого, хотя бы отдаленно напоминающего его. Теперь вы должны меня извинить, мне далеко ехать.

– Вы уверены, мадемуазель? Ни в деревне, ни в Замке грифов никто не похож на это фото?

– Нет, из тех, кого я видела.

Я заметила, как тень разочарования мелькнула на суровом лице Жосси.

– Спасибо, мадемуазель. Тысячу извинений за беспокойство. Пусть остаток вашего пути будет беспрепятственным.

– Вы не доставили мне никакого беспокойства, месье. Если вы все еще будете в Токсене этим вечером, мы с вами вновь можем встретиться.

Я завела мотор. В это время Жюль что-то сказал приятелю на языке, который я не поняла. Но когда машина тронулась с места, я услышала ответ Жосси, выражавший его разочарование:

– Нет, Жюль. Она сказала правду – его там нет.

Пыль, поднятая колесами "мерседеса", скрыла от меня молодых туристов. Я нахмурилась, размышляя и пытаясь ухватить след сходства, который постоянно ускользал от меня. Выехав на автостраду, ведущую на юг, я вскоре свернула на дорогу к Везону, все еще думая об этом.

Два парня с суровыми загорелыми лицами озадачили меня.

Отъезжая от них, я видела в зеркале заднего обзора, как они зашагали в ногу в сторону Токсена. Молодые люди больше походили на солдат, чем на студентов, изучающих архитектуру. Наверное, тревога, исходившая от них, заставила меня почувствовать беспокойство теперь, когда я о них думала. Несмотря на вежливость и обходительность, это были жесткие и прекрасно тренированные молодые люди. Они совсем не относились к тем парням, которые останавливают девушек для дружеского разговора на пустынной дороге, как бы одиноко им ни было, тем более что рядом находится автострада и там гораздо легче поймать попутную машину.

Проезжая теперь мимо разрушенных фермерских построек и заброшенных конюшен, где подлесок уже завоевывал заброшенные поля, я решила, что больше никогда не сделаю ошибки и не остановлюсь одна на пустынной дороге, чтобы поболтать с незнакомым молодым человеком.

Так вот что такое Везон на самом деле! Бедный дедушка. Если бы он смог увидеть его сейчас!

Дома, лежавшие в руинах по обе стороны от меня, когда-то были построены из грубо обтесанных бревен на каменном фундаменте или зачастую прямо на земле. Соломенные крыши давно сгнили, остались только превращающиеся в труху и пыль стропила – напоминание о карнизах. Но дымоходы из красного кирпича на некоторых развалинах все еще гордо стремились вверх.

В садах хозяйничали виноградные лозы – взбирались на покосившиеся стены и украшали собой кустарники и деревья, выросшие такими высокими, что теперь почти скрывали низкие домишки. Но было лето, и розы, хотя и остановившиеся в росте из-за отсутствия внимания, по-прежнему цвели, давая представление о былой красоте.

Я покачала головой и огляделась, стоя рядом с "мерседесом". Вот этот обвалившийся дом, решила я, когда-то был гостиницей. Это – дом Берты Клоэт, ветреной вдовушки, которая, как считали все почтенные дамы Везона, в любой момент могла сбежать с чьим-нибудь мужем. Вот там, наверное, была пекарня, дальше – дом мельника, от которого заросшая дорога поворачивает вниз к реке, где стоит мельница. Ее большие лопасти, вращающиеся под напором воды и поворачивающие огромные старинные каменные жернова, часто описывал мне дед в своих рассказах.

Наверное, именно здесь, где я сейчас стояла, в праздничные дни прогуливались жители деревни в своих передаваемых из поколения в поколение традиционных костюмах. Молодые женщины в черных платьях с парчовыми рукавами, в ярких передниках, придающих им особый колорит, и в высоких головных уборах с двойными "крылышками". Может быть, здесь, под руку с моей бабушкой, гулял дед, одетый в свой лучший черный костюм, парчовый жилет и шляпу.

Я вздохнула, вспомнив, как часто он надевал эту шляпу и носил с такой гордостью, что я, будучи маленькой, с благоговением смотрела на нее. Для меня дед в своем выходном наряде тогда казался королем. Теперь его поколение ушло, и он вместе с ним, а люди, подобные Габриель Бреман и Мари Лабрус, говорят о Везоне как о месте, которое пугает, месте, где бродят убийцы и исчезают бесследно юные девушки.

Ничего удивительного, что Везон стал необитаемым. Хотя незнакомые молодые люди, которых я встретила на дороге, сказали, что кто-то все еще живет в деревне. Я с любопытством огляделась, продолжая стоять возле "мерседеса", сжимая в руке ключи. Да, на окраине деревни около маленького моста виднеется дом с новой крышей. Приглядевшись повнимательнее, я заметила, что над кирпичной трубой поднимается тонкий голубой дымок, а по соседству стоит еще один дом, крытый свежей соломой. Видимо, в Везоне кто-то продолжает выращивать пшеницу на полях, сушит солому для кровли и все еще пользуется мельницей на реке, чтобы смолоть зерно.

Наверное, у дяди Мориса здесь есть арендаторы. А если он этого не знает, надо будет его проинформировать о них. Я решила сразу же во всем разобраться сама, а потом съездить на ферму повидаться с Жаком Марсо и подготовить отчет для дяди.

Я немедля отправилась в путь. Мои шаги на удивление тихо и глухо звучали на стертых булыжниках улицы, между которыми уже пустили ростки трава и сорняки. Вскоре, не считая птиц, щебечущих в руинах заброшенных домов, я увидела первые признаки жизни. На дорогу вдруг откуда-то вышел козел и с любопытством уставился на меня ясными янтарными глазами. Всклокоченная борода ритмично покачивалась в такт жевательным движениям его рта, набитого травой.

Я бочком обошла его, опасаясь, что он бросится на меня, и размышляя, как смогу себя защитить, если он решится на это. Но козел презрительно понаблюдал за моими маневрами, заблеял и затрусил прочь, как будто потеряв ко мне всякий интерес.

Я осторожно продолжила путь. В первом доме не оказалось пи дверей, ни оконных стекол. Дверной проем зиял, словно разинутый беззубый рот, в окнах, как в слепых глазах, отражался мрак, царивший внутри. На грубой скамье рядом с домом стояло перевернутое вверх дном сверкающее ведро, рядом еще одно, полное чистой воды, к нему была привязана эмалированная кружка. Видимо, в Везоне не было своего водопровода, и воду до сих пор брали из колодца или приносили с реки, как это было еще при моем деде.

Всмотревшись в глубь дома через дверной проем, я заметила большой стол и тяжелые стулья, на одном из которых небрежно висел шерстяной мужской свитер с высоким горлом. В печи тлели угольки, бросая отблески в тягу дымовой трубы. В центре стола стояла керосиновая лампа – видимо, здесь не было и электричества.

Разбитый буфет вмещал в себя кухонную утварь и тарелки, а на полке виднелась торчащая на блюдце свеча с желобками восковых потеков.

– Здесь есть кто-нибудь?

Никакого движения внутри. Я, нахмурившись, повернула назад. В проеме между двумя домами вновь появился козел. Он стоял, агрессивно наклонив голову и расставив ноги, и изучающе смотрел на меня. Я попытала счастье в доме напротив, постучав в тяжелую дверь кулаком, но только отбила руку. Никто не ответил мне и здесь.

Я отошла от двери и опасливо взглянула на козла. Он помотал головой, как бы демонстрируя мне свои острые рога, и сделал несколько шагов в мою сторону.