Один из военных советников вице-президента позже рассказал мне, что после возвращения из Комсомольска Руцкой «так наехал на Ельцина», что тот в очередной раз стал кричать: «Меня опять подставили». Решение об остановке строительства подлодок на ТОФе все же было отменено. Вернее, спущено на тормозах…
…В тот день в Минобороны было совещание высшего рук-состава, а перед ним Грачев решил показать Ельцину новую форму одежды. Часа за два до приезда президента человек 100, играющих роль «манекенов», выстроили в громадном холле зала коллегии МО и держали под присмотром большой свиты генералов-тыловиков. Минут за 15 до Ельцина появился в черном штатском генерал Барсуков, начальник Главного управления охраны, прошелся по коридору, окинул офицеров и генералов каким-то милицейским, тяжелым взглядом, словно прикидывая, а может ли кто-нибудь на хозяина покушение совершить. Наконец в сопровождении сияющего и чуть ли не подпрыгивающего от радости министра обороны показался Ельцин. За ним — целая армада генералов, с не меньшей, чем у Грачева, печатью восторга на лицах.
Ельцин шел тяжелой ревматической походкой, как-то по-гусиному ставя ноги. Бросалось в глаза, что левая рука его двигалась гораздо меньше правой, иногда она вообще останавливалась и свисала вдоль туловища. Во всем облике Верховного главнокомандующего читалась болезненная усталость: бледный цвет лица, «подушки» под притухшими глазами, характерный наклон спины, цепляющие ковер каблуки туфель…
Еще не так давно на торжественном приеме в Кремле я видел его совсем другим: молодцеватая походка, живое, улыбчивое лицо, яркий блеск глаз — весь он излучал энергию, силу, бодрость, уверенность, — свита еле поспевала за ним.
Глядя, как тяжеловато ступает Ельцин по красной минобороновской дорожке, я думал: «А как же большой теннис, о котором с таким восхищением рассказывал байки Тарпищев?»…
Вот он приближается к очередному «манекену» — генералы вполголоса нахваливают новую форму. «Манекены», вконец уставшие от жары и дикого напряжения, сияют от счастья (так приказано!). Смотрины были недолгими. Президент поинтересовался, не слишком ли сильно новая форма смахивает на западную, и генералы дружно стали утверждать, что нет, обращая внимание Верховного на то, что некоторые элементы заимствованы из военной одежды русской армии. Задав еще несколько вопросов, касающихся, в частности, выразительности эмблем видов Вооруженных Сил и родов войск («Как отличить артиллериста от ракетчика?»), Ельцин то ли сказал, то ли спросил:
— Добро. Утверждаем, Пал Сергеич…
Грачев выпалил:
— Ваше слово решающее, товарищ президент — Верховный главнокомандующий!
— Ну, тогда утверждаем, — сказал Ельцин.
И новую форму уже вскоре запустили в производство.
А когда прошло уже больше года, дотошные журналисты выяснили, что это решение не оформлено на законодательном уровне. Назревал крупный скандал.
Ельцину пришлось задним числом издать указ…
…Мне кажется, наш военный поход на Чечню с юридической точки зрения можно квалифицировать как бандитизм в особо крупных масштабах. Когда стало окончательно ясно, что оппозиция с помощью русских танков и солдат не способна завалить режим Дудаева, Ельцин поздней осенью 1994 года созвал Совет безопасности (всего лишь совещательный орган при президенте, да и к тому же не было закона о СБ) и поставил вопрос «о восстановлении конституционного порядка». Открытым текстом пошел разговор и о применении военной силы. И вряд ли кто-нибудь из членов СБ не понимал, что дело пахнет войной. Эта война уже шла несколько месяцев. Даже очень наивный человек, и тот никогда не поверит, что «накачивание» стрелковым и тяжелым оружием отрядов чеченской оппозиции, тайная переброска в район их дислокации подразделений спецназа и военнослужащих других частей могли осуществляться без ведома президента — Верховного главнокомандующего. Эмиссары ФСК вели активную вербовку добровольцев в подмосковных дивизиях, Минобороны и Генштаб организовывали их отправку самолетами «на юг»…
Генералы и политики, стоявшие за спинами вооруженного сборища, разгромленного дудаевцами 26 ноября, жаждали реванша. Они и подталкивали Ельцина к тому, чтобы он дал «добро» на проведение силовой операции. Но личную ответственность президента за данную «ошибку» это нисколько не умаляет. Его слово было последним и решающим…
Сейчас некоторые генералы, являвшиеся в то время членами СБ, пытаются доказать, что они были против силовой авантюры. Бывший министр обороны, например, упрекнул Коржакова, что тот «договорился даже до того, что, дескать, Грачев был главным инициатором развязывания боевых действий в Чечне… Сохранились документы в Совете безопасности, свидетельствующие, что Грачев и Ерин, наверное, были самыми ярыми противниками этого»…
Документы действительно сохранились. Вот один из них — выступление министра обороны на заседании СБ 21 декабря 1994 года: «…Мы стеснены в выборе средств и зачастую действуем среди местного населения, жертвы среди которого нежелательны…»; «Мы теряем темп в политических действиях, а отсюда и в применении силы»…
Но главное даже не это. В то время министр ни разу публично не заявил, что он — ярый противник силовой акции в Чечне… Позже выяснилось, что, благословив «карательную операцию», Совет безопасности нарушил более двух десятков российских и международных законов, пактов, соглашений, договоров, конвенций, меморандумов и т. д.
Мне противно было смотреть на одного из наших минобороновских юристов, который в ходе «неформальных» застолий с возмущением перечислял эти документы и говорил о преступном авантюризме инициаторов силовой акции, а потом готовил материалы, в которых не было и тени сомнения в правовой обоснованности их решений…
…Наша Объединенная группировка сшивалась на живую нитку и являла собой уродливое, плохо обученное вооруженное стадо, которое послушно двинулось к чеченским границам, слабо представляя, что его ждет.
На мой взгляд, Грачев совершил преступление, отдав приказ на ввод войск в Чечню. Но не меньшая вина, думается, лежит на совести начальника Генерального штаба генерала, Колесникова, под руководством которого разрабатывался замысел операции. ГШ сводил воедино, координировал по рубежам и времени весь сценарий, он же оценивал результаты разведки и прогнозировал возможный характер развития событий. За спиной Колесникова стояла группа генералов Главного оперативного управления Генштаба — Виктор Барынькин, Анатолий Квашнин, Леонтий Шевцов и другие…
Я помню, какие горячие споры шли в то время между некоторыми генералами и офицерами ГШ. Нечего рассусоливать, говорили одни, прав или не прав Верховный: если есть приказ, его надо выполнять. Их оппоненты стояли на том, что и Ельцин может ошибаться, что министр и НГШ обязаны уберечь его от роковой ошибки, которая обернется бессмысленными жертвами.
Мы, к сожалению, слишком поздно поймем, что слепая генеральская исполнительность тоже может быть преступлением перед народом, перед армией. Перед собственным президентом. Из генеральской беспринципности вызревают сокрушительные поражения. И лишь два тертых афганской войной генерала — Георгий Кондратьев и Эдуард Воробьев, не пожелали пойти на сделку с совестью, отказались возглавить во всех отношениях «сырую» и политически сомнительную операцию.
Чем больше гибло наших солдат и офицеров в Чечне, тем чаще люди задавались вопросом: а по закону ли началась вся эта страшная бойня? Армия хотела быть уверенной, что не совершает заказное убийство, а по всем правовым нормам действительно восстанавливает конституционный порядок в Чечне. И потому ждала, что же ответит Конституционный суд на запрос верхней палаты парламента, усомнившейся в законности применения войск.
И пошел грязный мухлеж среди бела дня. Наблюдая за ним, я думал, что никогда в России не будет ни демократии, ни элементарной справедливости, пока наша Фемида будет чувствовать на себе тугой ошейник власть предержащих и трусливо поглядывать на Кремль…