То была загадка повышенной сложности. Даже генштабовская «агентура» в Кремле и в правительстве не могла получить внятных объяснений. По одной версии, Лебедь согласился возглавить Совбез при условии, что он лично представит президенту кандидатуру нового министра обороны. И Ельцин просто ждал, что ему даст альянс с Лебедем во втором туре.
По другой версии, не все в Кремле одобряли появление Лебедя, рассматривая его как новый «центр силы», который к тому же хочет иметь своего человека на посту министра обороны. И это вынуждало Ельцина «тянуть резину», дабы перед решающей схваткой команда совсем не распалась (к тому времени она уже и так была сильно «почищена»)… Прежде чем назначить министра обороны, президенту надо было найти сильный противовес Лебедю. Ельцин уже знал, кто это будет. Человек этот уже спешил в Кремль, споткнувшись о коробку из-под ксерокса…
А в стране с каждым днем разрастался ажиотаж вокруг кандидатуры нового министра обороны. Чаще всего в сообщениях СМИ стали мелькать фамилии директора Федеральной пограничной службы генерала Андрея Николаева, начальника академии Генштаба генерала Игоря Родионова, главного военного советнику МИДа РФ генерала Бориса Громова… ~
Секретарь Совета безопасности отлично отрекомендовал президенту начальника академии Генерального штаба генерал-полковника Игоря Родионова: «элитный и порядочный генерал». Такое протежирование вызывало у президента, Чубайса и Батурина настороженность: о Родионове говорили как о «человеке Лебедя». Один из главкомов, побывавший в те дни в Кремле, сказал шутя:
— Президент думает, какого министра назначить — умного или «своего».
В МО подхватили: «своих» у президента много, да «чистых» нет.
Тут действительно были проблемы: за претендентами, даже в звании генералов армии, числилось немало грехов, хотя в их верноподданничестве президент мог не сомневаться. В тот момент и всплыла кандидатура главного военного инспектора — заместителя министра обороны генерала армии Константина Кобеца. Но пресса уличала его в причастности к разного рода неприглядным историям, связанным с мутным бизнесом. А тут еще в «Комсомольской правде» появился огромный материал под заголовком «Придет Кобец — реформам конец»…
То был сильный удар по кандидату в министры, и он вознегодовал. Кобец грозил газете судом. Кто-то из его сторонников помог сочинить заявление для прессы: мол, статья в «КП» — злостный поклеп. И потребовал опубликовать опровержение. Возможно, так и случилось бы, если бы вдруг председатель думского Комитета по обороне генерал Лев Рохлин не выступил в парламенте с сенсационным разоблачительным докладом о коррупции в армии. «Достойное место» в докладе отводилось и Кобецу.
Потом стало известно, что еще более сильный компромат был представлен в администрацию президента спецслужбами и правоохранительными органами. На кандидатуре главного военного инспектора Кремль поставил крест…
А репутация Родионова была безупречна. И Ельцин, наконец, решился. 17 июля 1996 года генерал-полковник Игорь Родионов стал министром обороны России.
Поздравляя его с назначением, Ельцин посоветовал:
— Игорь Николаевич, не повторяй ошибок Грачева — не светись в телевизоре…
Совет был странным: пост-то один, да ведь люди очень разные.
Уже через несколько месяцев после назначения Родионова вспыхнула перепалка между руководством военного ведомства и Советом обороны из-за различных подходов к концепции военной реформы. Пресса стала муссировать слухи о скорой отставке министра. Тем более что слишком грозен был тон, с которым президент в унисон с Батуриным оценивал позицию руководства МО. Все это было плохим предвестием для Арбата…
…Ельцин хорошо знал, что отношения между секретарем Совета обороны и министром обороны не заладились уже с первых месяцев службы Родионова на Арбате. Самолюбие Батурина было сильно ущемлено, когда Ельцин «со слезами на глазах» был вынужден еще в ходе своей президентской кампании 1996 года сместить Юрия Михайловича с должности секретаря Совета безопасности и назначить на его место Александра Лебедя. Когда по рекомендации Лебедя министром обороны был назначен Родионов, эта связка и для Батурина, и для Чубайса стала играть роль раздражителя: два ключевых силовых поста оказались в руках политических противников, сплотившихся еще под знаменами Конгресса русских общин…
Лебедя быстро «съели». Валить Родионова было сложнее: он не столь импульсивен, как Лебедь, гораздо осмотрительнее в словах и действиях, у него большой управленческий опыт.
Став секретарем Совета обороны, Батурин получил выгоднейшую командную высоту между Ельциным и Родионовым и на полную катушку использовал преимущества своего положения. Без согласования с Батуриным на стол президенту не ложилась ни одна родионовская бумага. «Допуск к телу» тоже регулировался Батуриным. Многие обращения Родионова, и его неоднократные просьбы встретиться с президентом были проигнорированы.
У многих на Арбате Батурин вызывал, мягко говоря, раздражение. Наверное, прежде всего потому, что он никогда не был военным, слабо знал жизнь армии. Даже во внешне умных его речах профессионалы часто улавливали детали, которые выдавали скольжение по поверхности. Саркастические улыбки у генералов и полковников вызывали сообщения прессы о том, что Юрий Михайлович «между делом» разработал какой-то важный законопроект, что он во время обеденного перерыва на основной работе ходит из Кремля в МГУ читать лекции. И вдобавок к этому — еще и прошел курс подготовки космонавта. А давно обещанное заседание Совета обороны, на котором должен был обсуждаться стратегический вопрос — концепция реформы армии, — все откладывалось… Зато удавалось «мариновать» многочисленные предложения Родионова. Первое же представление на назначение почти двух десятков генералов, которых министр забирал в свою команду, откровенно задвинули в долгий ящик. Ельцин лежал больной и оправдательный мотив был надежный.
Потерпев пару месяцев, Родионов все же пробился на прием к Ельцину, сумев преодолеть плохо замаскированное сопротивление. Вскоре последовали назначения. Начала формироваться команда министра. Но регулярные доклады о положении дел в армии и других силовых ведомствах шли к президенту по-прежнему в основном только через Батурина. И нетрудно было представить, что секретарь Совета обороны работу Министерства обороны, Генштаба и лично Родионова подавал в соответствующих его позициям красках…
То, что Родионов успешно совершил кадровый прорыв, еще не давало ему повода рассчитывать на дальнейший успех в реализации своих замыслов. В руках Кремля были мощные рычаги для того, чтобы не дать Родионову развернуться, — деньги. И без того мизерное финансирование армии в иные месяцы сводилось уже к нулю. Родионов метался и нервничал. Это было то, что нужно: в Кремле знали, что даже Грачев вызывал у Ельцина иногда яростное раздражение, когда просил денег. Однажды президент не выдержал и почти крикнул своему фавориту: «Пал Сергеич, я вам сколько раз говорил, что есть такие участки военной реформы, которые не требуют денег!»
Ельцину докладывали: Родионов требует денег. Ельцин приходил в ярость. То же самое было, когда Родионов прислал в Совет обороны свой проект военной реформы. Она должна была обсуждаться на заседании СО. В телефонных разговорах с президентом Родионов уже не просил, а настаивал, чтобы глава государства изыскал возможность как можно быстрее обсудить основные положения концепции военной реформы.
Ельцин еще в декабре 1996 года пообещал Родионову что обязательно вскоре проведет заседание Совета обороны. Батурин его отговорил. Не состоялся совет и в январе. Так тянулось до самой весны. 19 мая Родионов позвонил Ельцину и уточнил регламент работы СО, назначенного на 22 мая.
Ельцин сказал ему:
— Меня тут пытаются уговорить опять не проводить Совет обороны, передвинуть на более поздний срок. Но проведем его обязательно, как договаривались.
Накануне Батурин докладывал свое мнение о проекте реформы, присланном Родионовым в Кремль для ознакомления.