– Однако без десяти полдень, а почты все нет, господа.

– Привезет ли почтальон письмо, вот что меня больше всего интересует, – проговорил второй.

– Господа, если письма не будет, я разгромлю этого шарлатана в завтрашнем номере, – сказал третий репортер, дымя папиросой. – Я наконец доберусь до него!

– Отто, что вы возитесь со своей бандурой? Надеетесь снять обезумевшую от счастья фрау Грасс с письмом в руках?

– Надеюсь, – коротко ответил фотограф в клетчатой кепке. – Послушайте, господин Вернер, отойдите от дверей – из-за вас ничего не будет видно.

В это время в глубине улицы показалась почтовая карета. Почтальон, толстяк в форменном темно-синем мундире с блестящими медными пуговицами и форменной же фуражке правил лошадью, сидя на козлах.

– Господин Штрумпф! – хором закричали репортеры. – Что вы везете фрау Грасс?

Господин Штрумпф принял важный вид и не ответил, словно не слышал вопроса. Лошадь остановилась точно напротив подъезда, украшенного дырявым жестяным навесом. Почтальон Штрумпф медленно слез с козел, не обращая внимания на журналистов, открыл дверцу кареты, покопался в почтовой сумке, достал оттуда желтый, с сургучной печатью конверт и торжественно прошествовал к входной двери.

– Неужели это письмо для фрау Грасс? – спросил репортер с папиросой.

– Да, – коротко ответил почтальон.

– Оно из Америки?

– Да, – последовал такой же короткий ответ.

– Эй, Штрумпф, остановись-ка! – зычно произнес фотограф.

Толстяк Штрумпф послушно остановился и приосанился. Перед собой на уровне груди он держал желтый конверт.

Вспыхнул магний, поднялось облако дыма. Фотограф разогнулся от ящика, довольно улыбнулся:

– Эй, Штрумпф, тебя хорошо снимать! Ты такой большой!

Штрумпф тоже улыбнулся и вошел в подъезд. Репортеры с шумом бросились за ним.

В квартиру фрау Грасс они ворвались лишь тогда, когда она уже прочитала письмо. Рядом с ней стояли два подростка, а женщина возбужденно говорила, и слезы текли у нее по щекам.

– Он жив! Он пишет, что скоро вышлет нам деньги на дорогу! У него там свое дело! Мы поедем в Америку...– Фрау Грасс всхлипнула и заплакала в голос.

Дети стали обнимать ее и успокаивать.

И в это время раздался грубый голос фотографа:

– Ну-ка, посторонитесь!

Он внес в комнату треногу с тяжелым ящиком, которые держал на плече, поставил на пол, раздвинул опоры треноги и склонился к ящику, блестевшему глазом-объективом.

– Фрау Грасс! Я должен запечатлеть вас. Завтра вы увидите себя и своих счастливых детей в газете!

Польша, 1939 год,

немецкая оккупация

Они ехали в полупустом вагоне. Бедно одетые пассажиры сидели тихо, старались не смотреть никому в глаза. И они тоже не глядели друг на друга. Мессинг и Цельмейстер устроились один напротив другого, Лева Кобак – рядом с Цельмейстером. Рядом с ними на лавках – пожилой человек в плаще и шляпе и две пожилые женщины. Мессинг все так же дремал, прикрыв глаза. Питер Цельмейстер поднял голову и долго, пристально смотрел на него. Потом с натянутой улыбкой спросил:

– Вольф, о чем ты все время думаешь? Так много думать опасно для здоровья. Это еще мой дедушка говорил. А он понимал в жизни побольше нашего и потому прожил сто два года.

– Я не думаю, я вспоминаю, – не открывая глаз, ответил Мессинг.

Вена, 1914 год

Мессинг заканчивал завтрак в гостиной, когда вошел доктор Абель с пачкой газет.

– Доктор, простите, так хотел есть, что начал завтрак без вас, – извинился Мессинг, привстав из-за стола.

– Пустяки, Вольф! Я выпью только кофе. – Доктор бросил на стол пачку газет. – Читайте, герр Мессинг! Фрау Грасс получила письмо ровно через две недели, как ты и предсказал, и теперь ждет денег от мужа, чтобы ехать в Америку! Вена и вся Австрия снова потрясены! Почитайте, почитайте.

– Не буду, – нахмурился Вольф. – Мне эта шумиха порядком надоела.

– Нехорошо, Вольф! Я понимаю, слава, конечно, утомительна, но ее надо воспринимать с достоинством и уметь получать от этого удовольствие.

– Сомнительное удовольствие.

– Эти сомнительные удовольствия, герр Мессинг, для вас только начинаются, – усмехнулся Абель, поднимая чашку с кофе и отпивая глоток. – Ч-черт, кофе совсем остыл...

По улицам Вены бежали мальчишки с газетными сумками через плечо. Крики оглашали утренний воздух:

– Россия объявила войну Австро-Венгрии! Германия объявила войну России! Война! Война! Выступление кайзера Вильгельма! Война!

14 августа 1914 года началась Первая мировая война...

БЕРЛИН. Кайзер Вильгельм выступает перед войсками, отправляющимися на Восточный фронт. Его окружают генералы в парадных мундирах, касках с шишаками... Полки солдат маршируют по площади... по улицам Берлина. Толпы разодетых дамочек и бюргеров, визжа от восторга, приветствуют своих защитников... под ноги солдатам и офицерам летят цветы. Офицеры улыбаются, отдают честь... Упряжки тяжелых, мощных лошадей тянут пушки...

ВЕНА. Император Франц-Иосиф напутствует армию... полки солдат проходят по улицам... и снова восторженные толпы обывателей, провожающих войска на смерть... цветы под солдатскими сапогами... улыбающиеся офицеры...

ПЕТЕРБУРГ. Николай II в парадном мундире с саблей на боку... Свита в белых мундирах и белых перчатках, сверкают золотые погоны и аксельбанты... Перед императором проходит гвардия... рысят казачьи сотни... кавалерия... Генералы в белых мундирах, их грудь украшают ордена... Солдаты маршируют по площади, по Невскому проспекту... И та же беснующаяся экзальтированная толпа – женщины в шляпках, господа в черных сюртуках и белых рубахах... Все охвачены патриотическим, смахивающим на безумие восторгом...

Они завтракали в молчании. Ели яичницу и сосиски, пили чай из белых пузатых чашек с розовыми цветами. За столом сидели втроем – Вольф, доктор Абель и его помощник Лев Кобак. Кроме чая на столе стояли никелированный кофейник, небольшие чашки с кофе и молочник. На краю стола – полуразвернутые газеты, их недавно просматривали.

– Лева, подайте, пожалуйста, кофейник, – попросил Абель. – Хочу попробовать, как наша новая хозяйка варит кофе...

Кобак молча передал кофейник и молочник доктору. Тот налил в чашку кофе, добавил молока, отпил глоток, причмокнул и заговорил:

– Так, дорогие мои коллеги и компаньоны, война разворачивается по всей Европе, и скоро кровь польется реками...

– А кто победит, по-вашему? – осторожно спросил Кобак. – Антанта или Тройственный союз?

– Лева, мне совершенно наплевать, кто победит, – скривил губы доктор Абель. – В любом случае будут сотни тысяч убитых... А не лучше ли спросить нашего дорогого Вольфа... что он видит?

– Будут миллионы убитых... – после паузы ответил Мессинг. – Ужасно, что будет...

– Кто же победит, Вольф? – нетерпеливо переспросил Абель.

– Антанта... – вновь после паузы ответил Мессинг. Он походил на художника – в те времена именно они носили длинные, почти до плеч, волосы, тонкие подстриженные бородки и усы. Но у Вольфа не было бородки и усов – только густые длинные черные волосы.

– И когда же это случится, господин Мессинг? – вновь спросил Абель.

Вольф долго смотрел в окно, наконец произнес:

– В семнадцатом... нет, в восемнадцатом году...

– Даже не могу представить, какая страшная будет бойня, – покачал головой Абель.

Вена, 1915 год

В кабинет Мессинга заглянул молодой человек и негромко сказал:

– Посетитель к вам, Вольф Григорьевич.

– Проси, проси...

– Позвольте представиться: Ганс Швебер, коммивояжер. – Снимая кепку, в комнату вошел мужчина лет пятидесяти, в пиджаке, штанах-галифе и высоких сапогах. – Мне посоветовали обратиться к вам, герр Мессинг, потому как я в большой тревоге: письмо от сына получил месяц назад, сказал, что едет домой, а его все нет и нет. А из Марселя дороги самое большее неделя... Вот, может, посмотрите? Говорят, вы большой мастак на эти дела. – И Швебер положил на стол письмо в конверте, присел в кресло напротив стола.