Я остановилась, едва противостоя силе ветра.

- Я слышу вас, - сказала я. – Чего вы хотите от меня?

Сквозь вуали дождя вокруг меня появились воины в броне, их волосы были растрепанными, а лица – белоснежными, тела покрывали раны, из-за которых они погибли. Крики сменились шепотом. Он исходил со всех сторон, одни и те же слова:

- Песня… Спой песню правды…

Я застыла, не в силах говорить, тем более, петь. Я знала. Конечно, я знала песню, но.. Где-то среди воя ветра и голосов я услышала обрывок мелодии, которую словно насвистывали губами, давно забывшими вкус медовухи, поцелуя любимой и слов «Молодец» или «До скорого, друг».

Я знала мелодию, как звук биения своего сердца. Все знали. Но никто больше не пел песню правды, ведь король запретил ее. Я слышала, что женщину убили, поймав ее напевавшей мелодию, пока она работала на кухне. Так было не всегда. В старые времена народ гордо пел песню на фестивалях в деревнях, на собраниях кланов, на погребении старейшины или воина, а то и ребенка, не пережившего зиму. Для мужчин и женщин Олбана песня была родной. Она была в сердце каждого.

Тихий звук замер, словно тот, кто свистел, забыл мотив. И мне казалось, что если забыть ценный последний фрагмент, придающий всем нам сил, мы обречены. И я тихо запела:

- Земель Олбана я дитя…

Они тут же застыли, их глаза смотрели на меня, и песня разливалась, гремела, как гром, ведь двадцать, пятьдесят, сотни голосов подхватили ее. Мой голос стал зовом, ведущим вперед хор голосов воинов. Слова, что запретил король, слова, что я любила всем сердцем вырывались из меня с силой, с которой огонь охватывал сухой хворост:

- Земель Олбана я дитя

Из кости, что хранит земля,

И как скала ее сильна,

Свободна сердца глубина.

Женою буду я с дитям,

А я рыбачу по морям,

Я песнь играю налегке,

И воин я с мечом в руке .

Закроет Леди вдруг огнем.

Лорд Севера сердца зажжет.

И Острова секрет хранят,

И сплю спокойно я в Тенях .

Я небо, но я и гора,

Я – песня, что не умерла.

Я травы, но я и моря.

Свободная моя душа.

Песня закончилась, воцарилась тишина. Воздух был полон ожидания.

- Что вы от меня хотите? – спросила я у призрачной армии, ведь песни не хватило, иначе они исчезли бы.

- Борись… - выдохнули они. – Бори-и-и-ись…

В призрачных глазах я видела пламя, словно желание борьбы не угасло за столько лет здесь, в месте их падения.

Бороться? Я?

- Я не воин, - сказала я. – Посмотрите на меня. Я… бродяга, никто, - я опустила голову, не в силах смотреть им в глаза. Их желание было сильным, может, оно и держало их в этом мире. Могло ли быть так, что только я остановилась и выслушала? Неужели только я слышала их крики? – Не могу… Я не знаю, что могу сделать, - прошептала я. Как я могу бороться? Величайший воин Олбана не выстоял бы против Кельдека. Они явно говорили о таком сражении. – Я хочу помочь, - я рискнула посмотреть на них, - но я бессильна.

А их лица, просиявшие надеждой после песни, начали угасать, их глаза уже утратили огонь… Как это вынести? Я опустилась, сжалась, закрыла лицо руками, их печаль ножом пронзала мое сердце. Я не могла на них смотреть.

Я замерла. В трещине между камнями у моих ног я увидела маленькое растение. Три побега с листьями нежно-зеленого цвета с одиноким цветочком, размером с ноготь на моем большом пальце. У цветка было пять лепестков, он был белоснежным, хрупким и прекрасным. Он не был похож на выжившего. Он был нежным среди бушующего ветра, холода и ливня. Только он жил в этом месте смерти и печали. Я не в счет.

Я поднялась на ноги и судорожно вдохнула.

- Я попытаюсь, - сказала я.

Призраки зарябили. Они стали выше, а на лицах вспыхнула надежда.

- Я не могу биться мечом и копьем, как делал мой брат, но я встану за правду. Не знаю, как, но, обещаю, я найду способ.

Словно они безмолвно сговорились, каждый в призрачной армии прижал к сердцу сжатый кулак. И сквозь ливень донесся хор их голосов:

- Оружие острое. Спины прямые. Сердца высоко.

И они тут же исчезли, и где-то за тучами над горизонтом появилось солнце. Я была одна на берегу Скрытых вод, дрожала в мокрой одежде.

Я глубоко судорожно вдохнула и пошла дальше. Серая вода рядом со мной рябила. Сердце колотилось, ладони были липкими. Я слышала пение воинов, хор надежды и веры, мощный и неукротимый. А я была обычной девочкой, жизнь которой была страхом и прятками. Что заставило меня принять вызов, который я не могла исполнить? Я согласилась бороться за свободу Олбана. Это значило, что будет новый король. От мысли я задрожала. Это было ужасно. Самый сильный боец или маг не выстоит против Кельдека. Его сила была абсолютной. Сбор был не только для бедняг с даром, а и для тех, кто не слушался короля. Он затрагивал атаманов, что не подчинялись, как случилось с Дунканом из Среброводья. Людей заставили подчиняться. Железная хватка Силовиков была на всех. И если бы таких наказаний не хватило, у Кельдека было оружие сильнее – магия. Обычным людям запрещали использовать дар, ведь это было оружием короля, и он жестоко использовал эти силы.

Я поклялась бороться с этим мужчиной, чья сила была в сотни раз больше моей. Мне было пятнадцать, я осталась одна. Я устала, проголодалась и замерзла, мне еще далеко идти. Если Тенепад был там, где думал Фаррал, если он был тем, о чем он говорил – местом, где люди говорят правду, где у них свободное будущее без тирании. Я молилась, чтобы Тенепад оказался чем-то большим, чем отчаянная мечта, чья-то надежда, что когда-то будут силы восстать за правду.

Я должна сдержать обещание. Я должна бороться, и первым шагом будет Тенепад. Призрачные воины верили в меня. Они показали свою веру. И я должна верить в себя и идти дальше. Петь песню. И оружие будет острым, спина прямой, а сердце – высоко. Один человек не выстоит против Кельдека и Силовиков. Но если нас будет достаточно, можно собрать армию.

Глава четвертая:

Ночь настигла меня у Глубоководья, самого длинного озера из цепи. Дубовый лес на берегах предлагал укрытие на несколько дней пути. За Глубоководьем была летняя крепость короля. Мне придется пройти рядом с ней по пути на север. Если много думать об этом, я потеряю свою смелость.

Я рискнула разжечь костер, ведь одежда промокла, и я не могла унять дрожь. Были места в лесу, где деревья были сухими, хотя высечь искру было все равно сложно. Руки дрожали от холода. Я сняла накидку Флинта – боги, как я раньше была без нее? – и разложила на камне у костра, где она сушилась вместе с моей туникой и блузкой. Я надела одежду, что оставил Флинт. Она была в моей сумке и промокла меньше, чем моя одежда.

Я пыталась собирать еду по пути, но результатом была лишь пригоршня сморщенных ягод и букетик трав. Я сварила из листьев настой и медленно пила. Наслаждаясь теплом каждого глотка. Закончив, я поставила котелок с остатками настоя рядом с тремя ягодами на листе. Мне не казалось, что меня преследуют маленькие ножки с того момента, как я вошла в лес.

Я укуталась во влажную накидку и собралась отдыхать. Дубы уже избавлялись т летнего одеяния, и я спала в листьях. Вскоре лес не будет безопасным укрытием. Я знала лес, я научилась многому, пока мы с отцом были в бегах. Чему я не научилась у бабушки о сборе припасов и укрытиях, это я раскрыла сама с отцом, пока мы пересекали горную местность, стараясь не попасть в беду. Мы оставались на одном месте всего на ночь или две, боясь, что наше присутствие привлечет ненужное внимание к тем, кто нас приютил. Мы никогда не говорили, почему Силовики заинтересовались бы нами. Часто они были близко, подходили, думая, что мы не узнаем их в их черном одеянии, хоть и без серебряных брошей и звякающей брони. Но мы знали: их плохие деяния оставляли за ними вонь. Мы умели раствориться в лесу, мы позволяли Олбану спрятать нас.