– Блюй! Я приказываю!

Молодой стриженый солдатик затравленно озирается в поисках поддержки. Взвод таких же, как и он, молодых и стриженых солдат, перед строем которых он стоит, явно ему не сочувствует. За первую неделю своей службы будущие сержанты усвоили первое железное правило учебной дивизии: если один не выполняет приказ – пострадает отделение, если отделение не выполнит приказ – пострадает взвод. А если взвод не выполнит приказ, то сержанты выберут из взвода любого солдата и он будет страдать за взвод. Его будут тренировать, «пока дым из ушей не пойдет», «пока не ляжет». И если он не сможет выполнять больше приказов – то пострадает его отделение. И снова весь цикл повторится сначала. Способов тренировки много: можно заставить рыть окопы на старой железобетонной плите. Норма – окоп полного профиля за 30 минут. Ну а если не укладываются, то тренировать еще и наказывать.

Стриженый солдатик стоял перед строем, а строй начинал свирепеть – ибо знал, чем ему грозит невыполнение приказа.

Я стоял в отдалении, наблюдая за действиями своего заместителя. На третий день моей службы в должности командира учебного взвода я полностью постиг еще один закон учебной дивизии: не мешай сержанту работать, иначе придется работать самому.

А старший сержант, выждав 10 секунд для солидности, четко скомандовал:

– Взвод, слушай приказ! Рядовой Равдулин опоздал на построение на 13 секунд, ибо находился в буфете!

Каждый солдат учебной дивизии имеет ежедневно 20 минут свободного времени после обеда и 10 минут вечером. Вырвавшись с обеда, голодный солдат бежит в буфет, где одна неповоротливая продавщица. В полку 1 500 солдат, и добрая половина, те, которые самые голодные, пытаются прорваться к прилавку. Большинство из них, протиснувшись в буфет, не имеют возможности ни пробиться к прилавку, ни вырваться обратно. За опоздание в строй их жестоко наказывают, но желающих прорваться не убавляется. Спрашивается, откуда же солдат деньги берет, если в месяц ему платят 3 (три) рубля 80 копеек? А вот оттуда и деньги, что он два-три месяца пытается к прилавку прорваться, да не получается. Вот тебе и экономия.

Сейчас все 40 учебных взводов полка построены на дальнем дворе военного городка, готовые приступить к чистке оружия. Офицеров не видно, и сержанты всякий на свой лад наставляют нарушителей. Кто «вставай-ложись», кто еще как. Кое у кого и более затейливые виды пресечения нарушителей придуманы. Один взвод, к примеру, тренируется ползать по-пластунски через минное поле. Вместо минного поля используется густо загаженный свиным дерьмом хозяйственный двор полка.

Мой заместитель, с широкими лычками старшего сержанта на погонах, решил сегодня ограничиться лишь тем, что буфетный нарушитель должен публично изрыгнуть из себя то, что он съел в буфете, а вернее, то, что он намеревался съесть. Выблевывание съеденного часто в учебных дивизиях именуется научным термином «экстракция», по аналогии со стремительным неудержимым выбросом стреляной гильзы из казенника танковой пушки. Термин этот сержанты применяют и к себе, например, после грандиозной пьянки: «Всю ночь меня мучили ужасные экстракции…»

В отличие от сержантских непроизвольных экстракций, стриженый солдатик должен исполнять их по команде, но он не выполнил четко приказ, и оттого следует команда:

– Второе отделение! Наклонись! Два пальца в рот вставь!

Первое и третье отделения с ненавистью и надеждой ждут решения своей участи. «Один – за всех, все – за одного» – это основополагающий принцип воспитания.

– Справа! По одному! БЛЮЙ!!!

Извиваясь в спазмах и судорогах, отделение выполняет приказ, разгрузив свои желудки во вполне приемлемый срок.

– Рядовой Равдулин, становитесь в строй! – Старший сержант отворачивается, якобы для того, чтобы присмотреть местечко, где бы расположить взвод для чистки оружия. В этот момент Равдулин получает два тяжких удара в живот от своих стриженых товарищей. Подавляя рвущийся протяжный стон, он сгибается пополам и всем телом валится в грязь.

В учебных дивизиях сержанты и офицеры никогда не бьют солдат – это еще один железный закон.

Арестованного привезли в полк и заперли в изоляторе караульного помещения. Угрюмый, он сидел в углу, упрямо глядя в пол. Сержанта арестовали в Омске, в 4 000 километров от его родного учебного полка.

Прибыл военный дознаватель. Началось следствие. Как, почему. Дело серьезное. И все тут зависит от командования, с какой точки зрения смотреть на случившееся и как данный проступок трактовать. Если это назвать самовольной отлучкой, то сержант получит 15 суток ареста, это максимум. Если назвать случившееся дезертирством – то 15 лет, это минимум.

Если бы сержанта поймали на территории своего округа, то дело, конечно бы, замяли, ибо между округами идет соревнование социалистическое – у кого меньше преступлений и нарушений. Но раз уж его поймали в другом округе, а следовательно, Москве все известно, то руководство будет стараться показать свою решимость, несмотря ни на что, полностью искоренить все нарушения. Но и тут вновь напрашивается противоречие: если это дезертирство, так почему же об этом не доложили в Москву шесть дней назад, когда сержант исчез?

Для всех прямых начальников сержанта, от взводного командира и до командующего округом, наступил период весьма неприятный.

Фамилия сержанта была Зумаров, а его взводным командиром был я. Оттого-то меня первым и вызвали.

– Ваш сержант?

– Мой, товарищ подполковник.

– Сколько времени вы вместе служите?

– Восемь месяцев, товарищ подполковник. Он был курсантом учебного взвода, которым я командую, а затем по получении звания оставлен во взводе командиром второго отделения.

– Что вы можете сказать о нем?

– Товарищ подполковник, я никогда в жизни его не видел.

Дознаватель, видимо, давно вник в суровую армейскую действительность, и мое заявление на него не произвело решительно никакого впечатления.

– Умелец? – только поинтересовался он.

– Так точно, умелец, – подтвердил я.

На этом допрос был закончен. Вслед за мной по очереди были вызваны командир роты, замполит батальона и наконец комбат. Разговор с ними тоже не затянулся более одной минуты. Все они никогда такого сержанта в глаза не видели.

Если достояние страны национализировать, то есть подчинить государству, то естественное стремление каждого человека подняться, выдвинуться, улучшить свое положение может быть осуществлено только в рамках государственного аппарата, которому, кстати, требуется много (чересчур много) профессиональных чиновников, то есть исполнительных людей с высшим образованием.

Любой диплом об окончании высшего учебного заведения открывает вам дорогу в любой области: в партии, в профсоюзах, в комсомоле, в КГБ, в спорте, в литературе и искусстве, в промышленности, в сельском хозяйстве, на транспорте – словом, везде. Оттого-то в любом социалистическом обществе и наблюдается такой парадокс – никто не стремится получить профессию, стремятся получить только диплом, все равно какой. Лучше, конечно, с уклоном в общественные науки, а не точные, оно проще, да и в жизни полезнее, ибо для карьеры главное «гладко гутарить выучиться».

И вот оттого, что все повально бросились в философию (марксистско-ленинскую) и в историю (партии), людей, умеющих что-то делать руками, а не языком, совсем почти не осталось. Такие люди на вес золота. Вы только посмотрите, как сейчас живут автомеханики, слесари-сантехники, маляры, циклевщики полов и так далее (я, конечно, имею в виду только тех, кто подрабатывает на шабаше, а кто из них не подрабатывает?). Спешу оговориться, я не против них, я – против философов и их Единственно Верного Учения.