— Конечно, разве я не знаю, что ты храбрый, — как можно серьезнее сказал Миша, пряча в уголках губ смешинки, и спросил:
— Так пойдем дальше?
— А ты как? — спросил в свою очередь Саша.
— Я, как ты, — ответил Миша.
— Тогда пошли! — распорядился Саша.
Там, где начиналось кочковатое болото — немереное в ширину и длину, — оленьи следы неожиданно разошлись. Небольшое стадо раскололось на две части: одни олени пошли влево, другие — вправо.
— Что же делать? — озадаченно спросил Миша, разглядывая отпечатки копыт на земле.
Саша устало опустился на камень. Миша сел рядом, начал переобувать торбаса.
— Придется поворачивать — все равно не догоним. Столько прошли — и напрасно. Вон и дырка у тебя на пятке, — сочувственно сказал Саша и сунул свой палец в дырявый Мишин торбас. — Еще совсем разлезется. Лучше вернуться. Куда с такой дыркой?..
Но Миша не соглашался.
— За болотом мы их обязательно догоним, — сказал он, искусно залатав торбас жгутиком травы. — Дальше, чем за те сопки, они не пойдут. И расходиться нам не надо. Пойдем по следам, которых больше.
И они пошли по болоту. Миша впереди, Саша за ним. Саша был тоньше Миши, выше его, но не такой ловкий. Перепрыгивая с кочки на кочку, он нередко оступался и по колено проваливался в вязкую жижу. Торбаса промокли, в них чавкала вода. Потом Саше захотелось есть, да так сильно, что стало поташнивать. К счастью, на болоте росла морошка. Ягода еще не созрела, была жесткая и терпкая на вкус, но, увидев, что Миша часто наклоняется за ней, Саша тоже стал срывать и есть морошку, пока не наелся.
Но даже это необозримое болото имело конец. Когда они очутились в сухой, травянистой долине, начиналось утро.
Они так устали, что решили немного поспать.
— Только сначала позавтракаем, — сказал Миша и вытащил из-за пазухи свой малахай, в котором была морошка.
Саша с отвращением посмотрел на ягоды и скривился.
— Ты чего? — спросил Миша. — Ешь, она почти спелая. — Миша с аппетитом уплетал незрелую морошку, а Саша только изредка кидал в рот ягоды, казавшиеся ему теперь кислыми и противными.
Спали они недолго. Проснувшись, Саша первым делом спросил:
— А теперь куда? Дальше?
— Ага, — сказал Миша. — Чуть поищем в сопках, а как нету — домой.
До сопок было километров тридцать.
Саша уныло спросил.
— Ты есть хочешь?
— Ага, — кивнул Миша.
— И я. Как же туда пойдем?
— А как же Павка Корчагин голодал? — спросил в свою очередь Миша. — Ты ведь только читал про это.
— Когда это он голодал? — изумился Саша.
— Когда! А когда белых разбили, еды не было, а они дрова для паровоза пилили. Читал, называется!
— Так то когда было! Тогда революция шла. И что он, Павка, за оленями гонялся, что ли?
— А может, и погнался, если бы надо было. Но если ты не хочешь, не ходи, я один могу.
— Ты как старик Кергин, не понимаешь, когда я в шутку говорю, — ответил Саша.
И он проворно подхватился и решительно направился к сопкам.
Теперь они шли по-другому: Саша впереди, Миша за ним. Шли и молчали.
Первым заговорил Саша, и не заговорил, а закричал:
— Сошлись! Миша, скорей, следы сошлись!..
Трава на том месте, где стоял Саша, была вкруговую выбита копытами. Оленьи следы подходили сюда с двух сторон: с той, откуда пришли ребята, и с боку, но тоже от болота. На траве валялись клочья шерсти…
— Бились здесь, — сказал Саша. — Сошлись и бились, а потом вместе пошли.
Миша потрогал рукой примятую копытами землю, каплю засохшей крови на траве.
— Часа три прошло, как дрались, — определил он. — Если б мы не спали…
Подъем на сопку был тяжелый. Сыпучая щебенка уплывала из-под ног и тащила вниз. Помогали массивные камни, как наросты, торчавшие на склоне. Цепляясь за них, можно было подниматься выше. Почти у самой вершины Мишины руки неожиданно соскользнули с камня, острый камень глубоко порезал правую ладонь. Кровь сразу пропитала носовой платок. Глядя, как он морщится от боли, Саша не выдержал и сказал:
— Ты меня Павкой попрекал, а теперь, верно, сам не рад. Этот Белый прямо к Ледовитому океану идет. Еще день походим — как раз на берег выйдем. А нужен он нам!
— Ни к какому не к Ледовитому, — ответил Миша. — Вот доберемся до вершины и увидим их.
— А как не увидим, тогда зачем шли?
— Зачем, зачем! — рассердился Миша.
Он хотел сказать еще что-то и не сказал, потому что Саша вдруг заплакал.
— Не плачь, Саша, ну не плачь, — уговаривал его растерявшийся Миша. — Давай так: если не увидим их, сразу спустимся, поймаем евражку, и домой. Тымкилен, когда заблудился, тоже евражек ел…
Саша нехотя поднялся и, все еще всхлипывая, поплелся за Мишей.
С вершины сопки оленей они не увидели. В километре от них, строго на север, ручей, казавшийся с высоты тоненькой ниточкой, поворачивал и скрывался за соседней сопкой — более крутой и более высокой, чем та, на которой они находились.
— Надо возвращаться, — сказал Миша. — Мы не найдем их.
По гребню сопки они пошли назад. И вдруг оба остановились. По другую сторону сопки лежала поросшая разнотравьем ложбина. По ней в сторону открытой тундры медленно брели олени.
— Ура! — заорал Саша. — Они возвращаются в тундру! Ура!..
Миша сложил трубочкой ладони и громко позвал:
— Крр, крр-ро, крр-ро!..
Белый олень остановился, повернул к сопке голову.
— Вот видишь! — радостно вскрикнул Саша. Потом, погрустнев, добавил: — А послушал бы, что я говорил, так и не нашли бы их.
— А что ты говорил? — притворно удивился Миша.
— А что искать не надо, назад тебя звал, ревел даже…
— Ну так что, все равно вместе нашли, — рассудил Миша.
Они проворно стали спускаться с сопки. И, конечно, не подозревали, что на их поиски вышли из бригады пастухи, что они идут по их следам и вот-вот их встретят.
Первый пионер
Ужин окончен. Костер потушен. Вход в палатку плотно закрыт, и в нее совсем не проникает свет белой ночи. Длинный переход по тундре утомил ребят. Они тихонечко лежат на оленьих шкурах и слушают, как где-то внизу бьет в скалистый берег холодное море.
Но тишина в палатке коротка. Вот уже Митя Номынкау толкает своего соседа, Васю Седова, и шепотом спрашивает:
— Не спишь?
— Нет…
— И я…
Вася поворачивается к Мите, поправляет рюкзак под головой. Вася здорово устал сегодня, потому что всю дорогу тащил на плечах тяжелый груз — позвоночник моржа, который нашел на песчаной отмели. Он решил, что эта штука пригодится для уголка юного натуралиста. У Васи ноет спина, болит поясница, но спать ему все равно не хочется.
Две подружки из седьмого «Б», две Гали — Соколова и Чайвына о чем-то шепчутся в другом конце палатки.
Вдруг ветер донес из низины протяжный вой.
— Что это? — тревожно спрашивает Галя Соколова.
— Наверно, волк, — спокойно отвечает лесник Андрей Тантикин, который возглавляет группу юных натуралистов. И строго приказывает: — Все, ребята, спать! Завтра рано подниматься.
— Не хочется, — не соглашается Галя Соколова.
— И мне не хочется, — поддерживает ее подружка.
— Да никому не хочется! — говорит за всех Вася и просит Андрея: — Расскажи что-нибудь интересное.
— Про страшное, — требует Галя Соколова.
— Не надо про страшное!.. — хором протестуют ребята.
Понимая, что теперь ребята все равно не отстанут, Андрей сдается.
— Ладно, — говорит он, — расскажу вам про одного мальчика эскимоса.
В палатке начинается короткая возня: каждый устраивается поудобнее. Потом сразу стало тихо.
— Было это давным-давно, еще в те времена, когда шхуны белых купцов с Аляски свободно приходили к нам на Чукотку, — начинает Андрей тоном сказки. — Вот тогда-то жил да проживал один охотник, звали его Итты. Яранга его на самом берегу Ледовитого океана стояла. Итты был молодой охотник, и такой сильный и ловкий, что чаще других приносил в стойбище мясо и шкуры зверя. Но как ни старался Итты, его семья все равно жила голодно, потому что большую часть добычи он отдавал хозяину стойбища — богатому Инеу. Иначе Инеу не дал бы ему ни оленьих шкур для одежды, ни патронов для охоты.