— Верно,—ответил Артур.—Это была дурацкая выходка, но мне просто невыносимо было думать, что я всю войну проведу в плену. Да и побег-то почти удался. Конечно, я очень рисковал. Я думал, что меня расстреляют. Но мне не приходило в голову, что они разделаются со мной иначе — вычеркнут меня из спис­ков живых. Когда они отправили меня в эту кошмарную дыру в Восточной Пруссии, я просто перестал для них существовать. Стал еще одним безымянным рабом.

— Вообще, Артур,— сказал Джеффри,— тебе жутко не везло с начала до конца, не считая, конечно, того, что ты остался в живых. Если бы тебя не контузило выстрелом из танка, ты бы давно уже был дома. Надо же было в довершение всего еще и потерять па­мять! Не знаю, почему мы не берем у наших военно­пленных отпечатков пальцев, как это делают янки. Насколько все было бы проще.

— Само собой,— вяло отозвался Артур. Выпитый портвейн не поднял ему настроения. Его худое блед­ное лицо слегка порозовело, но он был напряжен и нервно мял губами сигареты, которые зажигал одну за другой. Его лоб пересекала глубокая продольная морщина. Джеффри не помнил, чтобы она была до вой­ны. Вид у Артура неважнецкий, подумал Джеффри, хотя он и долго лечился в госпитале.

Та же мысль с первого момента встречи возникла и у Холлисона. Его беспокоило здоровье племянника.

— Вот что, Артур,— сказал Холлисон,— надо тебя показать хорошему врачу. Тебе нужно заняться своим здоровьем.

— Хватит с меня врачей,— раздраженно отмахнул­ся Артур.— Я вполне здоров. По мне так этих шести лет просто не было. Жизнь начинается сначала.

Он допил вино в бокале.

Холлисон подумал, что, может быть, волноваться и нет оснований — вот вернется Артур к своим прежним занятиям, и все придет в норму. У него нелегкий ха­рактер. Джеффри всегда считал, что Артур — чело­век себе на уме. Обидчив, замкнут, и вообще слишком занят собственной персоной. Но все равно он — от­личный парень, способный, энергичный и надежный. Такой человек, как он, добьется многого в любом деле, стоит ему только захотеть.

Мимо них пропыхтел речной трамвайчик. С палубы им что-то прокричали и помахали руками дети. Джеф­фри задумчиво помахал в ответ. Он думал о том, как война меняет людей. «Беглянка» качнулась на набежав­шей волне.

— Мне кажется, что самое время произнести речь,— сказал Холлисон,— пока в бутылке еще что-то есть.

— А что,— согласился Джеффри.— Произнеси.

— Наверно, я сентиментальный старик,— начал Холлисон,— но у меня не будет другого случая сказать вам обоим... как я вами горжусь. Вы оба сделали свое дело... конечно, судьба распорядилась по-разному. Я горд, и я очень, очень рад, что вы оба ко мне вернулись. Се­годня — счастливейший день моей жизни.

Он трубно высморкался и дрожащими пальцами об­резал и зажег сигару.

Джеффри глянул на Артура и кивнул в сторону Холлисона:

— Послушать его, так и не догадаешься, что он вы­возил на своем игрушечном суденышке наших солдат из Дюнкерка. Сколько человек, отец?

— Семьдесят три,— сказал Холлисон.— Ты же зна­ешь, я никогда не мог удержаться от соблазна сплавать через Ла-Манш. И, пожалуйста, не сбивай меня — я еще не кончил.

— Послушай, хватит!— взмолился Джеффри.— А то у меня слезы закапают через борт.

— Ладно, я перейду к делу. Я много думал о вашем будущем — твоем и Артура. Сам понимаешь, я старею. Скоро стукнет шестьдесят шесть. Последние год-другой мне стало трудно справляться с делом — срочные правительственные заказы, вечная нехватка рабочей силы и все такое. Не подумай­те, что я жалуюсь, но сейчас, когда война кончилась, по-моему я имею право немного отдохнуть. Мне нуж­ны помощники, и я надеюсь, что вы оба примете учас­тие в деле. У нас крепкая фирма, но ей нужна новая кровь. Я понимаю, что после ваших приключений, все это может показаться скучным, но нашей фабрикой можно гордиться. Марка Холлисон пользуется уваже­нием. У нас отличные перспективы. Если разобраться, то весь мир нужно покрасить заново.

Джеффри широко улыбнулся.

— Ну ты прямо поэт. Эта фраза могла бы стать первой строчкой песни: весь мир нужно покрасить заново...

— Да, нужно,— упрямо повторил Холлисон,—и по мановению волшебной палочки это не произойдет. Тут нужно работать и работать. У меня превосходный от­дел новых разработок, у меня первоклассный главный инженер. Что мне нужно — это два заместителя, кото­рые сняли бы с меня груз административных забот. Вы оба знаете дело. Согласны?

Джеффри выбил пепел из трубки и выбросил его за борт, стараясь не просыпать ни крупинки на палубу.

— На меня во всяком случае можешь рассчитывать. Правда, меня демобилизуют не раньше чем через нес­колько месяцев. Я ведь занимался радарами — радар­ным контролем полетов. Мне поручили прочитать зи­мой курс лекций в колледже Генерального штаба. Это чрезвычайно почетное задание и, честно говоря, я поль­щен. А потом я в твоем распоряжении.

— Ты уверен, что тебе этого хочется? Может быть, ты предпочел бы заняться чем-нибудь другим?

— Разумеется предпочел бы,— сказал Джеффри,— Например, попутешествовать.

Увидев, как лицо отца изменилось от огорчения, он поспешно добавил:

— Не сердись, отец, мне просто захотелось тебя подразнить. У меня сегодня такое веселое настроение, что я ни о чем не могу говорить серьезно. Поверь, ни­чем другим я заниматься не хочу. Тихая спокойная ра­бота — это то, что мне сейчас нужно. А что может быть спокойнее изготовления красок?

— Отлично,— сказал Холлисон.— Ну а ты, Артур? Мне тебя очень не хватало на фабрике. Я не забыл, как из тебя все время лезли новые идеи. Нам очень нужен человек, способный мыслить нестандартно, способный генерировать идеи, особенно учитывая, что нам, види­мо, по-прежнему придется драться с чиновниками за каждый патент.

— Вы мне льстите,— сказал Артур.— Предложение, прямо скажу, заманчивое.

— Само собой, я не требую от тебя немедленного ответа,— сказал Холлисон, который явно решил, что убедил обоих молодых людей.— Видит бог, я не хочу приставать к тебе с ножом к горлу. Но у тебя будут отличные перспективы, и дело это денежное. Но, может быть, у тебя другие планы?

Артур улыбнулся — вернее, сардоническая тень улыбки скользнула по его лицу — и покачал головой.

— Нет, никаких серьезных планов у меня нет,— сказал он и добавил в порыве откровенности.— Я за­был, как работают без принуждения. И, конечно, я на мели. А на какой оклад я могу рассчитывать?

— Я думал положить вам обоим по две тысячи фун­тов в год.

— Артур ничего не сказал. Интересно, сколько у ста­рика денег, опять подумал он. Джеффри толкнул его локтем.

— Соглашайся, Артур, на эти деньги прожить можно.

Холлисон посмотрел на них с недоумением.

— Это даже по нынешним временам порядочные деньги. Но кроме того я намерен обеспечить ваше бу­дущее. С точки зрения карьеры у вас просто выпали из жизни шесть-семь лет. При обычных условиях за это время вы добились бы прочного положения и ско­лотили бы капитал. Наш долг — как-то возместить вам упущенные возможности. Я — богатый человек. Я был богат и до войны, а за время войны — несмотря на на­логи на сверхдоходы — я приумножил свое состояние.

— Постыдился бы,— сказал Джеффри.

— Я и стыжусь. Так вот к чему я веду. Как вы зна­ете, у меня нет никого кроме вас двоих. Всю войну я твердил себе, что, если вы останетесь живы, я поста­раюсь, как могу, помочь вам, когда вы вернетесь.

Он помолчал. Артур нетерпеливо закурил новую си­гарету, а окурок старой раздавил каблуком.

— Разумеется, я не думаю, что деньги обязательно принесут вам счастье,— продолжал Холлисон.— Но вы, наверняка, будете чувствовать себя спокойнее, зная, что в перспективе вы — состоятельные люди. Короче говоря, на этой неделе я повидаю старика Хетерстоуна. Ты его не узнаешь, Джеффри,— такой от стал ста­ренький, еле на ногах держится. Он составит новое за­вещание. Кроме нескольких небольших сумм, завещан­ных сотрудникам фирмы, все мое состояние достанет­ся вам — тебе, Джеффри, и тебе, Артур. Вряд ли эта новость вас особенно удивит, но, я полагаю, вам хо­чется знать наверняка. Только учтите — я помру еще очень нескоро. Ну вот и все.