— И храбрый тоже.

— Мирддин сказал, что завтра мне можно будет увидеть его.

— Так ты и сделаешь. А сейчас тебе нужно уснуть, Дафидд.

Она еще раз пригладила непокорную прядь волос и начала медленно и ритмично поглаживать его лоб, зная, что обычно это убаюкивало мальчика. Сегодня, однако, глаза его никак не закрывались. Его возбужденный взгляд не отрывался от нее. Внезапно он спросил:

— Рика… почему Балор и другие думают, что ты желала того, что с тобой случилось?

На мгновение у нее перехватило дыхание. Оцепенев, она смотрела на вопрошающее лицо мальчика, понимая, что он что-то подслушал.

— Почему ты решил, что они так думают? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

— Они так говорили Галену. Балор даже говорил ему, что тебе это понравилось. Он сказал, что ты… — Голос задрожал, глаза наполнились слезами от замешательства и смущения. — Но ты ведь н… н… не… правда, нет?

Шепот молил об ответе, и эта мольба отозвалась в ней.

— Нет, Дафидд. Нет. Я не хотела, чтобы это случилось.

Она потянулась, заставила сесть и заключила его в объятия.

— Ты слишком мал, чтобы это понять, — беспомощно лепетала она, поглаживая его по спине и пытаясь успокоить.

— Но я хочу понять! — Он сердито поднял голову. Их взгляды встретились. — Пожалуйста, Рика.

Как могла она объяснить ребенку слухи, ходившие среди соплеменников, объяснить, что предпочла бы умереть, чем остаться в живых после насилия?

— Балор и другие думают так, потому что я осталась в живых. Они думают, что я недостаточно сопротивлялась, чтобы помешать солдатам… обидеть меня. Видишь ли, иногда лучше умереть, чем потерять честь, а то, что сделали эти люди…

— Я знаю. — Он откинулся и смотрел на нее недетскими глазами. — Я знаю, что они сделали, — повторил он. — Он делает это моей матери. Иногда ночью я слышу, как она кричит. И если огонь не погас, я могу видеть. — В голосе была не просто ненависть к отчиму. В нем слышалась обида ребенка, который не может простить матери ее измену. — Ей нравится, когда он делает это. Даже когда он делает ей больно, она просит его не останавливаться. — Он отвернулся и быстро замигал, стараясь остановить слезы.

— Дафидд… — Рика протянула руку и, положив ладонь ему на щеку, заставила взглянуть на себя. — Так и должно быть между мужем и женой. Когда ты повзрослеешь, ты поймешь это. Твоя мать не делает ничего плохого. Свадебная клятва дает мужчине право на это, и поэтому женщина не считается обесчещенной, когда он берет ее. То, что случилось со мной, — совсем другое. Они не имели права. Они взяли от меня то, что я не отдавала. Но те, кто там не был, никогда не поверят этому.

Шрамы еще не затянулись, старая боль вернулась, и Рика сделала глубокий вздох, стараясь успокоить ее.

— Слухи, подобные тем, которые ты слышал, никогда не прекратятся.

— Но это неправда!

— Это не имеет значения. Балор и другие будут верить в то, во что им хочется верить.

— Я верю тебе. — Он взял ее за руку.

К горлу подступили слезы. Доверие невинного ребенка бальзамом пролилось на кровоточащую рану. Но сейчас она должна успокоить его боль, а не наоборот.

— Я знаю, что ты мне веришь. — Она покрепче обняла его за плечи. — Но я хочу, чтобы ты верил всему, что я тебе говорю. И о твоей матери тоже.

И снова он отвернулся, избегая ее взгляда.

— Дафидд, посмотри на меня, — ласково потребовала она. Когда он подчинился, она продолжила: — В том, что ты видел между твоей матерью и ее мужем, нет ничего плохого. Это нормально. От этого получаются дети, так семя мужчины попадает в женщину. Как мы сегодня высевали семена в землю, чтобы их взрастила богиня, так отец высевает семя в чрево матери. Только из этого семени вырастает ребенок.

— Всегда?

— Нет, но иногда… — Светлая головка склонилась в задумчивости. Рика попыталась понять, о чем он задумался. Имея дело с Дафиддом, угадать было трудно. Временами он воспринимал все совсем по-детски, но иногда его интуитивные догадки пугали.

Он неожиданно взглянул на нее и указал на живот.

— А твой ребенок посеян римлянином?

Она судорожно сглотнула, но не стала отрицать правду.

— Да, Дафидд, — прошептала она, отпуская его плечи.

Он кивнул, почти удовлетворенный, как бы разгадав наконец мучившую его загадку.

— Значит, поэтому Гален защищал тебя?

Умозаключение, высказанное уверенным тоном, застало ее врасплох, и сначала она не нашлась, что ответить. Пока она старалась не думать о последних словах Галена. Теперь же Дафидд вынуждает ее открыть глаза на причину поступков и слов Галена.

— Что ты имеешь в виду? — наконец спросила она дрожащим голосом.

— Он — римлянин, и ребенок тоже — римлянин. — Дафидд в замешательстве взглянул на нее. — Понимаешь, Рика? Он как будто отец этого ребенка.

— Он не отец! — отрезала она. Охваченная неожиданными и непонятными чувствами, Рика не смогла быть снисходительной к глупому выводу ребенка.

— Я сказал, как будто отец. — Дафидд закусил нижнюю губу. Все же, несмотря на обиду, он не отступал. — Поэтому он и ударил Балора, и был высечен.

— Нет! — слишком многое в словах Дафидд а могло оказаться правдой, которую она просто не могла принять. Между нею и римлянином не может быть ничего общего! Ребенок, зачатый римлянином, вовсе не дает ему права вмешиваться и чувствовать ответственность. Ей не нужна его защита, она не хотела ее!

Терзаемая своей мукой, она не смогла смягчиться.

— Послушай меня, Дафидд. Ты должен видеть его таким, каков он есть, а не таким, каким тебе хотелось бы. Его высекли, потому что он ударил своего охранника. Мирддин сказал правильно — ему нужно указать его место. Это урок другим.

— Человек бывает рабом только тогда, когда позволяет себе быть им.

Она напряглась.

— Где ты это слышал? — Она знала ответ прежде, чем он произнес его.

— Мне сказал Гален. — Осторожно взглянув, он, должно быть, понял, что больше не нужно ничего говорить. Скользнул под мех и, устроившись поудобнее, закрыл глаза. И тихо шепнул, почти про себя:

— Может быть, они потому и высекли его… что он никогда не будет рабом. Я думаю, они боятся его.

Она невольно криво усмехнулась от проницательности мальчика.

— Я тоже так думаю, — прошептала она, не понимая, почему мысль о силе воли римлянина успокоила ее. — А сейчас ты должен уснуть.

— Рика?

— Да?

Голубые глаза снова широко открылись.

— Если бы Гален не ударил Балора за его слова, я бы сделал это.

Она смахнула проступившие слезы.

— Я знаю, ты сделал бы это. — Она похлопала его по руке и наклонилась поцеловать. — Поэтому ты так дорог мне, Дафидд. Ты защитил бы меня и мою честь. У тебя мужество не мальчика, а великого воина.

Он покраснел, но все же в выражении его лица была не только радость от похвалы. Несомненно, в нем была также надежда.

— Значит, на самом деле ты не ненавидишь его. Я думаю, нет. Ты попыталась помочь ему сегодня, теперь он должен тебе нравиться.

— Это… это все не так просто, Дафидд. — Она отвернулась.

— Ты хотела помочь ему, — настойчиво повторил он.

— Да, но…

— Тогда он тебе нравится. Ты больше не ненавидишь его.

— Это нелегко.

— Нет, легко. Легко знать, любишь ты кого-либо или ненавидишь. Я ненавижу Балора потому, что он такой жестокий и обижает других. Мирддин добрый, и я люблю его. Кажется, мне нравится рыжеволосый римлянин, он смешной. Тот большой и лысый… он раньше не нравился мне. Но сегодня он тоже по-своему хотел защитить тебя. Мне кажется, теперь он мне тоже нравится…

Она смотрела невидящим взглядом в огонь очага и слушала болтовню ребенка. Как легко для него было любить или ненавидеть…

"Я позабочусь о том, чтобы твоя ненависть уменьшилась и исчезла", — внезапно прозвучало в голове. Она почувствовала подступающие слезы.

Дафидд сел.

— Рика, почему ты плачешь?

— Я не плачу.

— Нет, плачешь. — Он протянул руку и, коснувшись щеки, отпрянул. — Посмотри, мокрая.