Колонна пленников и воинов вошла в поселок, и толпа расступилась, давая им пройти. Маурик не спеша вел отряд мимо кузниц с округлыми крышами, мимо загона для лошадей, направляясь к деревянному помосту в центре поселка. Стремясь увидеть, что будет дальше, толпа окружила возвышение. Маурик поднялся на помост, насадив свой кровавый трофей на один из угловых столбов. Рика попыталась отойти назад, но толпа увлекла ее за собой и вытолкнула к самому краю деревянного сооружения. Разглядывающий возбужденных зрителей Маурик заметил ее.

— Вдова моего брата, ты пришла в надежде увидеть, как прольется кровь римлян? Скажи только слово, и я снесу голову любому по твоему выбору. — И как бы убеждая, он махнул мечом в сторону цепочки пленников, которые под охраной поднимались на помост. Все еще закрытые капюшонами и связанные между собой римляне не видели, куда надо идти. Их грубо толкали и ставили лицом к толпе.

Рика отвела глаза от жестокого зрелища. Она была смущена и сердилась на себя за внезапно возникшее в ней чувство жалости к пленникам, чувство, которое она в себе не предполагала, да и не желала ощущать.

— Выбирай, Рика! — В настойчивости Маурика несомненно звучала нота осуждения. И несомненно в его глазах читалось злорадство. Под этим взглядом Рике было не по себе. Ведь он осудил ее, признал виноватой и приговорил терпеть презрение. А перед свидетелями, поскольку воин должен чтить своих родственников, он устроил этот спектакль мстящего брата.

Толпа, видя в ее замешательстве помеху собственному удовольствию, начала изливать свое раздражение в громких насмешках. Неожиданно, так же быстро, как и возникли, выкрики прекратились. Рика догадалась о причине. Как и Маурик. Его лицо мгновенно потемнело, и он повернулся к приближающемуся человеку, единственному, чье положение в племени в данный момент было выше его собственного.

Церрикс взошел на платформу, и толпа мгновенно стихла. Вражда между королем и Мауриком была всем хорошо известна. Маурик стоял за открытую войну, Церрикс же считал, что надо извлечь урок из судьбы силлуров на юге. Он полагал, что ордовики должны любой ценой избегать открытых битв, в которых сразу скажется преимущество завоевателей. Это по его приказанию не было ответных действий на бойню, случившуюся весной. Пока он король, для его народа главным будет не война из жажды крови и мести, а выживание. До сих пор Совет старейшин считал необходимым поддерживать его власть и отвергал претензии Маурика на королевство, хотя они были столь же обоснованны, как и права Церрикса.

Именно это соперничество заставляло толпу хранить сейчас полное молчание. На мгновение были забыты даже римляне, стоявшие у края помоста. Все взоры были прикованы к двум воинам, равным по силе и положению, взгляды которых тотчас столкнулись с безмолвной враждебностью.

Первым заговорил Церрикс.

— Убери меч, Маурик. Он хорошо послужил людям, но время кровопусканий прошло. Убийство этих людей не принесет пользы. Для многочисленных легионов потеря шестерых так же незаметна, как и вычерпывание нескольких горшков воды для реки.

— Ты мягчеешь, Церрикс, и стареешь, — парировал Маурик, вкладывая меч в ножны. — Хотя кожа у тебя еще гладкая, ты ведешь себя как старик, у которого кровь недостаточно горяча для храбрости и чести.

Толпа ахнула, пораженная дерзостью оскорбления.

— Ты сказал, храбрость и честь, Маурик? Это с ними ты так стремишься к славе любой ценой?

— Не к личной славе. Я борюсь во славу нашего народа. А ты, ты, Церрикс, потерял последние остатки чести. Оставить врага живым — недостойно воина, а тем более короля.

Рика невольно отпрянула от них. Эти двое вели словесную баталию так, будто скрестили мечи в жестокой схватке. Церрикс не обратил внимания на поднявшийся ропот.

— Но, однако, король — я, и пока я правлю этим королевством, ты будешь подчиняться моим приказам.

— Так ты снова позволишь, чтобы убийство наших соплеменников, в тем числе моего брата, и насилие над нашими беззащитными женщинами, — он взглянул на Рику, и его попрекающий взгляд противоречил негодующей речи, — остались неотомщенными? А как же наши законы? Даже внутри племени за убийство полагается расплата!

— Либо личный поединок, либо компенсация. Таков закон, Маурик. — Мягкий голос Мирддина-друида сразу поставил все на свои места. Только жрец имел право толковать закон и объявлять решения, поскольку только он обладал даром прорицания.

Мирддин в белой накидке вышел из толпы и поднял руку, призывая к молчанию, которое наступило при одном его появлении. Он остановился и положил руку на плечо Рики. Она напряглась. Но выражение темно-синих глаз под густыми бровями было добрым и понимающим. Знает ли он? Может ли с помощью своих таинственных сил узнать хранимую ею тайну? Успокаивающе и, может быть, понимая ее мысли, Мирддин кивнул ей и повернулся, чтобы по грубым ступеням взобраться на помост. Глядя отеческим взором на обоих мужчин, он, казалось, принимал их за поссорившихся детей, хотя оба были примерно его возраста. Мирддин обратился к ним, однако, достаточно громко, чтобы его слышала толпа.

— Каждый из вас говорил верные слова. Церрикс, ты правильно выразил бессмысленность убийства врагов из мести. А ты, Маурик, правильно определил их вину и знаешь, какое наказание полагается им по нашему закону. По обычаю убийство действительно карается смертью. Однако это делается не из мести, а чтобы удовлетворить стремление богов к равновесию. Но так же, как должно быть соблюдено равновесие, так же должна быть соблюдена справедливость. Ты, Маурик, казнил бы пленников во имя справедливости, мстя за своего мертвого брата и его вдову. Но ответь мне, раз она жива и невредима, не лучше ли соблюсти справедливость по-другому?

Рика вся дрожала. Хотя Мирддин пока говорил загадками, она начала понимать причину настойчивого приглашения Церрикса. Ее глаза лихорадочно искали подсказки на его лице. Церрикс же стоял в спокойном молчании и, казалось, ничуть не был удивлен, как будто уже знал, о чем пойдет речь.

Внезапно Мирддин понизил голос. Рика еще могла слышать его, но до толпы слова уже не доходили.

— Убийство одного или даже всех пленников не исправит зло, причиненное ей, и не вернет твоего брата, Маурик. Их захват преследовал не эту цель, а другую, согласованную с Советом. Смерть этих людей не согласуется с планом.

— План обречен на неудачу, — проворчал Маурик.

— Ты говорил это с самого начала. Но попытаться все же стоит, — прервал свое молчание Церрикс с такой решительностью, что тот замолчал. Рика в замешательстве перевела взгляд с Церрикса на друида, затем на Маурика. Очевидно, все они были знакомы с планом.

— Размести своих пленных рабов, Маурик, так, как ты соглашался сделать. Или твое слово ничего не стоит?

Маурик проигнорировал язвительное замечание и взглянул на Мирддина.

— Ты не можешь убедить меня в правильности этого плана. Однако, — он перевел взгляд на Церрикса и улыбнулся, — я выполню твое приказание… пока, — тихо добавил он.

Мирддин удовлетворенно вздохнул и повернулся лицом к толпе, подняв руки к небу, словно через него передавалась с небес на землю некая весть.

— Дабы послужить стремлению богов к равновесию, от их имени я объявляю: эти пленники не должны быть убиты. — Несмотря на особое уважение к друиду, в толпе раздались сердитые крики протеста и сомнения. Мирддин взглянул на толпу и продолжил: — Это не значит, что они останутся безнаказанными. С этого момента они не являются больше свободными людьми. Теперь они — рабы, которые будут выполнять работу тех, кого нет больше в этом мире. Среди вас многие проводили своих сынов и отцов, братьев или мужей в мир иной. Взамен вы получите одного из этих рабов.

У Рики перехватило дыхание. Она не хотела все это слышать и отчаянно надеялась, что ее подозрения не оправдаются. Страх сжал ей горло. Даже когда Мирддин кивнул ей, она все еще не хотела верить.

— Во имя Беленуса — нет! — прошептала она, вызывая имя бога из глубины подсознания. Это — безумие! Как может она согласиться и принять римлянина в качестве раба? От одного только слова «римлянин» ей становилось дурно. Невозможно будет даже взглянуть ему в лицо, тем более выносить его присутствие, не воскрешая весь ужас совершенного с ней.