— Ты не клала сахар? — спросил у Олены Михайловны так, будто ничего не произошло и они заканчивают этот торжественный обед в его честь в такой же доброжелательной и приятной атмосфере, в которой он и начался.

Олена Михайловна не ответила Роману, однако, должно быть он и не требовал ответа, потому что сразу же снова уставился на Андрия.

— Не горячись, — сказал он, — мы же интеллигентные люди и должны сдерживать нездоровые страсти.

— И он называет это нездоровыми страстями! — повернулся Андрий Михайлович к сестре. — Открыто склоняет меня к измене и называет мое возмущение нездоровыми страстями!

— Я не требовал от вас никакой информации, и прошу уважаемого пана..

— Никакой я не уважаемый пан, — не дал ему договорить Андрий Михайлович. — Привыкли: прошу пана, я очень извиняюсь… Не мешает ли вам узел на петле, прошу извинить? И ногой табуретку из-под уважаемого пана… Да, ты не требовал от меня информации, это правда. Но ты учил меня, как бить под ложечку свой народ, как подрубать то, что объединяет и цементирует нас, нашу дружбу и единство. А ты под него тихой сапой…

— Забудем этот разговор. — Стецишин начал нервничать. Поставил чашечку, не отхлебнув кофе, на его лбу выступил пот.

— Зачем же забывать! Позиция вашей организации достаточно ясна, но она не найдет поддержки в нашем доме, неужели ты этого не понял? Во всем Озерске, на всей Украине, и передай это вот так, как слышишь, твоим единомышленникам!

Стецишин медленно встал. Вынул клетчатый, аккуратно сложенный платок, вытер губы и молча спрятал в карман. Вежливо поклонился, но говорил хрипло, и плохо скрытая ярость прорывалась в его словах:

— К сожалению, у меня ограниченное время, и я должен…

Никто не ответил ему, и он направился вокруг стола к двери, неуклюже протиснулся между сервантом и креслом, изобразив на лице улыбку, открыл уже дверь, но остановился в последний момент.

— У меня подарки, и я хотел бы…

Теперь не выдержала Олена Михайловна:

— Купить нас за модный свитер? Или нейлоновую кофточку из магазина уцененных товаров?

Змеиная улыбка снова скользнула по лицу Стецишина.

— А ты была когда-то вежливее, Олюся, — не удержался, чтобы не уколоть на прощание. — И красивее…

Увидев, что Андрий Михайлович схватил стул, Стецищин быстро проскользнул в переднюю…

Шугалий понимал, как нелегко Олене Михайловне рассказывать. Сидел молча, не перебивал и ничего не уточнял. Когда она кончила свой рассказ, попросил:

— Повторите, пожалуйста, что вы услышали, когда вернулись с кофе. Если возможно, припомните дословно.

Олена Михайловна сказала:

— Я и сама удивляюсь: какой-то негодяй, с которым у Андрия были отношения… — Она зажмурила глаза и повторила услышанное от брата в тот трагичный день: — Он сказал: «С которым я имею несчастье»…

— Работать? — уточнил Шугалий.

— Нет, он этого не говорил.

— Ссориться? Встречаться? — предложил варианты Шугалий. — Человек, причастный к событиям в Любене. Вы слышали о них? Когда бандеровцы Стецишина напали на райцентр?

Олена Михайловна кивнула не очень уверенно.

— Кажется, это было в начале сорок пятого?

— В конце сорок четвертого, — уточнил Шугалий и подумал, что надо срочно выяснить, где тогда находился Чепак.

Эх, Чепак, Чепак… Перед тем как бандеровцы громили его партизанский отряд, ходил на связь в Любень… А теперь Андрий Михайлович Завгородний узнает, что кто-то из его знакомых причастен к любенской трагедии сорок четвертого года! Он так и сказал Роману Стецишину: «Ты ставишь в пример этого подонка, с которым я имею несчастье…» А Роман Стецишин, поняв, что выдал своего сообщника, поспешил сразу к Чепаку, предупредил, и тот в воскресенье убил Завгороднего.

«А если Чепак в декабре сорок четвертого не был в Любеке?» — остановил себя капитан. Спросил:

— Ну, а дальше? Как вел себя Андрий Михайлович, когда Стецишин ушел от вас?

— Помогал мыть посуду.

— А вечером?

— Поливал цветы.

— Никуда не ходил?

— Был в скверном настроении. Я предложила посмотреть новый фильм — не захотел.

— И вам не любопытно было узнать, о чем он говорил со Стецишиным, когда вы готовили кофе?

— Конечно, любопытно, но Андрий рассказал бы сам.

— Уверены?

— Он от меня ничего не скрывал. Просто Андрию надо было сначала все самому обдумать, знаете, после душевных потрясений люди иногда цепенеют и нужно время, чтобы открыться. В тот вечер он рано ушел к себе, теперь я знаю почему: хотел написать письмо вам, но не смог. Я же говорю — оцепенел.

— Больше вы не виделись с братом? — спросил Шугалий.

— Почему же? Вечером я предложила Андрию чаю, он всегда пил чай с вишневым или крыжовенным вареньем, вскипятила чайник и заглянула в кабинет.

Не захотел. «Не до чаю сейчас, говорит, налей лучше рюмку водки». Я принесла с бутербродом. Выпил, но закусывать не стал. «Иди, говорит, Олюся, пора спать».

— Что-то Олексы не видно, — встал Шугалий. — Так я вечером, с вашего разрешения…

Олена Михайловна вытерла несколько яблок, подала капитану.

— Мы всегда вам рады, — сказала, не поднимая глаз и не очень искренне, но Шугалий понял ее: только что исповедовалась с полной откровенностью, и ей не хочется смотреть в глаза тому, перед кем открыла Душу.

Шугалий смущенно сунул яблоки в карман пиджака, они некрасиво выпирали, и капитан иронически посмотрел на свое отражение в зеркальном стекле серванта. Решил, что на улице сразу съест эти яблоки.

— Я на озеро, — предупредил зачем-то Олену Михайловну, хотя ей вовсе не обязательно было знать, как он распорядится своим временем до вечера.

— Купаться?

— Покатаюсь на лодке.

— Сказали бы Олексе, он бы… Хотя мотор у Чепака на ремонте.

«Снова Чепак, — подумал Шугалий. — И почему это вы, уважаемый Северин Пилипович, так часто напоминаете о себе?»

..Лодка шла, задрав нос и оставляя за собой пенистый след. Шугалий перегнулся через борт, окунув в воду ладони. Крикнул Малиновскому, примостившемуся на самом носу:

— Остановите там, где нашли лодку Завгороднего.

Знаете где?

Лейтенант только кивнул в ответ, и Шугалий удобнее уселся, подставив голую грудь теплому упругому ветру.

Слева медленно приближался заросший камышом остров с одиночными деревьями, прямо по ходу лодки вдали уже угадывался берег с чуть заметными домиками. А справа, куда ни глянь, — безграничная гладь изумрудной воды.

Миновали остров, и Малиновский дал знак, что надо поворачивать направо. Ничипор Спиридонович круто вырулил, и лодка легла на правый борт, чуть не зачерпнув воды. Почти сразу же лейтенант замахал руками, приказывая остановиться. Мотор несколько раз чихнул и затих.

— Где-то здесь, — недовольно пробормотал Малиновский. Сегодня лейтенант был сердит на весь мир.

Полдня бродил по усадьбам соседей Чепака, но ничего путного так и не узнал. А капитан, выслушав его доклад, промолчал: не обругал и не похвалил, не рассказал даже, что делал у Завгородних, только сухо приказал: «Поедем на озеро». И все. А зачем на озеро?

Уже по дороге Шугалий счел возможным объяснить Малиновскому, что хотел бы побывать на месте, так сказать, происшествия, где была найдена лодка Завгороднего.

А зачем, спросить бы. Будто вода сохраняет вещественные доказательства. Если что-нибудь и есть, то на дне, а глубина тут — метров семьдесят, попробуй достать!..

Но лейтенант ничего не сказал Шугалию: в конце концов, дисциплина есть дисциплина, и надо сохранять субординацию.

Лодка остановилась, покачиваемая ею же вызванной волной. Шугалий спросил у Малиновского:

— Здесь?

— Угу…

— Лодка была опрокинута?

— Да.

— А ветер откуда был?

Малиновский неопределенно пожал плечами, и Ничипор Спиридонович, внимательно прислушивавшийся к их разговору, ответил вместо него:

— В то воскресенье? Когда ветеринар погиб? С того берега дуло.

— Если бы лодка перевернулась здесь, ее бы снесло?