— Да вы просто героиня, леди Сент-Джулианс! — восхитился герцог Фитц-Аквитанский, у которого перед глазами уже два года маячил пост вице-короля Ирландии, а потому он стал твердым консерватором и доверял сэру Роберту так же, как лорду Стэнли.
— Я пошла на великие жертвы, — сказала леди Сент-Джулианс. — Однажды я поехала к леди Дженни Пустомел{508} и провела там целую неделю, чтобы заполучить ее полоумного сына и его восемьдесят тысяч в год; лорд Сент-Джулианс отрекомендовал этого юношу в «Уайтсе», и тем не менее виги произвели его в пэры! Разумеется, они пользуются своим общественным влиянием куда больше, чем мы. Тот поступок сэра Тренчарда был тяжким ударом. Потерять голос в такую минуту! Будь у меня хотя бы смутное представление о том, что тогда происходило у него в голове, я бы даже пригласила его в Барроули{509} на пару дней.
Выдающийся иностранный дипломат прицепился к лорду Марни и ловко выведывал у него, чего стоит ожидать в будущем.
— Но созрел ли плод? — спросил дипломат.
— Плод созреет, когда у нас хватит смелости сорвать его, — заявил лорд Марни. — Только нашим бойцам недостает рвения.
— Неужели вы думаете, что герцог Веллингтон… — Тут дипломат остановился и заглянул в глаза лорду Марни, словно хотел сообщить ему нечто, но не осмеливался произнести вслух.
— А вот и он, — указал лорд Марни. — Он сам ответит на ваш вопрос.
Мимо прошли лорд Делорейн и мистер Ормсби. Дипломат обратился к ним:
— Разве вы не были в Палате?
— Нет, — сказал лорд Делорейн, — но я слышал, что там сейчас жарко. Будут сидеть допоздна.
— Вы думаете… — Дипломат заглянул лорду в глаза.
— Я думаю, что, так или иначе, всё рано или поздно заканчивается.
— А-а! — протянул дипломат.
— Ого! — воскликнул лорд Делорейн, когда они с мистером Ормсби отошли в сторону. — Да я помню этого малого: был каким-то сомнительным атташе в Париже, когда мы еще не враждовали с Монмутом{510}, а теперь едва ли не посол, лентами и звездами увешан до самого подбородка.
— Единственные звезды, что есть у меня, — скромно сказал мистер Ормсби, — это четыре звезды за индийские акции{511}.
Объявили о прибытии леди Файербрейс и леди Мод Фитц-Уорен — они только что вернулись из Палаты общин: и дама, и девица были исполнены политического энтузиазма. Леди Файербрейс дала обстоятельный отчет об итогах голосования, который породил множество противоречивых оценок; леди Мод говорила только о выступлении лорда Милфорда, и, судя по тому, как усердно она распространялась на этот счет, могло показаться, что это была важнейшая речь всего вечера; последняя же, напротив, длилась лишь несколько минут, к тому же в полупустом зале ее почти никто не мог разобрать, зато, по выражению леди Мод, «слог у оратора был ну просто замечательный!»
Альфред Маунтчесни и леди Джоан Фитц-Уорен прошли мимо леди Марни, разговаривавшей с лордом Делорейном.
— Так вы думаете, — произнесла леди Марни, — что мистер Маунтчесни уйдет победителем?
Лорд Делорейн покачал головой:
— Эти богатые наследницы никогда не могут так сразу решиться. В бочке меда всегда имеется капелька дегтя.
— И всё равно, — призналась леди Марни, — на ее месте я бы вышла замуж независимо от того, что моему избраннику по душе: мои деньги или мое лицо.
Вскоре после этого гостиная зашевелилась — под приглушенный шум голосов вошло множество джентльменов: в их числе лорд Валентайн, лорд Милфорд, мистер Эгертон, мистер Бернерс, лорд Фитц-Херон, мистер Джермин. Заседание закончилось, были объявлены результаты великого голосования по ямайскому вопросу. Радикалы не поддержали правительство, которое, получив перевес всего в пять голосов, уже успело, однако, известить их о том, что Палата относится к ним с недвусмысленным уважением. Было ясно, что завтра правительство подаст в отставку.
Леди Делорейн, готовая к такому исходу, была спокойна; леди Сент-Джулианс ничего подобного не предвидела и пришла в неистовое волнение от этой ошеломительной победы. К ее ликованию примешивалось смутное, но крайне неприятное ощущение того, что леди Делорейн ее опередила, обо всём договорилась с новым министром, возможно, даже поставила в известность двор. В то же время распаленному воображению этой благородной дамы казалось, будто важные придворные должности, которые она выделила для себя и своего мужа, выскользнули у нее из рук. Мысли о притязаниях, надеждах и интересах ее многочисленных детей заполонили смятенное сознание леди Сент-Джулианс. Что, если Чарльзу Эгремонту достанется место, на которое она прочила Фредерика или Огастеса? Что, если лорд Марни станет шталмейстером?{512} Или лорд Делорейн снова поедет в Ирландию? В беспокойном волнении уверовала она во все эти несчастья — и, завладев «герцогом», чтобы леди Делорейн не смогла получить в распоряжение его слух, решила как можно скорее добраться до дома, дабы, не медля ни секунды, написать сэру Роберту.
— Вряд ли они уйдут, не назначив хотя бы несколько пэров, — сказал сэр Вавассур Фейербрейс мистеру Джермину.
— Ну почему же, они и так распределили достаточно титулов.
— Хм! Я знаю, что обещание было дано Таббу Суиту, а также Гипгипхопу. Не думаю, что Гипгипхоп сможет вновь показаться в «Будлзе» без короны на голове.
— Не понимаю, с какой стати этим господам понадобилось выходить из игры, — сказал мистер Ормсби. — Какое значение имеет перевес в пять, десять, пусть даже двадцать голосов? Я еще застал времена, когда приличным большинством считалась треть Палаты. Так было в эпоху лорда Ливерпуля. Лорд Монмут частенько рассказывал, что в стране был десяток семей, которые, если им только удавалось прийти к единогласию, могли постоянно делить между собой правительство. Ах! Старые добрые времена! В ту пору мы никогда не переносили дебаты, а сидели до победного конца, как и положено джентльменам, которые с годами привыкли не спать всю ночь напролет, а после заседания ужинали у «Вотье»{513}.
— Ах, Ормсби, любезный, — воскликнул мистер Бернерс, — не вспоминайте «Вотье» — у меня слюнки текут.
— Ормсби, вы станете баллотироваться от Бирмингема, если парламент распустят? — спросил лорд Фитц-Херон.
— Меня просили об этом, — ответил мистер Ормсби, — но Палата общин уже не та, что в мое время, и я не желаю снова туда вступать. Если бы я имел представление о коммерческой деятельности, то стал бы членом приходского управления в Мэрилебоне{514}.
— Повторяю в сотый раз, — сказал матери лорд Марни, вставая с дивана, где они какое-то время беседовали, — если кто-то считает, будто я хочу, чтобы леди Марни стала придворной дамой, то это ошибка, леди Делорейн. Я бы очень хотел, чтобы все это уяснили. Я семейный человек и хочу, чтобы леди Марни всё время была при мне. Если я чего и желаю, то исключительно для себя. В домашнем быту, я надеюсь, учитывается положение каждого члена семьи. После всего, что случилось, страна на это рассчитывает.
— Но, дорогой Джордж, по-моему, это и в самом деле поспешное…
— Положим, что это так; но я советую тебе, дорогая мама, не падать духом. Я слышал, как леди Сент-Джулианс только что в столовой просила герцога пообещать, что ее Огастес станет лордом Адмиралтейства{515}. Она еще прибавила, что Казначейство не подходит, оно ведь не обеспечивает жильем, а средства, которые принесло ее сыну приданое жены, не позволяют арендовать дом за тысячу фунтов в год.
— Он не получит Адмиралтейства, — сказала леди Делорейн.