— Что нового во дворце, Тэдпоул? — поинтересовался герцог.

— Там сейчас сэр Роберт, — ответил Тэдпоул.

— Это славные вести! — воскликнул его милость, лорд де Моубрей подхватил, а лорд Марни откликнулся вялым «браво».

Далее завязался разговор, в ходе которого все весьма увлеченно воздавали должное ямайскому вопросу: действительно ли виги с самого начала намеревались уйти в отставку; кто именно настоял на этом шаге — лорд Мельбурн или лорд Джон; удалось бы им пережить сессию, если бы они отложили дебаты; и всё в таком духе. Тэдпоул, говоривший с каким-то жаром, кажется, напирал на герцога Фитц-Аквитанского; лорд Марни, который желал переговорить с лордом де Моубреем наедине, ловко отвел этого господина в сторону якобы для того, чтобы взглянуть на какую-то картину. Тэдпоул, который с самым что ни на есть искренним и простодушным выражением лица отслеживал каждый уголок комнаты, ухватился за возможность, которой давно искал.

— Я не претендую на знание закулисных дел, ваша милость, но сегодня мне сказали: «Тэдпоул, если вам случится увидеть герцога Фитц-Аквитанского, можете ему передать, что лорд Режмятеж^{521} ни за что не поедет в Ирландию».

Довольная улыбка заиграла на благообразном лице герцога — и тут же была погашена, поскольку могла вызвать подозрения; дружелюбным и выразительным кивком, который должен был намекнуть Тэдпоулу, что сейчас не время подробно останавливаться на этом вопросе, герцог с довольно безразличным видом вернулся к ямайским прениям, а вскоре после этого заговорил о каком-то деле, касавшемся его зятя. Переход к этой теме прервал беседу между лордом де Моубреем и лордом Марни. Тэдпоул, который, судя по всему, необычайно хотел прорваться к лорду Марни, мимоходом поймал шедшего ему навстречу лорда де Моубрея.

— Вы слышали новость про лорда д’Ордена?^{522} — тихо спросил Тэдпоул у его светлости.

— Нет, а что случилось?

— Не проживет и дня. Какая удача для сэра Роберта! Начать сразу с двух Подвязок!

Вот и удалось Тэдпоулу безраздельно завладеть вниманием лорда Марни, остальные пэры были слишком далеко, чтобы слышать.

— Я не претендую на знание закулисных дел, милорд, — произнес добродетельный джентльмен особо доверительным тоном, подкрепляя свои слова взглядом, который говорил о масштабах этой государственной тайны, — но сегодня мне сообщили: «Тэдпоул, если вам случится повстречать лорда Марни, можете ему передать, что лорду Рамбруку нечего и думать о королевских борзых».

— Всё, чего я хочу, — сказал лорд Марни, — так это видеть подле Ее Величества людей с характером. Наше отечество зиждется на семейных ценностях, и ему вовсе не нужно, чтобы придворную должность занял хоть один дворянин, чья репутация не безупречна. А этот малый, Рамбрук, содержит теперь француженку. Об этом мало кто знает, но это факт.

— Отвратительно! — воскликнул мистер Тэдпоул. — Нимало не сомневаюсь, что это так. Впрочем, советником по борзым ему ни за что не стать, можете быть уверены. Личная репутация непременно ляжет в основу нового правительства. После принятия Закона о реформе избиратели доверяют этому качеству гораздо больше, чем заслугам перед обществом. Мы должны идти в ногу со временем, милорд. Добродетельный средний класс в ужасе отпрянет от французских актрис… И уэслианцы^{523}, не забывайте об уэслианцах, лорд Марни.

— Я постоянно жертвую им по подписке, — сказал его светлость.

— А-а! — загадочно протянул мистер Тэдпоул. — Рад это слышать. Ничто из прозвучавшего здесь сегодня не порадовало меня столь же сильно, как эти несколько слов. Едва ли уместно шутить на такую тему, — с постным видом прибавил он, — но, пожалуй, могу сказать, — и он расплылся в лошадиной улыбке, — что эти пожертвования непременно принесут плоды.

И достославный Тэдпоул с поклоном удалился, бормоча про себя на выходе из дома: «Если вы, милорды, собирались стать заговорщиками, когда я вошел в гостиную, то теперь, когда я покинул ее, вы по меньшей мере готовы к тому, чтобы стать изменниками».

А в это время лорд Марни, находясь в превосходнейшем расположении духа, обратился к лорду де Моубрею:

— Вы собираетесь в «Уайтс», верно? Если так, то подвезите и меня.

— Прошу меня простить, мой дорогой лорд Марни, но у меня назначена встреча в городе. Мне нужно отправиться в Темпл, и я уже опаздываю.

И для чего же лорд де Моубрей собирался в Темпл? Накануне, придя домой, чтобы переодеться, он получил неприятное письмо от каких-то адвокатов: те извещали его, что их клиент, мистер Уолтер Джерард, на основании «приказа о праве» начинает против его светлости судебный процесс в отношении имений Моубрей, Валенс, Моудейл, Моубрей-Валенс, а также ряда других (они скрупулезно перечислялись в этом доходчивом послании, и реестр их выглядел как отрывок из «кадастровой книги Вильгельма Завоевателя»^{524}).

Более двадцати лет прошло с тех пор, как этот вопрос поднимался впервые, и хотя данное разбирательство произвело на лорда де Моубрея впечатление, от которого он за эти годы так и не сумел полностью оправиться, всё же обстоятельства, что возникли со времени последнего слушания, внушили его светлости нравственную, если не законную, уверенность в том, что его больше не потревожат. А обстоятельства были таковы: после смерти отца Уолтера Джерарда лорд де Моубрей вступил в переписку с агентом, тем самым, что предъявлял иск и вел дело йомена, и за кругленькую сумму выкупил у него документы, на которых основывался прецедент. За отсутствием этих бумаг прецедент по большому счету утрачивал свою силу.

Агентом, продавшим свидетельства, был Баптист Хаттон, а деньги, которые он за них выручил, позволили ему обосноваться в столице, продолжить свое обучение, приобрести личную библиотеку и ряд всевозможных коллекций, — иными словами, обеспечили ему то законное поле деятельности, с которым едва ли способен совладать ум без вмешательства капитала, и фактически стали основой его состояния. Много лет спустя лорд де Моубрей распознал Хаттона в преуспевающем парламентском агенте, который часто выступал в суде Палаты лордов и перед Комитетом по привилегиям^{525} и постепенно обеспечил себе непревзойденную репутацию и постоянную практику в делах по правам пэров. Лорд де Моубрей возобновил знакомство с этим успешным человеком: он кланялся Хаттону при каждой встрече и даже советовался с ним относительно титула барона Валенса, который носили старинные семейства Фитц-Уоренов и Моубреев: нынешний граф подумывал о том, чтобы заявить фальшивую претензию на этот титул по линии своей покойной матушки. Таким образом его светлость, невзирая на то, что совсем недавно сделался английским графом, мог бы стать на бумаге бароном эпохи Плантагенетов, благодаря чему в течение будущего столетия завершил бы великую мистификацию своего благородного происхождения. Смерть сына, дальновидно получившего при крещении имя Валенс, несколько охладила пыл лорда де Моубрея, но всё еще существовала весьма доверительная связь, которую он поддерживал с Хаттоном, так что его светлость посчитал, что, прежде чем передать полученное письмо своим адвокатам, желательно обратиться за советом к давнему союзнику.

Именно по этой причине лорд де Моубрей сидел теперь в том же самом кресле, в той же самой библиотеке, что и достопочтенный баронет сэр Вавассур несколько дней тому назад. Мистер Хаттон также расположился за тем же самым столом, с персидским котом по правую руку и породистыми спаниелями, которые лежали на подушках в ногах у хозяина.

Мистер Хаттон протянул руку, взял письмо, о котором только что рассказал ему лорд де Моубрей, и прочел его с огромным вниманием, тщательно взвешивая каждое слово. Превосходно! Впрочем, иначе и быть не могло — ведь это письмо написал лично он, а заверила юридическая фирма, которая была лишь орудием, послушным мановению его властной руки.