— Просто удивительно! — произнес мистер Хаттон.

— Еще бы! — воскликнул лорд де Моубрей.

— И ваша светлость получили это вчера?

— Вчера. Не теряя времени, я сразу связался с вами.

— Джабб и Джинс, — продолжал мистер Хаттон, задумчиво изучая автограф на письме. — Очень солидная фирма.

— Тем более странно, — сказал его светлость.

— Вот именно, — подтвердил Хаттон.

— Солидная фирма едва ли начнет такой процесс без каких-либо видимых оснований, — сказал лорд де Моубрей.

— Едва ли, — согласился Хаттон.

— Так что же за основания это могут быть? — настаивал его светлость.

— Да и действительно! — воскликнул мистер Хаттон. — Мистер Уолтер Джерард без своей родословной — не более чем калиф на час; бьюсь об заклад, он ничего не докажет без документов семьдесят седьмого года.

— Что же, их у него нет, — сказал лорд де Моубрей.

— Разумеется, они в безопасности? — произнес мистер Хаттон.

— Конечно. Я только жалею, что не сжег их вместе с сундуком.

— Если уничтожить эти документы и прочие грамоты о правах на владение, то граф де Моубрей никогда не станет бароном Валенсом, — сказал мистер Хаттон.

— Да какой теперь прок от этих документов? — воскликнул его светлость. — Если мы их предъявим, то можем придать правдоподобие требованиям этого Джерарда.

— Время умерит его притязания, — сказал мистер Хаттон, — и позволит созреть вашим. Вы можете подождать.

— Увы! После смерти моего бедного мальчика…

— Это стало вдвойне важным. Подтвердите свой титул барона, он перейдет к вашей старшей дочери, которая, даже выйдя замуж, сохранит ваше имя. Ваш род продлится — и к тому же облагородится. Семейство Фитц-Уоренов лордов Валенсов не уступит никому в плане древности, а если говорить об общественном положении, то, коль скоро Моубрейский замок принадлежит им, первая же коронация, первое же правительство, в котором будет равенство партий, наверняка обеспечит их графским титулом.

— Это правильный взгляд на ситуацию, — кивнул лорд де Моубрей, — и что же вы посоветуете?

— Успокойтесь. Да вам и нечего опасаться. Это всего лишь возобновление старого иска, слишком крупного для того, чтобы он мог потерять силу по причине устаревания прецедента. Так вы говорите, все ваши бумаги в безопасности?

— Можете не сомневаться. Сейчас они в архивном хранилище большой башни Моубрейского замка, в том самом железном ларце и в том самом шкафу, куда они были помещены…

— …когда попали к вам в руки, — закончил мистер Хаттон фразу, которая могла прозвучать неловко. — Я имел удовольствие подтверждать права и развеивать опасения одного из наших старинных семейств. Я бы посоветовал вашей светлости довести до сведения адвокатов, что они должны воспринимать этот иск как самое заурядное дело. Но не вдавайтесь в детали и не будьте с ними откровенны сверх меры. Всё это ни к чему. Относитесь к делу легко, особенно в их понимании. Больше вы о нем не услышите.

— Вы уверены?

— Абсолютно. У Уолтера Джерарда нет совершенно никаких документов. Не важно, правомерны его притязания или нет, единственное доказательство, подтверждающее его родословную, находится у нас в руках, и единственная польза от этого доказательства заключается в том, что в должное время оно обеспечит вашего внука креслом в Палате лордов.

— Как же хорошо, что я к вам обратился! — воскликнул лорд де Моубрей.

— Несомненно. Ваша светлость могут говорить со мной откровенно, я ведь привык к выскочкам наподобие этого Джерарда. Они — часть моей профессии, но бывалого вояку не проведешь ложными выпадами.

— Так вы считаете, это блеф?

— Несомненно, блеф.

— Ну и скатертью ему дорога, этому Джерарду! Хорошо, что я к вам обратился. Как продвигается дело моего друга, сэра Вавассура?

— О! В конечном итоге я выиграю и его.

— Вот и замечательно! Он прекрасный, добродушный человек. Я весьма уважаю сэра Вавассура. Вы не отобедаете со мною в четверг, мистер Хаттон? Это доставит мне и леди де Моубрей несказанное удовольствие.

— Ваша светлость чрезвычайно добры. — Мистер Хаттон саркастически улыбнулся. — Но я затворник.

— Однако ваши друзья должны хоть иногда видеть вас, — сказал лорд де Моубрей.

— Ваша светлость слишком великодушны, но я всего лишь деловой человек и место свое знаю. В обществе дам я чувствую себя не в своей тарелке.

— Ну что ж, тогда приходите завтра: я буду один и попрошу присоединиться к нам нескольких человек, которых вы знаете и любите — сэра Вавассура и лорда Шефтсбери^{526}, — а также одного образованнейшего француза, виконта Нарбоннского; он сейчас в Лондоне и страстно желает познакомиться с вами. Смею вас уверить, ваше имя на слуху в Париже.

— Ваша светлость слишком великодушны, но я вынужден отказаться: сейчас я невероятно загружен работой.

— Хорошо, хорошо, будь по-вашему. Всего доброго, мистер Хаттон.

Хаттон низко поклонился. Лишь только дверь закрылась, он сказал, потирая руки:

— В том самом ларце и в том самом шкафу: архивное хранилище, большая башня Моубрейского замка! Они существуют, и я знаю, где они находятся. Я получу их!

Два, даже три дня прошло с той минуты, как мистер Тэдпоул сообщил о том, что сэр Роберт направляется во дворец, и прояснилось с тех пор на удивление мало. Разумеется, было известно, что кабинет формируется, ежедневные газеты сообщали публике о постоянных визитах каких-то благородных господ и достопочтенных джентльменов к новому премьер-министру. Но мир высокой политики внезапно стал до того осторожен, что ни одна мелочь не просачивалась за его пределы. Даже сплетни были ошибочны. Лорда Марни не пригласили занять пост тайного советника по борзым, хотя его светлость теперь не покидал дома ради верховой или пешей прогулки, предварительно не оставив капитану Граусу одни и те же точные сведения о том, в котором часу он собирается вернуться, чтобы его согласие ни в коем случае не заставило себя ждать. Ирландия так и не была отдана под руководство герцога Фитц-Аквитанского, лорда де Моубрея так и не пожаловали Орденом Подвязки. Эти три выдающихся аристократа были все как один обеспокоены — и немного суетились, но в то же время не возникало даже слухов о том, что лорд Рамбрук или некий другой вельможа получил должность, на которую рассчитывал лорд Марни; у лорда Режмятежа не состоялось подозрительной встречи с премьером, и это умиротворяло герцога, но не облегчало страданий его души; даже легчайшая тень грядущих перемен еще не коснулась опустевшего места лорда д’Ордена в капелле Святого Георгия^{527}, и это успокаивало лорда де Моубрея, хотя едва ли удовлетворяло его. Между тем эта достопочтенная троица ежедневно и ежечасно наседала на мистера Тэдпоула, который без особого труда поддерживал свою репутацию благоразумного человека; не ведая ничего и начиная недоумевать ввиду затянувшегося молчания, он скрывался за туманной недосказанностью, изъясняясь самыми настоящими дельфийскими изречениями, которые искусно отвечали требованиям тех, кто обращался к нему за советом, и в то же время ни к чему его не обязывали.

Но вот однажды утром в кругах высшей элиты прошел необычный слух. Кровь бросилась в лицо леди Сент-Джулианс, леди Делорейн побледнела. Леди Файербрейс одним и тем же пером написала тайные послания мистеру Тэдпоулу и лорду Маску. Лорд Марни рано утром посетил герцога Фитц-Аквитанского и обнаружил у него лорда де Моубрея. В клубах уже в полдень было яблоку негде упасть. Загадочная суета и ужасный переполох повсюду.

В чем же дело? Что случилось?

— Это правда, — сказал мистер Эгертон мистеру Бернерсу в «Бруксе».

— Это правда? — спросил мистер Джермин лорда Валентайна в «Карлтоне».

— Я слышал об этом вчера вечером в «Крокфордзе», — сообщил мистер Ормсби, — там непременно узнают обо всём на двадцать четыре часа раньше, чем в других местах.