Но Марта, которая, как мы помним, весь прошедший день провела в хозяйственных заботах, ничего об этом не знала. Не знала она и того, что Шатун рассказал, где находится разбойничья землянка.

…Марта лежала на шкуре, когда услышала негромкий, но постепенно приближающийся топот копыт. Разбойники ушли на дело пешими — это она помнила. Так неужели они где-то добыли лошадей? Топот приближался. Беспокойство Марты росло. Наконец она вскочила на ноги и, схватив нож Мариуса Бруно — другого оружия у нее не было, — выбежала из землянки. Луна высветила на склоне горы пять смутных силуэтов конников, направлявшихся к землянке. Видимо, всадники тоже заметили Марту, на которой была светлая рубаха, и помчались к ней, нахлестывая коней. Марта с перепугу совершила ошибку. Она побежала не к лесу, а через поляну, наперерез всадникам. Догнать ее и окружить было минутным делом…

— Факел! — приказал де Ферран, удерживая пляшущего коня. Один из латников запалил факел и осветил пленницу…

— Ха-ха-ха! — расхохотался де Ферран. — Черт побери, ребята! Это же беглая собственность моего сюзерена! Марта, бывшая портомойка и первостатейная шлюха, поротая кнутом за убийство барона фон Зоммерберга… Сбежала от нас на постоялый двор «Нахтигаль». Думала, никто не знает, где она… Наивная девушка! Что же это Шатун так и не назвал тебя по имени, а, красотка? А мы-то уж подумали, тут и впрямь какая-то не известная нам воровка… За тебя, между прочим, твой любезный хозяин, царствие ему небесное, Мариус Бруно, каждый месяц платил нашему милостивому государю, его светлости маркграфу, по пять монет серебром с каждого цехина, который ты зарабатывала для него своей дырой… Рекомендую вам, молодцы, опробовать ее! Баба пригожая…

— Ого-го-го! Охо-ха-ха! Уху-ху-ху-ху! — на разные голоса захохотали латники. Они погнали Марту обратно к землянке.

— Давно ты здесь живешь? — спросил де Ферран. — Пари держу, что со вчерашнего вечера. Значит, это ты вспорола брюхо Мариусу… Страшное дело, ребята, как она его отделала… Да еще и постоялый двор подпалила. Там два монаха пьяных сгорели… И еще с ними сарацинка была какая-то… Только от сарацинки той ничего не осталось, кроме обрывка от одежды… А нашли его, этот обрывок, в том месте, где пожар занялся, вон как! Сарацинка-то, часом, не ты ли была, а, красоточка? Молчишь, сучка? Молчи, молчи! Мы сейчас тебя пытать не будем, попользуемся только… верно, молодцы?

— Верно, мессир Ферран!

— Зачем мясцо раньше времени жарить?

— Конечно, сперва попробуем ее, а потом отвезем к виконту, там палачи хваткие, все вытрусят…

Всадники спешились, отобрали у Марты нож, которым она неумело замахивалась, и пинками затолкали ее в землянку.

— А тут уютно! — похвалил де Ферран, увидев порядок, наведенный Мартой. — Чувствуется — есть баба в доме… Вон шкура на полу — как удобно! Ложись и давай!

— В самом деле, — сказал один из латников. — Вали ее, ребята!

— Погоди! — остановил де Ферран. — Сперва ее поудобнее устроить надо, чтобы не брыкалась особенно… Давай-ка четыре колышка… Чего задрожала, молодка! Не бойся, на кол мы тебя не сегодня сажать будем… Сегодня мы тебя только привяжем, за ручки и за ножки, крестом Святого Андрея.

Выстругав четыре колышка, длиной в локоть каждый, латники вбили их в земляной пол. Затем, содрав с Марты рубаху, привязали ее, голую, за руки и за ноги к этим колышкам.

— Каково? — любуясь телом Марты, усмехнулся де Ферран. — Аппетитно, а, молодцы? Как старший, я буду первым…

— Это ваше право, мессир Ферран, — закивали латники. — А мы посмотрим, зрелище хоть куда!

Ферран расстегивал снаряжение, аккуратно складывал его, снимал одежду, посмеиваясь и обмениваясь шутками со своими подчиненными. Марта не сопротивлялась — понимала, что бесполезно. Хотя веревки, которыми она была привязана к колышкам, не очень ее беспокоили. Она лежала, прикрыв глаза, покорная своей судьбе. Вчера здесь же, на этой шкуре, где она сейчас лежала, грубое мужичье, разбойники были с ней нежны и бережны, словно с богиней любви…

Де Ферран, посмеиваясь, улегся у нее между ног и принялся удовлетворять свою похоть. Марта смотрела куда-то в сторону, мимо оскаленного в сладострастной гримасе лица рыцаря. Она не чувствовала ничего, даже отвращения. Ей было скучно, как бывает скучно человеку, которого заставили делать ненужную, бесполезную, совершенно бессмысленную работу. Ей было безразлично, что делает с ней де Ферран, — даже тогда, когда он грыз ей груди и шею. Эта боль была привычной… Она знала, что де Феррану и его подчиненным, без стеснения глазевшим на нее, было бы куда веселее, если бы она визжала, кусалась, извивалась… Это было бы настоящим подарком для этих любителей насилия. Тогда бы каждый из них мог показать свою силу и сноровку… А так — что проку тискать тело, которое ни тебе, ни себе не желает наслаждения, не боится быть поруганным, обесчещенным, потому что давно уже и поругано, и обесчещено…

— Не баба, а бревно! — со скукой в голосе произнес кто-то из латников. — Лежит, как свиная туша…

— Она по двадцать мужиков в день пропускала, — не оборачиваясь, сказал де Ферран, — с ней вся марка спала, да и ваших, герцогских, у нее немало было…

— Ты будешь? — спросил самый молодой из латников, юноша лет двадцати, с нагловатым лицом, но, судя по всему, не такой уж отъявленный мерзавец, каким хотел казаться.

— А… дружок Рене, — хмыкнул тот, к кому он обращался. — Когда неделю бабы не видел, и эта сойдет… А ты, я вижу, боишься?

— Я? — Юноша погрустнел. — Плохо ты меня знаешь, старина Мишель. Таких шлюх у меня было — хоть пруд пруди! Неинтересно, вот что…

— Малыш Рене прав, — сказал латник, назвавший Марту бревном. — У этой толстомясой нечему ему учиться…

— Ну, для первого раза, — возразил Мишель, — сойдет и такая…

— Я же говорю, старый, я уже пробовал! — Рене залился краской.

— Должно быть, малыш, то было во сне… — ухмыльнулся Мишель.

— Брось насмехаться над парнем, — проворчал латник, до сих пор молчавший. — Какое вам дело, пробовал он или нет? Не пробовал, так попробует…

— Дружище Арно, — воскликнул весельчак Мишель, — ручаюсь, что ты-то только таких и пробовал! Верно, Жюльен?

— Да, приятель, — подтвердил Жюльен, — как только мы отправляемся по бабам вместе с красавцем Арно, со всех сторон сразу же сбегаются самые страшные и корявые шлюхи и вопят: «Арно! Арно! Уж если ты не возьмешь нас, то кто же?!»

— Ты зубоскаль, парень, но в меру, — спокойно, однако и с угрозой в голосе проговорил Арно. — Припомни-ка, как ты вылетел из трактира из-за своего длинного языка.

— А ты уверен, что на этот раз я вылечу отсюда? — прищурился Жульен, поглядывая на Мишеля. Мишель был явно сильнее Арно и явно солидарен с Жюльеном.

Тем временем кавалер де Ферран закончил свое гнусное дело и, поднявшись с Марты, распаренный и злой, зачерпнул в кружку воды из ведра, немного отхлебнул и из той же кружки ополоснул член.

— Корова дохлая, — проворчал он, одеваясь. — Кто-нибудь хочет ее? Если нет, то поехали к мессиру виконту…

— Э, нет, мессир, — сказал Жюльен, ухмыляясь. — Вы же обещали!..

— Да и чего нам торопиться, мессир? — поддакнул Мишель. — Нам ведь толком не сказали, когда вернуться? Ведь не сказали… Могли мы заблудиться в лесу — могли! А если вернемся ночью, так нас тут же загонят в караул или пошлют на разведку, да еще перед сражением… Честно говоря, завтра нам придется несладко… Верно, Жюльен?

— Трусишь? — со злорадством проговорил Арно.

— Дал бы я тебе по морде, коротышка кривоногий, да мараться неохота… — презрительно сплюнув Арно под ноги, сказал Мишель. — А насчет того, что я трус, то сам знаешь: я всегда скачу первым!

— Когда враг удирает… — усмехнулся Арно. — Или когда впереди никого, кроме баб, нету…

— Все-таки ты получишь по носу, красавец, — прогудел Мишель. — Только я сперва попользуюсь бабой…

— Эй, вы! — гаркнул де Ферран. — Прекратить ссору! Или, клянусь честью, в лагере я прикажу сечь обоих! Отвязывайте бабу, сажайте в седло и поехали…