Летчик ехал на работу в тяжелом настроении. Ком обиды стоял в горле, в мозгу проявлялись, вертелись и рушились обрывки несуществующего, воображаемого спора, какие-то упреки и оправдания... И над всем этим поднималась тихая злость.

Вылет на сегодня был запланирован не с раннего утра, суббота, можнобыло чуть поваляться в постели. Жена сладко спала после вчерашнего долгогосидения перед телевизором, и ему не хотелось ее будить, но привычка рановставать подняла его.

Он тихо встал, привел себя в порядок, попил чаю, и тут в кухню вошлазаспанная жена. Глянула в окно, зябко поежилась: ветер гнул деревья, срываяжелтые листья, на земле блестели лужи после недавнего дождя. Холодно наулице. А в доме тепло и уютно... она подняла кулачки к плечам, зевнула идлинно, сладко потянулась. Под ночной рубашкой рельефно проступили молодые,упругие прелести.

Его внезапно пронзило острое мужское желание. Сердце гулкозаколотилось, холодок сжал все внутри живота... Он вскочил и протянул руки,чтобы обнять любимое тело.

- Отстань! - она капризно оттолкнула его руками в грудь. - Мы жедоговорились: перед вылетом нельзя! - Подумала и добавила: - От греха. Вотвернешься... - она протянула паузу, - тогда... посмотрим.

Он попытался настоять. Она гневно сверкнула глазами, уперлась.Пристал... Опять то же самое...

Чисто мужская обида захлестнула его, он сорвался, быстро одеваясь,наговорил глупостей, хлопнул дверью и так и поехал на вылет, давясьнезаслуженным оскорблением.

Ну, подумаешь - жена не допустила к себе. Казалось бы, плюнь, бывает:мало ли что, не с той ноги встала. Вечером допустит. И мелкая эта обидазабудется и канет, затопленная молодой обоюдной страстью.

Нет, не проходила обида. И когда проходил санчасть, и в штурманской, ина метео, и уже на самолете - перед глазами вставали набухшие соски подночной рубашкой, и желание так же ворочалось холодком в животе, и ком обидытак же стоял в горле, и от злости сжимались кулаки.

Он злился на себя, на жену, на нескладную жизнь, на неустойчивуюпогоду, на нерасторопного второго пилота, на потряхивающий двигатель. Всескладывалось не так. И он понимал, что в этот раз все складывается не такпотому, что жена уперлась в своем суеверии и обидела его отказом.

Как бы все было прекрасно, если бы она утром не оттолкнула его. Шел бына вылет удовлетворенный, окрыленный чувством своей мужской состоятельности,- мужчина, кормилец, защитник, командир, принимающий в воздухе сложныерешения, оберегающий жизнь своих пассажиров, шел бы как человек - хозяинжизни!

А теперь, оплеванный, он смотрел на мир равнодушно. Не хозяин жизни, апроситель. За что?

Рейсов в этот день было два, и весь первый рейс обида ощутимо мешалаработать. Он гнал от себя грустные мысли, отвлекался на решение задачполета, толкался с пилотами в АДП, смеялся над анекдотами... а внутрисверлило и сверлило: "не мужик, баба помыкает, ну что ей стоило..."

Весь мир вокруг как бы отошел на задний план и утратил часть своейзначимости. Обида исказила реальное восприятие действительности; оннесколько раз ловил себя на мысли, что отстает в реакции, задумывается, апотом неуклюже шевелится, уже вдогонку, невпопад... и посадки какие-токорявые...

Погода не баловала: ранняя осень принесла циклоны, с ветрами, зарядамидождя, низкой облачностью, туманами; уже пробрасывало снежок, и лужи поутрам затягивало тонким, как целлофан, льдом.

Нынче с утра подошел холодный фронт, в воздухе болтало, облачностьприжимала самолет к позолоченной заморозками горной тайге, а когда машинавлетала в заряд ливня со снегом, несколько минут приходилось пилотировать поприборам в серой мгле. Потом самолет снова выскакивал в светлый мир, и поглазам больно било осеннее солнце, на секунду пронзавшее лучом рваньоблаков.

Он подумал, что в его жизни вот так же: мгла, мгла, потом яркосверкнет, больно ударит по глазам... и снова мгла.

Иногда они разговаривали на эту тему - через силу: жена не любиларазборок и старалась их избегать. Как все жены пилотов, она была суеверна исвято полагала, что какие-то ритуалы оберегают мужа от полетных невзгод.Одним из таких ритуалов в ее понимании было - "не грешить" перед вылетом. Атак как вылеты на Ан-2 бывали практически ежедневно, ритуал стал привычным.

Он был лишен возможности удовлетворить утреннее желание, самое острое,когда отдохнувшее тело отзывается каждой клеточкой. А вечером, послеполетов, иногда приползал домой чуть живой от усталости...

За штурвалом мысли вяло ворочались в голове. Снова и снова вставалаперед глазами утренняя картина: прекрасное молодое тело, в утреннейсвежести... и - запрет, оскорбление размолвка... мгла.

Ей, видимо, не надо... Ей не хочется, что ли. И что - вот так всюжизнь?

И тихой змеей выползало из потаенного уголка подозрение: "А может...другой?" Он гнал эту подлую мысль. Он видел, что жена любит его, стараетсяоберечь, верит в ритуалы... а душу-то, живую душу - гнетет.

Он стал последнее время потихоньку попивать.

Второй вылет был после обеда. Надо было развезти почту по несколькимпоселкам; заодно с почтой летело и несколько пассажиров. После второйпосадки, когда большая часть почты разошлась, пассажиры заняли все лавки побортам - полный комплект: двенадцать человек, да еще ребенок на руках. Летудо следующей деревни полчаса, по пути надо пересечь реку, а за нею стоитгряда холмов и горушка, которая является господствующей высотой по трассе.

А тучи все ниже. Да и бог с ними, с низкими облаками. Горушка встороне, курс держать поточнее, время считать; как перевалим гряду, можносмело снижаться, а заряды... дело привычное. Мелочи, рутина. Второй пилотмолодой, пока с бумагами разбирается, нетрудно и самому штурвал покрутить поприборам. Эх, если бы не обида... жизнь прекрасная, работа прекрасная,здоровье есть... желание есть... за что она меня так?

И снова вставало перед глазами горячее, прекрасное, желанное, родное,свое - и почему-то недоступное женское тело.

Какие еще, к черту, ритуалы! Он тяжело вздохнул и крепче сжал штурвал.

Фронт накрыл землю рваным одеялом облаков. В разрывах виднеласьсвинцовая вода великой реки. Подходил берег. Впереди стоял заряд: снег сдождем серой кисеей прикрыли вершины холмов; сквозь лохмы нижней кромкипросвечивали золотистые гривы, поросшие сплошь березой по южным пологимсклонам. Противоположные, крутые яры их щерились пунктирами выветрившихсянаклонных слоев гранитного сланца. Ветер сносил самолет боком, завихрениякренили машину и швыряли ее, то вверх, то вниз. Пассажиры судорожно сжималив руках гигиенические пакеты и с тоской поглядывали в открытую дверьпилотской кабины, за овальным проемом которой уверенно сверкали золотыепогоны на железных плечах пилотов.

Свет, свет, сумерки, мгла. Авиагоризонт, скорость, курс. Высота,вариометр, авиагоризонт. Исправить крен. Держать высоту. Вариометр на нуле.Как там пассажиры? Блюют. Все нормально. Авиагоризонт, скорость, вариометр.Видно только землю под собой: золотистые гривы холмов, темные, поросшие ельюраспадки, снова гривы, вот дорога... мгла, закрыло... авиагоризонт,скорость, вариометр...

- Командир, высота!

- Вижу.

- Низковато идем, ниже безопасной!

- Сейчас выскочим из заряда - и пора снижаться.

- Не рановато?