Если идти путем литературных параллелей и далее, то можно будет сказать, что озарение Домье-Смита, скорее, аналогично тому ощущению, которое описано у Жорж Санд. Это ощущение, по словам Санд, было испытано ею самой, когда она училась в английском католическом монастыре в Париже. Приводим далее оба отрывка.

У Сэлинджера: «И тогда это случилось. Вдруг взошло солнце (надеюсь, я рассказываю об этом со всей подобающей скромностью) и устремилось к моей переносице со скоростью девяноста трех миллионов миль в секунду. Ослепленный и очень испуганный, я оперся рукой о стекло витрины, чтобы не упасть. Все вместе это длилось не более нескольких секунд. Когда ко мне снова вернулось зрение, девушки уже не было, в витрине сверкало дважды благословенное поле изысканных эмалированных цветов».[109]

У Жорж Санд: «Мне показалось, что звезда, как бы вписанная в витраж, затерянная в необъятном пространстве, внимательно смотрела на меня. Пели птицы, вокруг были покой, очарование, благоговейная сосредоточенность, тайна, о которой я никогда не имела представления. Не знаю, что меня вдруг потрясло так сильно… У меня закружилась голова… Мне показалось, что какой-то голос шепнул мне на ухо: „Tole, lege“. Слезы потоком хлестнули из глаз… Я поняла, что это любовь к богу… Словно стена рухнула между этим очагом беспредельной любви и пламенем, дремавшим в моей душе…»[110]

Если принять во внимание различие двух эпох, которое сказывается на манере изложения, индивидуальный стиль писателей, а также то, что в первом случае речь идет о внеинтеллектуальном просветлении в дзэн, а во втором, говоря словами А. Моруа, — «о непосредственной связи с божественной волей» христианского толка, можно со всей определенностью утверждать, что эти два описания озарения аналогичны.

Несмотря на всю фантасмагоричность жизни Домье-Смита в семействе Йошото (которая в конечном счете и является, по замыслу писателя, абсурдным толчком, приводящим согласно учению дзэн к просветлению), реалистический строй рассказа «Голубой период де Домье-Смита» также несомненен. Это отмечают советские критики. Сэлинджер противопоставляет подделки коммерческого искусства, потребляемого обывателями, поискам настоящего талантливого отображения жизни (Т. Л. Морозова); Домье-Смит пытается в мире бездарности и уродств поймать искру чужого таланта (Р. Райт-Ковалева); в рассказе показано, что чувство внутреннего удовлетворения и самодовольства — счастливый удел только тупых мещан (Ю. Я. Лидский).

По замыслу писателя, «главное чувство» в «Голубом периоде де Домье-Смита» — откровение. Оно описано, как мы уже отмечали, в духе установлений дзэн о просветлении (сатори). Дзэн учит, что просветление может быть доступно каждому человеку, оно означает «новый взгляд на жизнь, на свое место в ней, новое отношение к действительности».[111] Достигнув состояния сатори, человек, по утверждению учителей дзэн, меняется. Он по-новому начинает относиться к тем жизненным проблемам, которых раньше не понимал и которые казались ему неразрешимыми. Толчком к сатори «может послужить любое сильное переживание, потрясение, сильное впечатление».[112] Однако это лишь один из способов вызвать сатори. Другими такими способами считаются применение коан и процесс труда. «Если человек стремится довести свое дело, какой бы характер оно ни носило, до художественного совершенства, он может достигнуть сатори».[113]

Именно этот путь и избирает для своего героя Сэлинджер. Домье-Смит пытается выполнить свой долг преподавателя художественной школы как можно лучше, и не его вина, что его порывам не суждено претвориться в жизнь. Но, обретя откровение, достигнув просветления, герой, по мысли автора, уже смог воспринимать невыносимую жизнь по-новому.

При помощи целого ряда вспомогательных приемов Сэлинджер (выполняя требование древнеиндийской поэтики в отношении «восьмой расы») стремится создать у читателя настроение удивления, возбуждающее эстетическое чувство изумления. А. Кизс пишет, что в древнеиндийской поэтике создание подобного настроения производилось путем описания целой гаммы переживаний начиная от ощущения беспокойства, неустроенности до прихода в конце концов через радость к чувству удовлетворения. В этом ключе и написан рассказ, что подчеркивается в особенности в его концовке: «Я собрал вещи и присоединился к своему отчиму Бобби, который отдыхал на Род-Айленде, где и провел следующие шесть или восемь недель, пока не начались занятия в школе живописи, изучая самое любопытное из всех пробуждающихся с наступлением лета животных — „Юную Американку в Шортах“». Таким оптимистическим аккордом заканчивает свои воспоминания о происшедшем с ним в юности потрясении повествователь «Голубого периода де Домье-Смита».

Заключает книгу «Девять рассказов» новелла «Тедди», которая была напечатана в журнале «Нью-Йоркер» в январе 1953 г.

Главный ее персонаж — десятилетний Тедди Макардль, который возвращается на пароходе в Америку с отцом, матерью и сестрой после поездки в Европу. Тедди — ясновидящий и мудрец, он встречался в Европе с профессорами богословия нескольких университетов. Юный провидец, приверженец буддийского учения о перевоплощении, предсказывает будущее, чем он, собственно говоря, и занимался в Европе. Тедди — философ, он полагает, что спасение от одиночества, человеческой грубости и невежества следует искать в самоусовершенствовании, любви к ближнему, непротивлении злу, гуманному отношению к врагам.

В разговоре с лектором Никольсоном он предсказывает собственную смерть, прощает родителям их эгоизм, заранее прощает и свою злую сестренку, которая, как он знает, явится причиной его гибели. Затем Тедди спокойно отправляется «навстречу новому перевоплощению»: Никольсон слышит, как из бассейна раздается его предсмертный крик.

Ф. Гвинн и Дж. Блотнер, К. Александер и У. Френч считают, что концовка новеллы может толковаться двояко: возможно, исполняется пророчество вундеркинда Тедди, но возможно, что погибает, упав на дно пустого бассейна, не он, а его шестилетняя сестра Бупер, мучительно завидующая сверхъестественному уму, способностям и славе брата. Другие интерпретаторы новеллы не сомневаются в гибели Тедди. М. Гейсмар, например, уверенно пишет, что ревнивая сестра толкает своего обладающего даром предвидеть будущее брата на дно бассейна, из которого выпущена вода. Правда, юный герой, замечает критик, идет на смерть с радостью, но причину этого критик не объясняет, а лишь говорит, что здесь сказалось влияние на Сэлинджера Достоевского, Драйзера и Набокова, а также некоторых положений «культурного психоанализа».

У. Вигенд назвал «Тедди» шизофреническим бредом, И. Хассан утверждает, что этим рассказом в творчестве Сэлинджера начинается религиозная фаза, поскольку герой верит в ведическое перевоплощение и отчуждение, а реалистические портреты родителей Тедди и его сестры он считает весьма туманными. Он отвергает также бытующее в критической литературе о Сэлинджере мнение, что рассказ не нравится самому писателю (в то время жизненный путь писателя еще не был изучен во всех подробностях сотрудниками журнала «Тайм» и о нем распространялись самые фантастические слухи. Утверждали, что он поступил в буддийский монастырь, что находится на лечении в психиатрической клинике и т. д.).

Д. Барр также придерживается того мнения, что рассказ «Тедди» — начало новой фазы в творчестве Сэлинджера, поскольку он свидетельствует о явном увлечении философией дзэн. Здесь, пишет критик, вводится новый тип диалога, который впоследствии становится стандартным для писателя: предельно простое изложение устами героев целого ряда сложных умозаключений; персонажи остаются полноценными художественными образами.