В православии существуют общепринятые нормы этикета, незнание которого может поставить человека в неловкое положение. Очень распространенная ошибка — обращение к священнику «святой отец». Человек, говорящий так, выглядит крайне невежественно и неприлично. В православии к священнику принято обращаться либо «отец N», если известно имя, либо «батюшка».

Общепринято среди православных христиан вместо простого «спасибо» говорить «спаси, Господи», вместо «приятного аппетита» — «ангела за трапезой», а отвечать — «невидимо предстоит». Когда приветствуют священника, вместо привычного «здрасьте» говорят «благословите». С этими словами вместо рукопожатия берут у него благословение, особым образом складывая руки. Но если кого-то такой порядок сильно смущает, то можно просто поздороваться, как с обычным человеком, ничего в этом зазорного нет, главное — не называть его «святой отец».

Когда просят прощения, то отвечают «Бог простит» или более длинно «Бог простит, и я прощаю», но последнее принято говорить на прощеное воскресение.

Прощеное воскресенье бывает раз в году, перед первым днем Великого поста, когда христиане стараются попросить прощения у всех своих близких, родных и всех даже малознакомых. И даже если нет никакой обиды, все равно просят друг у друга прощения.

Во время работы говорят «Бог в помощь». Когда собираются в путь или на ответственное дело, говорят «С Богом», а не привычное «Ни пуха ни пера».

Если вы пожелаете верующему ни пуха ни пера, то не обижайтесь и не удивляйтесь, если он вам ничего не ответит, — чертыхаться-то не принято.

В монастырях и на приходах, когда стучат в дверь, то вместо «разрешите войти» произносят молитву, которую иногда для самых забывчивых вывешивают на дверь: «Молитвами Святых Отец наших Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй нас», но на практике чаще произносят кратко «Молитвами Святых Отец наших», — а в ответ «Аминь» вместо «войдите». Если вы попали в монастырь и не соблюли сего правила, вам могут просто не ответить, сколько ни тарабаньте в дверь. Так там принято, и лучше это знать заранее, чем попасть впросак.

Некоторые слова, на первый взгляд совершенно безобидные и привычные, тоже не принято употреблять. Например, «обожаю»; обожать ничего и никого нельзя, так как это значит «обожествляю». Обожествлять предметы или живых существ означает сотворить себе кумира или бога, даже если вы применили это слово, совершенно не думая о кумирах или богах. Называть кого-либо своим кумиром тоже не положено. Или слово «прелесть»; как мы к нему привыкли, только и слышим: «Ах, какая прелесть». Оказывается это слово тоже в запретных списках. У него корень «лесть», «прельщение», а эти слова имеют уже резко отрицательное значение. Более того, в православной терминологии словом «прелесть» обозначается состояние тяжелого духовного недуга, который выражается в экзальтированности и истеричности.

Священническим семьям приходится жить под пристальным вниманием всех окружающих, а это тяжело, подчас утомительно. Это жизнь публичных людей. На киноартистов и других известных людей постоянно оборачиваются, их разглядывают, о них перешептываются и показывают на них пальцем; то же самое происходит и со священниками.

Если батюшка с матушкой приходят в магазин, то их не только без стеснения разглядывают, но и заглядывают в корзину с продуктами. Мол, чем же попы питаются? «Надо же, кефирчик, ой, и курочка. А это что? Это же бутылка пива! Так-так, грешим, святой отец». Примерно так выглядит это навязчивое любопытство.

Однажды, в четверг вечером, мы заехали в супермаркет; дома ничего к ужину не было, вот и заехали. Взяли какой-то мясной полуфабрикат, чтобы быстро пожарить, время достаточно позднее и возиться у плиты не было ни сил, ни времени. Мой муж, как всегда, был увлечен беседой с одним своим знакомым и вокруг себя как обычно ничего не замечал. Беседа затянулась, и мы застряли возле мясных полок. Но я заметила, как некая пожилая женщина с упорством истребителя давно кружит вокруг нас, назойливо заглядывая в нашу тележку. Наконец, подойдя к нам почти вплотную, женщина громко и обличительно прошипела: «А в пятницу-то мясо есть нельзя!» Я уже была готова к отражению налета и нанесла ответный удар: «А мы в пятницу его есть и не собираемся». Мадам отлетела на почтительное расстояние и, сделав завершающий круг, растворилась среди стеллажей.

Любимой темой, так сказать информационным поводом в любом местном скамеечном ретро-клубе является жизнь священнической семьи. Соседи всегда с удовольствием обсудят, во что одета матушка, как одеты и обуты дети, сколько у них велосипедов, роликов и прочих детских радостей, кто приходит, и на каких машинах приезжают, и что из машин выносят, и так далее и тому подобное.

— Мань, а попадья-то опять беременная.

— Да что ты?!

— А попа-то вчера на машине баба привезла, да, собственными глазами видела. Как не может быть, все может быть, это они только с виду все такие…

— Вон дочка ихняя пошла. Туфельки-то новые, да и плащ другой…

Скажете, что это всех так обсуждают на скамейках. Не всех, священники лакомый кусок, можно сказать, бренд любого двора.

Мы живем в обычной московской девятиэтажке. Первые годы к нам было очень настороженное отношение, нас постоянно обсуждали. Когда у меня появилась «десятка», ее называли иномаркой. Когда я пошла работать и у наших детей появилась няня, то ее каждый день буквально атаковали все наши дворовые кумушки, расспрашивая, сколько мы ей платим и как живем, на чем спим и что едим. Когда я делала ремонт, ко мне приставали, что я буду стелить — линолеум или паркет. Когда ко мне приезжал отец на большом черном джипе, все замирали, разинув рты, а потом начинали возбужденно шушукаться, и так далее и тому подобное.

И только крайне общительный и приветливый нрав моего мужа, который даже с пьяными мужиками умеет разговаривать как с лучшими друзьями, через несколько лет глобально изменил к нам отношение и растопил лед недоверия. Люди наконец поняли, что мы не с другой планеты, и стали относиться просто как к соседям.

Но еще раз убеждаешься, что священникам достаются все прелести публичной жизни. Незамеченным в подъезд не войдешь.

Мы затронули тему внешней публичности священнослужителей и их семей, но есть внутренняя публичность, можно сказать, внутриприходская, о которой в церковных кругах не очень-то принято говорить, но от которой священники страдают гораздо больше, чем от внешних проявлений интереса к их персонам. Это женщины — почитательницы и воздыхательницы, неустанно преследующие своего кумира-батюшку. Один наш знакомый назвал этих дам «артемидками» — по имени известного московского протоиерея, который особенно от них страдает за свою необыкновенную душевность и мягкость. В церковной среде их еще называют рясофилками. Не думайте, что священникам такое почитание доставляет удовольствие; надо быть окончательно тщеславным типом, чтобы испытывать упоение от подобного. Священник Михаил Ардов (не из Московской патриархии) выразился по поводу этого явления очень точно. Он сказал, что если чурбан обрядить в рясу и клобук, то у него моментально появятся почитательницы.

«Артемидки» — это особы экзальтированно-истеричного склада, как правило, очень одинокие или разведенные женщины с ярко выраженным сексуально-религиозным психозом. Православная одинокая женщина не может завести себе бой-френда, такие отношения называются блудом, а духовных сил справиться с элементарной физиологией не хватает, или просто нет желания обуздывать свои страсти, вот и проявляет себя необласканная женская природа таким внешне благочестивым образом. Именно благочестивым, а никак не сексуальными домогательствами, как некоторые могут подумать.