– Вы женаты?

– Что? Да… Нет! Впрочем, да…

– Как это понять?

– Живу… с одной женщиной. Не расписан.

– В отпуск собираетесь?

– Да.

– Летом?

– В августе.

– На юг?

Что-то неуловимо изменилось в лице Рябцева. Взгляд был по-прежнему тусклым и невыразительным, но в уголках глаз стало больше морщин, а худой острый кадык вдруг быстро задвигался вверх-вниз.

– Да…

Вскоре Калашников попрощался с Рябцевым и покинул территорию ликеро-водочного завода: продолжать разговор было бессмысленно; после упоминания об отпуске заместитель Басаргиной и вовсе замкнулся.

"Странно… – размышлял Калашников, ожидая лифт в подъезде дома, где жила секретарша Аллочка Сахнина.

– Почему разговор об отпуске ему был явно неприятен? Мне кажется, он даже испугался…"

Двухкомнатная квартира Сахниной напоминала фойе провинциального театра, столько было налеплено на стенах портретов известных артистов. Вперемежку с артистами висели изделия из макраме, выполненные довольно профессионально.

Мебели в комнатах было немного, ковер только один, недорогой, зато в зале на тумбочке красовался японский "Панасоник". Магнитофон, судя по всему, служил Аллочке чем-то вроде идола древним язычникам или чудотворной иконы первым христианам – тумбочка стояла в красном углу между двух напольных ваз, не хватало только лампадки, подвешенной к потолку.

Калашников не ошибся: первым делом Аллочка подошла к тумбочке и, благоговейно прикоснувшись к клавишам "Панасоника", спросила:

– Включить? У меня такие потрясные записи.

– Как-нибудь в другой раз. Спасибо, – многообещающе улыбнулся следователь.

Аллочка оценивающим взглядом окинула статную, плечистую фигуру Калашникова и, лукаво сощурившись, сказала:

– Ловлю на слове… Кушать хотите?

– Нет-нет, благодарю. По пути к вам перекусил, потому и опоздал чуток. Уж извините…

– Ну что вы, что вы! О чем разговор. Да вы присаживайтесь. Сюда… Вот так… Курите?

– Бросаю.

– Получается?

– На первой стадии.

– Как это?

– Свои курить бросил, побираюсь у приятелей. Аллочка рассмеялась и уселась напротив Калашникова, небрежно закинув ногу за ногу.

При виде ее круглых колен следователь почувствовал себя немного неуютно, но пришлось смириться: не заставишь же хозяйку квартиры надеть халат подлиннее.

– Алла Ивановна… – начал он.

– Почему так официально? – игриво перебила его Сахнина. – Зовите меня просто Алла, можно Аллочка…

– Хорошо, согласен. Алла, насколько мне известно, вы были дружны с Басаргиной.

– Да, представьте себе, – с оттенком гордости ответила Аллочка. – Варя была моей лучшей подругой. И вдруг заплакала по-бабьи, с причитаниями:

– Бе-едная, несчастная Ва-аря…

– Успокойтесь, Алла, – взмолился Калашников. Оплакивание Басаргиной не входило в план беседы с Сахниной.

– Конечно, я сейчас… – и Аллочка, прикрывая лицо руками, выскочила в прихожую, а затем в ванную.

Через несколько минут она возвратилась уже без грима.

– Извините… Жалко…

– Не хороните ее раньше времени.

– Вы думаете… она жива? Вы что-то знаете? Ну скажите же, скажите!

– Пока я не знаю ничего такого, что могло бы утешить вас. Поэтому и надеюсь на вашу помощь.

– Я вам расскажу все, о чем бы вы ни попросили.

– Алла, меня интересуют подробности ее личной жизни… ну, скажем, за период пребывания вашей подруги в качестве начальника тарного цеха.

– Но это будет между нами?

– Можете не сомневаться.

– Честное слово?

– Честное слово.

– Ну что же, спрашивайте…

Похоже, что Аллочка Сахнина пользовалась особым доверием Басаргиной. За час с лишним Калашников узнал такие детали личной жизни начальника тарного цеха, которые, случись ему покопаться в них без помощи Сахниной, отобрали бы уйму времени и сил, притом без особой надежды получить удовлетворительный результат. Правда, он еще не совсем ясно представлял, как все эти сведения можно заставить работать на те несколько версий, которые уже довольно четко обрисовались в его воображении, но, тем не менее, данные, которые касались знакомых Басаргиной мужского пола, были достаточно ценны и где-то даже неожиданны для следователя.

И все же был один пробел, который Калашников так и не смог заполнить: Аллочка ничего вразумительного не сказала по поводу тех двух мужчин – солидного, в годах, и молодого франта, которых видела Терехина, соседка Басаргиной. Значит, Басаргина не была откровенна до конца даже с Сахниной вопреки ее заверениям? Это было очень странно и необъяснимо…

– Спасибо, Алла.

– Не за что.

– Алла, вы бывали в квартире Басаргиной?

– Конечно. И не раз.

– И, наверное, достаточно хорошо знакомы с ее гардеробом?

– Очень даже хорошо. Варечка всегда со мной советовалась, прежде чем приобрести очередную обнову. Вы знаете, у нее был, пожалуй, единственный недостаток, если это можно так назвать, – не умела она одеваться со вкусом. Варя ведь родилась и выросла в деревне.

– Вы не хотите прогуляться со мной?

– Ой, так сразу… – "сделала глазки" Аллочка, но тут же начала собираться. – И куда мы пойдем, если не секрет?

– Какой тут секрет. На квартиру Басаргиной.

– Зачем?

– Мне нужно знать, какие вещи из ее гардероба отсутствуют.

– Всего лишь… – Аллочка явно была разочарована… Осмотр вещей Басаргиной не отнял много времени.

– Странно… – задумчиво сказала Аллочка, оборачиваясь к Калашникову, который расположился на пуфике.

– Как вас понимать?

– Здесь практически все то, что она надевала.

– Вы в этом уверены?

– Абосолютно.

Новость была совершенно неожиданная. Если ушла из дому, то в чем? А если ее убили, то что же, совершенно раздетую? Впрочем, здесь ничего необычного нет, бывали и такие случаи в его следственной практике. Но ведь тогда ее нужно было, по меньшей мере, во что-то завернуть, спуститься по ступенькам с довольно не легкой ношей в подъезд, наконец, погрузить в машину и куда-то увезти. И все это без уверенности, что жильцы или случайные прохожие не заметят происходящего.

Еще одна версия начала разваливаться, словно карточный домик. Ко всему прочему, судмедэксперты не смогли идентифицировать кровь в ванной, поскольку группа крови Басаргиной не была известна. Рожала она в глухой деревне у родственников, где была только старенькая фельдшерица, а других данных не оказалось.

– Аллочка, я вас прошу, осмотрите вещи еще раз, – с мольбой в голосе обратился Калашников к Сахниной. – Может, чего-то из старой одежды нет…

Но результат оказался прежним: все вещи, как верхние, так и нижние, за исключением драгоценностей, были на месте. По поводу поношенной одежды Сахнина не была уверена, и это обстоятельство послужило утешением, правда, довольно слабым, для расстроенного следователя.

Распрощавшись с Аллочкой возле подъезда дома, где жила Басаргина, Калашников после некоторого раздумья поднялся на второй этаж в квартиру стариков.

"Неужели никто ничего не заметил в ту ночь? – раздумывал он, нажимая на кнопку звонка. – Ведь в квартире Басаргиной кто-то был, это, будем считать, факт. И, видимо, мужчина, может, двое, если судить по расположению табуретов на кухне… А фужер был только один, разбитый… И на нем отпечатки пальцев хозяйки. Что за дьявольщина!"

– А-а, это вы. Заходите, – дверь открыл Петр Васильевич.

Он был одет в синий тренировочный костюм, в котором выглядел моложе своих лет.

Заметив взгляд Калашникова, весело подмигнул ему:

– Не узнаете? Чтобы тело и душа были молоды… Бегаю, знаете ли. По утрам, в основном. А вот сегодня лень одолела, так я решил вечерком поразмяться.

– Извините, что помешал.

– Да ладно, чего там. Завтра наверстаю. Что же мы у порога стоим? Проходите в комнату.

Жены Петра Васильевича дома не было.

– К соседке ушла. Покалякать о том, о сем, – объяснил старик. – Я сейчас чайку… – и скрылся на кухне.

А Калашников стоял, остолбенело уставившись на книжную полку, где на видном месте красовалось полное собрание сочинений… Джека Лондона! Он мог поклясться, что в прошлый раз там книг не было.