— Младший сержант Шубина! Два наряда вне очереди. Идите на своё место.

Она была настроена очень добродушно. Застёгивая верхнюю пуговку гимнастёрки, девушка пропела:

— Колокольчики-бубенчики звенят… Хорошо играет Валерка. И как это дежурный по части не заметил? — Она явно издевалась над Соминым. — А нарядов я и без тебя имею достаточно. Кто перестирал бельё всему расчёту? Кто принёс молока? Кто тебе, дурню, пришил петлички?

Людмила громко чмокнула его в щеку и убежала. «Какого же я свалял дурака!» — подумал Сомин, глядя ей вслед. Она бежала легко и неслышно в своих сапожках из плащ-палатки. Перепрыгнув через канаву, девушка скрылась за стогом сена.

Утром, выстроив своих бойцов на зарядку, Сомин увидел у Лавриненко здоровенный синяк под глазом. Зенитчикам уже было что-то известно. На левом фланге стояла Людмила. Она уже успела умыться, причесаться и даже выгладить свою гимнастёрку.

— Черт-девка! — восхищённо заметил Писарчук.

Белкин изо всех сил старался не рассмеяться, но смех рвался из его прищуренных глаз и дрожал на толстых губах.

Закончив зарядку, бойцы взялись за чистку орудия. Лавриненко попросился в санчасть:

— Ночью стукнулся об орудие, товарищ сержант!

— Об Людмилу он стукнулся! — радостно заявил Тютькин. Под общий смех он уже не в первый раз рассказал, как ночью, стоя на часах, увидел Лавриненко, крадущегося в шалаш Людмилы. — И вот результат!

— Самостоятельная девка! — заключил Писарчук.

Сомин молчал. Он знал то, чего не знали другие. Но в тот же день секрет Людмилы стал известен всему дивизиону. В командирской столовой, которую неизменно называли кают-компанией, товарищи беззлобно подтрунивали над Рощиным. Его спрашивали, как прошла вахта, не переутомился ли он, и многое другое, что говорилось на ухо. В этих шутках было больше зависти, чем насмешки. Рощин, самодовольно ухмыляясь, сидел, как именинник. Николаев сострил по адресу Земскова:

— Не углядел комбат, как на его зенитку спикировали!

Земсков вскочил, густо покраснев. Появление Яновского предотвратило готовую вспыхнуть ссору.

Комиссар уже был в курсе дела. После занятий он вызвал к себе Людмилу. О чем они говорили, не знал никто. Людмила вышла от него сердитая, с красными глазами, и направилась прямо к Земскову.

Лейтенант принял её очень холодно. Он не поднял глаз от карты, разложенной на коленях, не предложил девушке сесть, но она и без приглашения села рядом. Земсков продолжал изучать карту.

— Товарищ лейтенант, почему я такая несчастная? — спросила Людмила.

— Что вам нужно?

— Я хотела вам сказать, что постараюсь… Постараюсь быть хорошим бойцом…

— Это все?

Она поправила волосы и провела кончиком языка по сухим губам:

— Нет, не все. Я хотела, чтобы вы не думали обо мне плохо. Другие пусть думают, что хотят…

Земсков поднялся:

— У меня сейчас нет времени, товарищ Шубина. Поговорим в другой раз.

— Нет, сейчас! Вы обязаны выслушать подчинённого! — она вскочила, сжав кулаки. — Вы думаете, я — ростовская шлюха! Так вот, имейте в виду: ничего у меня с Рощиным не было. Честное слово! — Она выпалила все это одним духом, смело глядя на лейтенанта своими гневными глазами.

Земскову стало жалко девушку. «Мало ли какие бывают военные судьбы? И какой он ей судья?»

— Ладно, Людмила. Мне нет дела до ваших личных отношений. Постарайтесь, чтобы на батарее из-за вас не было недоразумений.

— Постараюсь! — Она тряхнула головой с такой силой, что тугая причёска развалилась и волосы упали ей на плечи. — Вот проклятье! Срежу их ко всем чертям!

Земсков рассмеялся:

— Я вам верю, Людмила, и вовсе не думаю о вас плохо. Будем служить вместе.

Людмиле не удалось избежать недоразумений. В расчёте Сомина все шло кувырком. Людмила была в центре всеобщего внимания. Все стремились ей угодить. Её распоряжения выполнялись куда быстрее, чем приказания командира орудия.

Белкин посоветовал Сомину:

— Просите, чтобы её забрали от нас, командир. Видите, ребята ходят, как чумовые. Цирк, а не боевой расчёт.

Людмила не признавала авторитетов и все делала по-своему. Дошло до того, что при появлении немецкого самолёта она, схватив бинокль, заорала на Сомина:

— Мазило! Куда стреляешь? Писарчук, скорость больше десять! Дальность — двадцать шесть! Огонь! Длинными очередями!

И самое удивительное то, что на орудии приняли её корректировку. Пушка загрохотала длинными очередями.

Сомин грубо оттолкнул девушку, вырвал у неё из рук бинокль. Самолёт был уже далеко.

— Дура, взбалмошная девчонка! — кричал Сомин. — Ну, сбили вы самолёт? Вы ж ни черта не понимаете в этом!

— А вы много сбили до меня? — спокойно спросила Людмила. Она нисколько не обиделась за то, что её толкнули, и тут же принялась собирать стреляные гильзы, которые полагалось сдавать. Сомин оказался в смешном положении, но он не мог не восхищаться этой девушкой. Ведь она искренне хотела сбить самолёт.

В тот же день Людмила предложила всему расчёту идти купаться на пруд:

— Захватим пару шашечек, рыбку поджарим на ужин.

— Я тебе дам рыбку, проклятая девка! — прошептал Сомин, дрожа от злости. — За что мне такое наказание? Запрещаю отлучаться от орудия даже на пять минут!

Людмила немедленно переменила тон:

— Товарищ сержант, я ведь женщина. Как вам не стыдно? А если мне нужно… переодеться? Не могу же я тут при всех…

Весь день она никуда не уходила. Чистила вместе со всеми орудие, готовила ужин из концентратов, по собственной инициативе пришила пуговицы к шинели Белкина.

После отбоя появился Рощин. Он смущённо начал:

— Слушай, Сомин, вызови-ка мне Людмилу. Надо, понимаешь, кое о чем переговорить.

— Обратитесь к начальнику штаба, товарищ лейтенант, — отрезал Сомин.

— А что, это правда? — встревожился Рощин. — Я слыхал, что она крутит с Будаковым.

Снова Сомину пришлось удивиться. Он не собирался ни на что намекать, сказал про начальника штаба, чтобы отвязаться, но у Рощина были свои соображения.

— А что, есть она на месте, ваша Шубина?

Людмилы на месте не оказалось. Рощин ушёл расстроенный, а Сомин доложил своему командиру, что младший сержант Шубина снова исчезла. Земсков только рукой махнул:

— Верь им после этого! Все бабы одинаковы. Берегись их, Володя, как друг говорю. А эту постараюсь завтра же списать с батареи.

Указ о награждении моряков с лидера «Ростов» прибыл уже давно. Нескольких человек из дивизиона наградили за бои под Москвой. Это были те, кто выходил из окружения вместе с Яновским. Вручение наград назначили на 12 часов дня. С утра ждали приезда командующего армией. Матросы драили пуговицы и бляхи до солнечного блеска. Командиры разглаживали кители. В этот день все, у кого была морская форма, достали из вещмешков фланелевки и флотские брюки. В каждой избе брились, чистились, наводили праздничный вид.

Арсеньев и Яновский уехали накануне. Они должны были вернуться вместе с командующим армией генералом Хворостихиным. В 11 часов 45 минут Будаков выстроил дивизион. Мичман Бодров похаживал перед строем. Сегодня был настоящий морской порядок.

— Бодров! Дырочку для ордена, небось, уже пробил? — крикнул ему командир батареи Николаев.

— И вы тоже, товарищ старший лейтенант!

Николаев покосился на свою грудь, будто там уже сверкал орден.

Майор Будаков взглянул на часы. Полдень миновал. Солнце жарило нещадно. В тёмных кителях и фланелевках было нестерпимо жарко.

— Может быть, отпустим людей? — спросил Николаев. В это время показалась машина.

— Ди-визион, смирно! — скомандовал Будаков. — Равнение на середину!

Строй замер. На правом фланге вытянулся, сжимая древко флага, командир первого орудия первой батареи Дручков.

Сомин искоса взглянул на флаг, свободно повисший вдоль древка. Стояло полное безветрие. «Вот он — наш флаг, — думал Сомин. — Флаг героев. Неужели же я не буду достоин его? Неужели не придёт время, когда и мне будут вручать боевую награду?»