Поиск
Долюшка
(Иван Лысцов)
Ворога вокруг пообъявились,
Знай снуют, орясины,
твистя.
И откуль она,
скажи на милость,
Привзялась, такая напастя?
Что им стоит, супостатам ярым,
Походя наплюнуть в зелени…
Я насустречь
вышел не задаром, –
Ольняного, не постичь меня!
Слово самоцветное сронили,
Встряли нам, певцам,
напоперек.
Помыкнули нами, забранили…
Я ж их – хрясь! – дубиной.
И убег.
Я сам-друг на страже.
Не забуду
За глухими в оба доглядать.
Не сыпая ночи, дрючить буду,
Чтобы не вылазили опять.
Лесная буза
(Юнна Мориц)
Был козлик тощий и худой,
И жил он у старухи нищей,
Он ждал соития с едой,
Как ангел – с вифлеемской пищей.
Он вышел в лес щипать траву,
Бездомен, как герой Феллини.
Алела клюква в черном рву,
Господь играл на мандолине,
И рай явился наяву!
Козла трагичен гороскоп,
Раскручена спираль сиротства.
Жил волк, бездушный мизантроп,
Злодей, лишенный благородства.
По челюстям сочилась брань
Картежника и фанфарона.
Он ждал! Была его гортань
Суха, как пятка фараона.
Он съел козла! Проклятье злу
И тем, кто, плоти возжелая,
Отточит зубы, как пилу,
Забыв о том, что плоть – живая!
Старуха плачет по козлу,
Красивая и пожилая.
А волк, забыв о Льве Толстом,
Сопит и курит «Филип Моррис»,
Под можжевеловым кустом
Лежит, читая Юнну Мориц,
И вертит сумрачным хвостом.
Письмо Франсуа Вийону
(Булат Окуджава)
Добрый вечер, коллега!
Здравствуйте, Франсуа!
(Кажется, по-французски
это звучит «бон суар».)
Скорее сюда, трактирщик, беги
и вина налей.
Мы с вами сегодня живы,
что может быть веселей!
Но в темную полночь
именем милосердного короля
На двух столбах с перекладиной
приготовлена вам петля,
И где-то писатель Фирсов,
бумагу пером черня,
Был настолько любезен,
что вспомнил опять про меня.
Все барабанщики мира,
пока их носит земля,
Пьют за меня и Киплинга
капли Датского короля,
И сам Станислав Куняев,
как белый петух в вине
(Правда, красивый образ?),
речь ведет обо мне.
Мы с вами, мой друг, поэты,
мы с вами весельчаки;
Мы-то прекрасно знаем,
что это все – пустяки.
Кому-то из нас (подумаешь!)
не пить назавтра бульон…
Да здравствуют оптимисты!
Прощайте, месье Вийон!
Мореплаватель
(Григорий Поженян)
Лягу в жиже дорожной,
постою у плетня.
И не жаль, что, возможно,
не узнают меня.
Надоело на сушу
пялить сумрачный взор.
Просмоленную душу
манит водный простор.
Лягу в луже дорожной
среди белого дня.
И не жаль, что, возможно,
не похвалят меня.
А когда я на берег
выйду, песней звеня,
мореплаватель Беринг
бросит якорь. В меня.
Блики
(Владимир Савельев)
По страницам книги «Отсветы»
Снятся мне
кандалы, баррикады, листовки,
пулеметы, декреты, клинки, сыпняки…
Вылезаю из ванны,
как будто из топки,
и повсюду мерещатся мне беляки.
Я на кухне своей без конца митингую,
под шрапнелью
за хлебом ползу по Москве,
в магазине последний патрон берегу я
и свободно живу без царя
в голове.
Зов эпохи крутой
почитая сигналом,
для бессмертья пишу между строк молоком,
потому что, квартиру считая централом,
каторжанским с женой
говорю языком.
Я и сам плоть от плоти фабричного люда,
зажимая в кармане
последний пятак,
каждый день атакую
буржуйские блюда
и шампанское гроблю, туды его так!
Мы себя не жалели.
И в юности пылкой
в семилетнюю школу ходили, как в бой.
Если надо,
сумеем поужинать
вилкой
и культурно
посуду убрать за собой.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: